you are my world (Reddie)

my sweet prince (1)

Placebo — My sweet prince

Ледяной ветер пробирается к рёбрам сквозь тонкую кожаную куртку, совсем не греющую в это время года, и заставляет поежиться, сморщить нос и тяжело вдохнуть сквозь зубы.

Чёртов ноябрь.

По лёгким медленно расползается холодный воздух, замораживая внутренности, изнутри пробирая до самых костей, которые уже готовы потрескаться и сломаться пополам от гадкой осенней погоды. Руки не сгибаются и кажутся практически деревянными из-за холода, который проникает под ногти, буквально заставляя их отламываться и крошиться.

Чёртов холод.

Сигаретный дым застилает глаза, глотку жжёт огнём от крепкого терпкого вкуса, и он чувствует, буквально чувствует, как едкий дым, — такой невесомый, убивающий, — пробирается через горло, по трахее спускаясь ниже, в лёгкие, обволакивает их, словно целебный элексир, и выходит обратно на ледяной воздух, повисая в нем на какие-то секунды и замерзая, прямо как и его, утопающего в собственной жалости, совсем уже синие губы.

Чёртово всё на свете.

Ричард стоит и курит, ожидая парня, что принесёт спасение и дарование, о котором в этом поганом месте можно только мечтать. Такое чистое и непорочное дарование, о котором поют песни и пишут дешёвой помадой на грязных туалетных зеркалах.

Милый маленький принц является элитной гадостью, которую любят все без исключения, все сословия, начиная от богатых людей и заканчивая дворовыми мальчишками, желающими забыться к чёртовой матери, а кто такой Ричи, чтоб отличаться. Джим Кэррол, храни его Боже, всегда ведь говорил: мы делимся на несколько типов. Есть те, кто живут богато и балуются чем только можно изо дня в день, с возможностью завязать в любую минуту, лишь заплатив деньги за лечение в стационаре; есть пожившие барыги, которые сбывают товар и сами уже не могут жить без него, работая лишь ради новой порции; а есть такие, как мы — дворовые мальчишки, которые, в силу своего возраста и плохой компании, смогли подсесть на тяжелые так же легко, как начать курить.

В глаза попадает дым от сигареты, и они слезятся с новой силой, скапливаясь в уголках глаз и изредка скатываясь по щекам. Слеза, не дотекая до подбородка, замерзает где-то на середине пути, гадко высыхая на бледной коже, становясь липкой соленой корочкой.

Он продолжает стоять и ждать чуда, обязанного появиться в считанные секунды за тем углом, где и стоит, дымящий как паровоз, замерзающий милый принц в ожидании своего дракона.

Песня «Пласибо» в голове так иронично и едко въедается в подкорку мозга, прожигая его своей грустью, что Ричи кажется, будто он на самом деле чувствует пламя в своем сердце, безбожно угасающее с каждым днём.

Кому не плевать на это сейчас; сейчас — когда он убивает себя физически и морально, ломает всё, что строил так долго, скажите, кому не плевать?

Темное пальто, шевелящееся за углом клуба, является отправной точкой, не дающей сорваться с места от ожидания.
Индивид за стеной ходит туда-сюда, держа дракона под сердцем, не желая выпустить его наружу, и тут, глаза видят, как рука тянется через щель в двери, толкая Ричи в бок.
Тот лишь неспешно оборачивается, замерзшими руками передавая смятую купюру своему спасителю, и хватает за конец чёрного пакета, забирая себе маленького принца, дозу эйча, которую собирается ширнуть себе сегодня вечером, как обычно и бывает. Татуировки на запястьях будто бы скрывают то, что должно быть скрыто, и белые розы, прозрачно переплетаясь на месте вен, становятся синими с течением времени.

Он обещал кому-то что-то важное, но уже давным давно забыл это — с новой-то дозой дрэгона, появившейся у него в руках.

Вообще, такие мальчишки, как он, редко колятся, но сейчас уже просто нет сил. Ни на что.

Просто так унюхать маленькую горстку — это ребячество, которого мало кому хватает для нормальной жизни; ребячество, с которым легко завязать.

По крайней мере, он считает, что уже это где-то слышал.

Он кому-то что-то обещал, но забывает об этом напрочь, когда затягивает на предплечье ремень, снятый со своих худых бёдер сегодня днём.

Челюсти знакомо сводит так, будто их зажали тисками, сильная боль где-то внизу колен поднимается до верхних позвонков, и он летит. Буквально летит, падая на плитку ванной, которая вскоре окрасится в красный цвет, но он подумает об этом позже. Он обо всем обязательно подумает позже, а сейчас эйфория захватывает его с головой, не давая встать с кафеля, который колко ломается, принимая удар от тела на себя. Позвонки болят, но голова свободна настолько, что ему кажется, будто он бежит по огромному маковому полю, которое простирается на несколько тысяч километров вперёд, не прекращается ни на секунду; и если это не освобождение, тогда Ричи не знает что это.

