О Проводниках

Мне было шесть, когда умер дедушка.

В шесть лет не особо задумываешься о тысячах неизведанных миров, о жизни и смерти и обо всем, что выходит за границы личной вселенной и десятка её обитателей. И я тогда не особо интересовался тем, почему в доме очень тихо, несмотря на десяток приехавших родственников, почему родители разговаривают шепотом, а Ильра – моя старшая сестра – шмыгает носом и прячет мокрое от слез лицо за спутанными волосами.

Это потом отец, отозвав меня, сел напротив, внимательно посмотрел мне в глаза и медленно, словно взвешивая каждое слово, сказал, что дедушка ушел.

Шестилетнему ребенку довольно трудно объяснить, куда можно уйти кроме как лавки булочника. И почему тот, кто ушел, не в состоянии вернуться.

Отец сказал, что нельзя плакать по ушедшему. Это, согласно поверьям, не дает душе освободиться и отправиться в путешествие. Слезы близких людей удерживают ее на месте, она не может покинуть дом и появиться в другом мире, но уже в совершенно ином обличье. А бесконечное путешествие души по тысячам миров на протяжении вечности – её истинное предназначение.

Я помню этот день довольно подробно. Не потому, что атмосфера неумело скрываемого страха пропитала воздух в доме и, ощущаясь почти физически, мешала дышать. Не потому, что мы целый вечер сидели в кругу и читали дедушкины письма или вспоминали связанные с ним истории. И даже не потому, что Ильра, вопреки нашей с ней немой вражде, осторожно поглаживала меня по голове. Совсем нет.

А потому что вечером, когда все уже начали ложиться спать, я выглянул в окно своей спальни и увидел дедушку.

Дом наш находится почти на берегу Ларкарского озера. Было уже довольно темно, но скованное льдом озеро пульсировало мягким золотистым цветом, и там, на льду, у самого берега, стоял дедушка. Я не узнал бы его, если бы до этого несколько часов не рассматривал старые фотографии. Ему вновь было сорок лет. Он будто стал выше, шире в плечах, волосы вновь потемнели и из серебристых превратились в угольно-черные. Дедушка тоже меня увидел. Повернулся и помахал мне рукой.

И я, вскинув руку, помахал ему в ответ.

Мне было шестнадцать, когда я стал Проводником.

О том случае с дедушкой отец с матерью узнали от меня и сначала совершенно не понимали, что с этим делать. Скрывать этого было нельзя, поэтому отец на следующее утро отправился к старейшине. Если мои родители восприняли случившееся с плохо скрываемым ужасом, то остальные, включая Аргнарда – единственного на десяток деревень Проводника – с неописуемым восторгом. На учебу они не могли меня отдать, потому что мне не было десяти, а вот расписать всю мою жизнь на ближайшие три десятилетия вперед им представлялось вполне возможным.