Дневник моей памяти

Без названия 24

Я пишу, а Бетт и Дэви строят вокруг меня подушечную крепость, что вполне логично. Теперь я почти не поднимаюсь с пола, и лучшего фундамента не придумаешь.

Вижу свои ноги под мохнатым синим одеялом, обеденный стол в крошках от бутербродов с арахисовым маслом, грязную тарелку. На подоконнике над раковиной – ряд оранжевых пузырьков с белыми крышками.

Мелкое белое драже – обезболивающее.

Синие овальные пилюли – от паралича глазных мышц.

Красные таблетки – от онемения рук и ног.

«Прозак» от депрессии.

И так далее.

Последнее средство из списка я пока ни разу не принимала, но к тому близка.

– Поиграй с нами, ну поиграй, поиграй, – канючит Дэви; крепость брошена, и они с Бетт носятся вокруг дивана. Я ищу взглядом Гаррисона в надежде, что он их отвлечет, но вспоминаю, что Гаррисон в лагере.

– Не могу, – отнекиваюсь я. Я очень занята: смотрю ужасную, кошмарную телеигру, где участники соревнуются, кто быстрей отыщет в камере хранения ценные призы.

– Почему? – допытывается Бетт.

– Шевельнуться не могу, – объясняю я.

– А вот и неправда! – настаивает Бетт. – Ты же в туалет ходишь, и за едой! Я только что видела!

Бетт права, двигаться я могу. Только не хочу. А куда мне идти? Во двор? До забора?

Всего два занятия греют мне душу, да и те из разряда фантазий: смотреть все без разбору по телевизору да строчить эсэмэски Стюарту, который теперь думает, что у меня не ангина, а мононуклеоз. (Как выяснилось, проще врать по эсэмэс – впрочем, по-иному и не получилось бы, язык не ворочается из-за лекарств.)

И ни одна из моих радостей не требует движения. Вот так.

Кстати о Стюарте, где же мой телефон?

Охохонюшки...

Он всегда у меня под боком, потеряться не мог. И провалов в памяти у меня нет, честное слово. Я его никуда не перекладывала.

И тут из-под стола доносится хихиканье Бетт и Дэви.

О Боже!

– Вот видишь? Ты можешь двигаться! – закричала Бетт с ликующей улыбкой, когда я подлетела и вырвала у нее из рук телефон. Обе выскочили на улицу.