Какая ирония.

Руки расслабляются и опадают, голова касается пола, и Ричи парит над землёй, где-то вне этого измерения, мысленно захватывая периметр макового поля и пролетая над ним, будто облако в фантазиях под наркотиком.

Мой милый принц, ты единственный — надпись помадой на стекле ванной, романтизация наркоманов и смерть женщины.

Какая милая история*, какая романтичная и красивая история. Я и мой драгоценный друг вместе навсегда.

Лоб покрывается испариной, в то время, как мозг наполняется любовью и стыдом. Стыдом за то, что он не сдержал обещание, подвергся провокации. Он не смог пережить самый тяжелый момент в его жизни, сдавшись, как последняя тряпка. Он сдался, закончив свой день с памятью о Эдди, милом принце Эдди, которого поглотил злой дракон.


***

— Ты обещал завязать! — крик со стороны входа двери летит в ванную, и голова почти раскалывается от сильного удара о стиральную машинку во время падения.

Он обещал, но не смог справиться. Прости, милый Эдди.

— Я почти сделал это, — тихий, мертвецкий голос, доносящийся из охрипшего горла пробирает до костей, совсем как ледяной ветер, дующий на улице и то, чем пахнет от Эдди.

От него пахнет гребанными таблетками. Это — как удар между ног, сильный и мощный удар между ног гребанного наркомана.

— Ты меня вообще слышишь? — тихий всхлип и руки касаются ткани серой майки, на которой ясно написано «placebo saved my life», что, конечно же, не остаётся незамеченным.

— Ты не сможешь повторить его судьбу, идиот, — выдыхает Эдди, комкая майку во вспотевших от волнения ладонях, которые были такие же ледяные, как тот самый чёртов запах, как чувство стыда, как… Как наркотики.

Они ледяные поначалу, когда ты начинаешь; с горьким привкусом холодного и неприятного, обжигающего и не дающего нормально вздохнуть, но потом…

Ричард знает, каково это — потом.

Потом все становится настолько волшебным, да, не побоюсь этого слова — волшебным, всё вокруг в дикой пляске видоизменяется, и назад пути уже нет.

Эйфория, жуткая, жуткая эйфория, ощущение разбитых к чертям коленей и гадких лёгких, в которые сквозь вены пробирается белый порошок, умело заправленный в шприц.

Он не сможет повторить его судьбу, да, конечно, он не сможет. Не сотвори себе кумира, как говорится, но всё же можно попытаться. Брайан Молко бы одобрил завязавшего наркошу, что Ричи и попытался сделать, но что-то внезапно пошло не так.

За новой дозой он готов отправиться хоть на край земли. Он готов перетравить каждого, кто встанет у него на пути и перетрахать тех, кого нужно, чтобы получить хоть каплю Принца.

Ведь Принц делает невозможное: он прогоняет боль, наполняя тело энергией свыше, заставляет почувствовать себя звездным мальчиком, побывавшим на луне, заставляет… Да, в том то и дело, что заставляет.

— Заделай дыру в моей вене, — ухмыляется Ричи, кривя тонкие губы в ухмылке и Эдди тихо выдыхает слово «идиот», подходя ближе к сломленному парню, растянувшемуся на полу.

Он никогда не думал, что придётся воздерживаться, никогда особо не хотел стать зависимым, но так вышло.

Эдди зависим от ебанного Тозиера.

Томный, долгий поцелуй затягивает насовсем, как новая доза белого, проникающая по их венам дальше и дальше, заставляя все органы внутри переворачиваться и низ живота крутить так, будто туда ударили с колена. Языки горячо прикасаются друг к другу, и Эдди чувствует, чувствует вкус соли и металла, — слез и крови, —смешавшихся воедино в грязном рту его любовника.

Почти как Инь и Янь, какая мерзость.

Руки забираются под майку и трогают выпирающие ребра, мимолётно задевая соски и переходя на ключицы, тонкие контуры которых так точно, болезненно очерчены. Язык проходит вниз по линии челюсти, оставляя мокрую дорожку, и рука Ричи ложится сзади на затылок Эдди, притягивая ближе, сталкивая, заставляя стонать, извиваться, ментально просить большего.

О, он даст ему большее.

Будьте, блять, уверены.
Губы исследуют поверхность шеи, засасывая солоноватую кожицу, привкус которой останется во рту до самого конца, и спускаются ниже, чувствуя явную преграду за майкой.

— Сними ее, — шепчет Эдди, рьяно жаждя большего, чем сейчас мог дать ему Ричи.

