Звери. Судьба

Мартышка в клетке

Прекратите прекратите прекратите
Не могу найти. Негде. Некуда.
– Женя!!
Оборачиваюсь. Никого. Или просто не вижу. Где вообще нахожусь? Как отсюда выбраться?
– Женя.
Над ухом. Рядом. Шепот воздух из легких выбивает. Стою неподвижно, словно парализовало - яд быстро распространился по всему телу.
– Же-еня.
Не успеваю вздрогнуть, когда шею сзади обхватывают невозможно холодные руки. Они сжимают горло медленно и сильно. Из глотки вырываются очень тихий хрип и писк.
Не нужно пытаться повернуть головы, чтобы узнать, кто сзади, не свернув при этом шею. В который раз это происходит. В которую ночь. В который раз появляется желание сказать хриплым от удушья голосом: «Привет, старый друг. Выпьем чаю?» Но ни разу этого так и не произнесла.
Начиналось всё с банального:
– Прекрати...
Руки сжимались сильнее, до хруста, которого не почувствуешь.
Потом снизошла до:
– Пожалуйста...
Руки сжимались сильнее, хруст был громче.
Последним стало:
– Добей уже.
Руки не сжимались сильнее, хруста не было - легкие просто мгновенно наполнились несуществующей водой.
Ведь всё равно проснешься потом, криками раздирая глотку, жадными вдохами хватая спертый воздух. Как будто у тебя астма и ингалятор тебе жизненно необходим, ведь без него ты просто сдохнешь, задохнешься однажды одна в пустой квартире, и никто тебе не поможет.
Но просыпаешься, душишь крик в зародыше, всхлипы со слезами проглатываешь, потому что хватит. Достало. Всё.
Падаешь с дивана, плетешься в ванную, врубаешь холодную воду из душа и стоишь. Понимаешь, где-то в подсознании, так делать нельзя, заболеешь. Но это так помогает очиститься. От всего - страшных после сна мыслей, ломоты в теле, рвущегося желания завыть волком.
От горячей воды начинает подташнивать.
Стоять у зеркала, смотреть в отражение. Это я что ли? Вот это?
Потом, конечно, включаешь свет и приглядываешься лучше. Стало хуже.
Я нормально питалась только в больничке. Вчера и позавчера перекусила тем, что в холодильнике завалялось. Много чего испортилось, пришлось выкинуть.
– Сегодня, - говорю своему отражению.
Дальше этого слова продвинуться не смогла. Комка в горле нет, с голосом всё в порядке, но слова не идут. Да и ни к чему они.
Я быстренько умылась, не смогла сдержаться и посмотрела на свой живот в отражении. Ничего. Как был плоским, так и остался. Ненадолго. Боже, как представлю себя с этим арбузом, сразу мурашки идут. А все эти будущие взгляды коллег, вопросы, которые обязательно будут. Бр-р.
«Сегодня ты встретишься с ненавистью всей твоей жизни», – говорит внутренний голос.
Надо собраться, закрыть квартиру, но перед этим убраться. Неизвестно, когда вернусь.
Теперь стою в прихожке, за плечом рюкзак, смотрю на коридорчик и половинку квартиры.
Я не хочу уходить. Я не хочу уезжать. Я бы хотела остаться здесь, с Егором.
«Дохрена хочешь», – жестко ответил внутренний голос. Согласна.
Закрываю дверь на ключ, выхожу из дома к поджидающему такси, еду в больницу. На автомате, без мыслей. Так проще. Так легче. Не думать пока.
В больнице передаю некоторые егоровы вещи медсестре. Она говорит, что никаких признаков пробуждения не наблюдается, зато раны заживают, кости восстанавливаются.
Кивок благодарности в ответ.
Снова удушающий запах, глаза щиплет неприятно, пиликающий аппарат, много проводов, и неподвижное тело.
Словно медведь в спячке.
Легкий поцелуй в переносицу. Не озвученное «люблю тебя» и «никогда больше».
Слова через силу:
– Я уеду. Ненадолго. Знал бы ты, к кому я еду, очнулся б прямо сейчас и посмотрел своим особым взглядом...
Пожалуйста.
Но ты не просыпаешься.
– Ты скоро придешь в себя. И это не предположение. Я точно знаю. Просто... ты...
Я не знаю, кем ты станешь.
Касание рука к руке. Недо-лапа почти мягкая, но волоски редкие.
Был примерно полгода назад один срыв, когда даже его "лекарства" не работали.
Как говорится, ничто не предвещало беды. Обычно именно такие дни сильно настораживают. А мы просто гуляли по городу, наслаждались прохладной погодой после дождя.
