Последний рассвет

Часть первая и последняя

Хозяин Драко, — жалобный зов домовика раздался в большой гостиной, освещённой лишь огнём камина. Его блики причудливо скакали по грязным стенам и оставшейся мебели. Прямо напротив камина в излюбленном кресле сидел бледный юноша и безучастно смотрел на горящий огонь. Разумом Малфой был далеко за пределами стен родного дома, поэтому голос существа в когда-то белой простыне он не услышал. Оранжевый свет танцующего пламени освещал его острые черты лица, тёмные круги вокруг опухших и потухших серых глаз, отросшие платиновые волосы, небрежно зачёсанные назад. Плечи, скрытые под чёрным пиджаком, еле приподнимались, так, что со стороны казалось, будто Драко не дышал.

Парень не спал двое суток подряд, отсиживаясь в кресле, и нещадно пил. Пил всё, что оставалось в мэноре. Сейчас о стенки его бокала качалось отвратительно приторное бордовое вино, ударяющее в голову с третьего глотка. Странно то, что вино Драко пил ещё в детстве во время важных приёмов или праздников и не чувствовал себя сильно пьяным, но сейчас от нещадного напитка внутри всё горело адским пламенем, а пальцы еле удерживали хрустальный фужер. Возможно, причина была и в ранее выпитых двух бутылках огневиски… или коньяка, а завершилось всё полусухим шампанским… Но об этом Драко думать не хотел, обвиняя рядом стоящую бутылку. Внутренним пламенем и безостановочной глушкой алкоголя парень пытался заглушить собственные мысли, воспоминания, превратившиеся в ночные кошмары, и обыкновенно забыться. Забыть про то, что отец подох в Азкабане, как беспомощная крыса, что мама не заставила его долго ждать на том свете, скончавшись из-за болезни, перед которой все колдомедики разводили руками. Забыть о собственной слабости и жалости, о том, что он, Малфой, бывший Пожиратель, одинокий неудачник и молодой алкоголик. На последнем Драко даже натянул подобие ухмылки. «Пить, для того, чтобы забыть, что ему совестно пить» — где-то он это уже слышал… Казалось, Малфой не чувствует ничего, будто кукла или манекен, но это было не так. Его переполняли эмоции, отбрасывающие его, как на корабле: то к одному борту, то к противоположному, от гнева и ненависти до сожаления и боли, от обиды к пониманию, от вины до безразличия. Весь этот коллапс приводил к внутреннему разложению; Драко буквально чувствовал, как нечто внутри него рассыпается, опадая осколками в бездну. Последней отрывной точкой стала статья в треклятом «Пророке», сообщавшая о приближающейся свадьбе Национального Героя и «милой и обаятельной, самой выдающейся и талантливой…», а дальше Драко вырвало прямо на текст. Пытаясь балансировать между завистью и постыдной ревностью, парень ощутил, как последний осколок оцарапал сердце и ухнул вниз, оставляя Драко полностью опустошённым. Огонь в камине жадно пожирал принесённый домовиком выпуск свежей газеты. Драко смотрел, как голодные языки пламени облизывают бумагу с текстом и колдографиями, с одной из них — как показалось вжавшемуся в кресло блондину — сквозь огонь наблюдали знакомые зелёные глаза. На фотографии они были странного коричневого цвета, но Драко слишком хорошо помнил их настоящий оттенок летней травы. Это он даже с помощью Обливиэйта не забудет, что уж насчёт выпивки говорить. К сожалению, Драко запомнил не только глаза Героя. Его густые волосы, вечно напоминающие птичье гнездо; тонкие манящие губы, растягивающиеся в приветливой и искренней улыбке, адресованной друзьям и однокурсникам… Но только не Слизеринскому Принцу. Стоило им пересечься в коридорах замка, как лучики радостного солнца пропадают из глаз, взгляд наполняется ненавистью и настороженностью, губы плотно сжимаются в тонкую полоску, а брови сводятся к переносице. Ему прельщало своеобразное внимание гриффиндорца: драки драками, но вот как они друг друга оскорбляли — целое искусство. Поттер был одним из немногих, кто не называл Драко «Хорьком». Всегда