Цветы сливы в золотой вазе | Цзин, Пин, Мэй

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ НОЧЬ НАПРОЛЕТ ЖДЕТ СИМЭНЬ ЦИНА. МОНАХИ, СЖИГАВШИЕ ДЩИЦУ УСОПШЕГО, ПОДСЛУШИВАЮТ СЛАДОСТНЫЕ ВЗДОХИ

Дом опустел, я томлюсь у окна,
Ты меня бросил, не шлешь мне вестей.
Кожа еще ароматом полна,
Но покрывается пылью постель.
Зеркальце в руки давно не беру,
Локоны, словно ковыль на ветру.
Нет тебя – все проглядела глаза,
Ложе пустое – в напрасных слезах.

Так вот, после женитьбы Симэнь Цин был настолько счастлив, что, казалось, его прилепили, приклеили к Мэн Юйлоу. А тут еще Чэни прислали тетушку Вэнь с письмом. Предлагали привозить барышню Симэнь, чтобы уже двенадцатого в шестой луне сыграть свадьбу. Симэнь в спешке даже кровать не успел заказать. Пришлось ему отдать дочери широкую кровать из приданого Юйлоу – ту самую, работы мастеров из Южной столицы,[1] которая была покрыта ярким лаком и золотыми украшениями. Больше месяца длилась суматоха, так что Симэню и повидаться с Цзиньлянь не довелось.

А она каждый день стояла у ворот. Все глаза проглядела. Сколько раз просила старую Ван разузнать в чем дело. Однако слуги Симэня, догадываясь, кто посылает старуху, даже внимания на нее не обращали. Знай отвечали: занят, мол, хозяин. Цзиньлянь ждала его с нетерпением, но Ван возвращалась ни с чем. Тогда Цзиньлянь обрушивалась на падчерицу. И ее посылала искать Симэня. Да разве хватило бы у девчонки смелости войти не то что в покои, но хотя бы во двор солидного дома! Приблизится она к воротом, постоит-постоит, увидит – нет Симэня, и домой уходит. В лицо ей плевала, пощечинами награждала, с бранью набрасывалась на нее Цзиньлянь – никуда, дескать, не годишься, на колени ее ставила, есть не давала, до самого обеда голодом морила.

Время стояло самое знойное – настоящее пекло. Совсем изнемогая от жары, Цзиньлянь задумала принять ванну и наказала Инъэр нагреть таз воды да приготовить противень пельменей в надежде угостить Симэня, но он так и не показывался.

В одной тонкой рубашке Цзиньлянь села на скамейку, поворчала немного, с досады обругала бессовестного любовника и умолкла, погрузившись в меланхолию. Потом тонкими нежными пальчиками сняла красную туфельку и попробовала на ней погадать, не придет ли ее возлюбленный.

Да,

Коль случайно встретится – глаз не поднимаешь,
А тайком на милого дальнего гадаешь.
О том же поется и в романсе на мотив «Овечка с горного склона»:
Чулочек шелковый трепещет –
Как облачко на небе блещет,
Чуть розовея.
Поведай, туфелька, о том, кто всех милее,
Ты – лотоса росток,
Лилии цветинка,
Ивовый листок,
Крохотинка...
Меня забыл он,
Я ж по нем грущу,
Взгляну на дверь –
И занавес спущу.
О, этой ночи тишь!
Что ж – быть одной
И клясть себя велишь?!
Когда же ты ко мне придешь,
Мне брови подведешь?
Оставь цветок туманный свой, молю!
Кто держит твоего коня?
Ты обманул меня,
Но я тебя – люблю.