Когда Егора сломило пополам, и очки упали на мокрый асфальт. Я быстро затолкала его в ближайшую подворотню, подальше от людей и любопытных глаз.
Часто он сам прекрасно справляется, контролирует разум и тело. Но иногда слетает с катушек по максимуму. Утренний укол почему-то быстро перестал действовать.
– Блин, ну почему у тебя не обычный приступ паники?
Ага, поцеловала его и всё, успокоился.
Егор пропустил мою реплику мимо ушей. Оно и понятно. Не до этого ему. Его сейчас на изнанку переворачивает.
Он снимает перчатку с руки, и мы вместе наблюдаем мутацию. Мутацию, что оборвала нам прогулку раз в месяц. Винить что-то явно невиновное - тупо. Но это всё разрастающаяся паника внутри. Я совершенно не знаю, что делать надо. От сюда до дома идти, петляя по проулкам, слишком далеко.
– Женя, придумай что-нибудь, пожалуйста, – не своим голосом хрипит он.
– Что я могу придумать? Это ты у нас мозг.
Медвежья лапа скребет асфальт. Егор резко встает в полный рост и набрасывается на меня. Я успеваю увернуться. Бок чуть не задевают длинные когти. Черт!
Отвлекаюсь. Лапа всё равно задевает бок. Вместе с болью приходит мысль: «Что, опять!?» Но это дает какой-никакой шанс ухватиться за разбушевавшегося медведя и крепко держать на месте. Он сам притормаживает, видимо, почуяв кровь. Человеческой рукой сильно обхватывает талию, пытаясь то ли сдавить, то ли просто удержаться. Беру его лицо в свои руки, с силой заставляю посмотреть на меня.
– Смотри на меня.
Не дать ему вырваться, не дать сбежать.
– Ты можешь это контролировать. Дыши. Егор, дыши.
Он дышит. Громко хватая ртом воздух, дергает носом, пытается вертеть головой, не может сфокусировать взгляд. Белая лапа мелькает снизу, целясь в живот. Перехватываю её почти у цели. Кишки наружу мне не пережить.
– Егор, давай же. Приди в себя.
Удерживать лицо и взгляд на себе не получается, тут ещё лапу из хватки вырвать пытается, а человеческая рука покидает талию. «Сейчас сбежит», – проносится в голове.
Неадекватная мысль приходит сама собой, потом ещё будет другая проблема, но это потом.
Отпускаю лапу, ловлю его лицо и притягиваю к себе. Губы врезаются в губы одновременно с когтистой лапой по свежему порезу. Болезненное мычание скрыть не получается. Это больно. Заживать будет долго.
Медведь несколько секунд упирается, пытается отстраниться, но потом всё же рукой за талию притягивает ближе.
Поцелуй быстро перетек в разряд "горизонтальный", но не сейчас же и не в грязном переулке! Приходится сильно тяпнуть за нижнюю губу. Недовольное мычание, быстрое отстранение, глаза в глаза, странный взгляд. Вундрика осознание всегда бьет наотмашь и в первую очередь.
– У тебя... Я... – тянет всё-ещё-белую-медвежью-лапу ко мне, но резко одергивает, делая неосознанный шаг назад.
Быстро ловлю лапу с красными когтями. Черт.
– Всё нормально. Нормально. Это царапинка. Завтра исчезнет, – голос предательски срывается.
Черт, черт.
– Но я...
– Это ничего. Правда.
Отрицательно качает головой, зажмуривается и отдергивает лапу.
– Это уже который раз, когда я тебя раню? – полу кричит он. – Ты понимаешь, чем это может закончиться?
– Меня не просто убить, если я этого не захочу. Так что это, – показываю на окровавленный бок. – Это трудности, с которыми мы должны справляться вместе. Только... не отворачивайся от моей помощи, пожалуйста.
Шаг вперед - укол острой боли. Болезненную гримасу сдержать не получается.
– Не надо.
Егор сам подходит. Щурится. Лапа висит как искусственная. Слегка касаюсь её, но вундрик резко убирает за спину.
– Успокойся, – полушепотом, заглядывая в глаза.
Он возвращает лапу. Осторожно беру её в свои руки, разворачиваю ладонью вверх. Полупрозрачный мех белого медведя на ощупь был грубоватый и густой. Я коснулась черных подушечек. Непроизвольно усмехаюсь. Зато подушечки мягкие, гладкие. Если посильнее надавить, "фаланги" когтей дергаются.
Сейчас мягких подушечек нет, лапа неполноценная, ладонь человеческая, теплая. А если надавить, пальцы не дергаются.