по-разному: «идиотский Хорёк!», «смазливый Хорёк!», «долбославский Хорёк!», «чёртов Хорёк!» и далее по списку. Редко гриффиндурок повторялся в прозвищах, но и «светловолосая бестолочь!» не уступал, с каждым разом совершенствуясь, и получал в награду раскрасневшееся от злости лицо оппонента. Эта детская вражда с каждым годом сходила на нет. Сам Драко не понимал, что поменялось в их «отношениях» (ругаться и драться они не перестали, нет-нет), и его это беспокоило. На старших курсах Гарри Поттер чаще стал игнорировать присутствие слизеринца, а на выпады отвечал либо холодным, либо сочувствующим взглядом. Это Драко бесило чуть ли не в два раза сильнее, чем грубые оскорбления или порванные мантии во время их стычек. Уж лучше переполненный яростью Поттер, чем этот ходячий кусок холодной глыбы! Вечерами в гостиной факультета Драко часто думал о Поттере. Каждый день, час, минуту — все мысли о чёртовом Поттере. Иногда его фантазия выходила за рамки дозволенного, подкидывая слизеринцу, как колдографии, образы смеющегося брюнета, смущённых щёк и подкаченного тела, обтянутого в квиддичную форму. Его серьёзный и сосредоточенный взгляд, грубые длинные пальцы, которые гриффиндорец запускал в волосы, взъерошивая ещё больше. Драко иногда не замечал, как открыто пялится во время занятий на сидящего Поттера, и, когда тот поворачивался, то еле сдерживался, чтоб не отвернуться, а лишь загадочно и издевательски ухмылялся, заставляя краснеть и бегло отворачиваться уже объект своих наблюдений. Из воспоминаний вырвал настойчивый стук в оконное стекло. Противный скрежет резанул по ушам, и Драко, поморщившись, взмахом палочки распахнул окно, откуда влетела почтовая сова. Из-за чёрного оперения в мелкую крапинку и больших голубых глаз птицы хозяин поместья сразу понял, кто адресант письма, упавшего ему на колени. Сова опустилась на столик, где стоял недопитый стакан вина и почти пустая бутылка. Драко махнул птице на бокал, мол, печенья нет, бери, что есть, и распечатал письмо. После нескольких минут оно было скомкано и отлевитировано в камин. Его невеста решила разорвать помолвку, объясняя это тем, что Драко Люциус Малфой теперь ниже, чем никто, да и трепетных чувств она к нему не испытывала. Драко и не отрицал этого: сын Пожирателя, сам же Пожиратель, остался без влияния отца и поддержки матери, родовое поместье почти полностью разграблено министерскими шавками, оставлен без возможности подняться в магическом обществе потому, что оно отторгает его. И плевать, что он стал последователем Тёмного Лорда лишь из-за страха, что его родителей убьют у него на глазах, плевать, что чуть не обрёк их на смерть своим провалом, плевать, что помог Золотому трио, когда их поймали егеря, плевать, что сражался в финальной схватке против Пожирателей Смерти, несколько раз спасая от Авады несчастных гриффиндурков, плевать, что не убил ни одного маггла или магглорождённого, хоть и поливал грязью, да и плевать, что он до сих пор винит себя в смерти крёстного. Драко запустил длинные бледные пальцы в волосы и откинулся на спинку кресла. У пьяной совы хватило наглости допить почти полный бокал и теперь её нещадно заносило, зрачки расширились, а при попытке взлететь бедолага клювом влетала в стену и падала на пол. Манерно закатив глаза и прицокнув, Драко отлевитировал собутыльницу на рядом стоящий пуфик, где она быстро уснула. Никогда он не думал, что опустится до распития высококлассного спиртного с чёртовой, мать её Моргана, совой. Причём даже не его! Этот мир перевернулся для Драко. Он прекрасно понимал, что здесь ему места нет. Он оказался выброшен из жизненного потока Магической Британии. Осознание этого не принесло ни удовлетворения, ни скорби или сожаления. Драко смирился уже давно, просто оно дало невидимый толчок к цели. Он устал и хочет покоя, которого при жизни никогда не получит. К счастью, эту проблему можно было решить.
— Тинки!