— Так и будем это делать на грязном полу ванной? — усмехается Тозиер, прикрывая глаза, словно млеющий мартовский кот, — С твоей мамашкой мы такого ещё не практиковали, — он смеётся, пока Эдди отрывается от исследования шеи брюнета, скептически смотря на него и не веря своим ушам.

Неужели спустя столько лет он продолжает шутить про маму Эдди? Невероятно.

— Ты видишь более подходящее место? — спрашивает Эдди, на что Ричи лишь приподнимается на локтях, принуждая Каспбрака слезть с него, и встаёт, сдирая с себя грязную майку, словно вторую кожу, облегающую костлявые плечи.

Если это и есть тот самый язык любви, то они, наверняка, выучили его наизусть.

Ричи разворачивается к только вставшему Эдди, лукаво хмурясь, подходит ближе, покачивая бёдрами в такт мелодии, которая звучит только у него в голове. Руки с обгрызанными ногтями ложатся на плечи Каспбрака, который ничего не понимая, начинает так же улыбаться, запуская одну из ладоней в кудрявые волосы балабола. Тот лишь, ничего не говоря, чуть толкает его назад, заставляя зайти в душевую кабинку, и входит вслед за ним, закрывая стеклянную, потрескавшуюся от старости лет дверь, чуть покрывшуюся плесенью внизу.

Следующее, что помнит Эдди — это резко включившаяся вода в душевой.

Бам! — и их окатывает ледяным душем: парней, стоящих под струями прямо в одежде; призывая стаи мурашек распространяться по всему телу, доходя до низа живота, который уже практически горит от желания.

— Что ты делаешь, обмудок, — как-то запоздало возмущается Эдди, всё же сдёргивая с себя серую, рваную майку через голову, быстрее раздеваясь, чтобы одежда не прилипла к телу.

Ресницы слипаются, а волосы приминаются к голове, закрывая обзор. Дверь душевой открывается, и на пол летят джинсы, майка и боксеры младшего, успешно сорванные с себя за короткий срок времени.

— Это чтобы ты поскорее разделся, долбоеб, — хмыкает Ричи, тянясь к своей ширинке и опуская ржавую собачку к низу, заставляя мокрую грязно-синюю ткань разойтись в обе стороны.

Он подходит почти вплотную к Эдди, все ещё приходящему в себя и дрожащему от ледяного потока, льющегося на голову младшему, который пробирает до костей — совсем, как ледяной ветер сегодня днём пробирал Ричи.

— Почувствуй себя в моей шкуре, — шепчет Ричи, накрывая шею младшего губами и засасывая, ощущая прозрачный вкус воды на своём языке, который отбивает запах Эдди, — такой родной, но отвратительный, будоражащий запах колёс.

«Я уже чувствую, Ричи», — он почти хочет кричать это ему в лицо: долго, без остановки, без передышки, до тех пор, пока воздух в лёгких не кончится.

Он проводит руками по плечамсобачку к низу, заставляя мокрую грязно-синюю ткань разойтись в обе стороны.

Он подходит почти вплотную к Эдди, все ещё приходящему в себя и дрожащему от ледяного потока, льющегося на голову младшему, который пробирает до костей — совсем, как ледяной ветер сегодня днём пробирал Ричи.

— Почувствуй себя в моей шкуре, — шепчет Ричи, накрывая шею младшего губами и засасывая, ощущая прозрачный вкус воды на своём языке, который отбивает запах Эдди, — такой родной, но отвратительный, будоражащий запах колёс.

«Я уже чувствую, Ричи», — он почти хочет кричать это ему в лицо: долго, без остановки, без передышки, до тех пор, пока воздух в лёгких не кончится.

Он проводит руками по плечам мальчика, вызывая новую стаю мурашек на замерзшем теле, и спускается ниже, к дорожке волос, на которой проступают маленькие ледяные капельки.

Губы ищут горячий рот, который тут же податливо открывается навстречу, сталкиваясь зубами и сплетаясь языками, очерчивая десна горячей поверхностью шершавого языка.
Руки блуждают по разгоряченному под ледяными струями телу, спускаясь ниже к горячей плоти, давно уже вставшей от предварительных ласк.

Ричи еле-еле стягивает с себя оставшуюся, прилипшую к коже одежду, откидывая ее за пределы душевой, и нащупывает с закрытыми, затопленными ледяными потоками воды глазами переключатель. Струи из холодных превращаются в обжигающие, заставляя члены обоих парней дернуться. Пальцы скребут по спине, оставляя за собой красные полосы и сдирая кожу, а губы смыкаются; языки начинают свой ошалелый танец, проникая в рот младшего парня. Фаланги пальцев спускаются вниз по спине, переходя на округлость и проникая к колечку мышц, которое сжимается от неожиданности. Один палец проникает внутрь без смазки, заставляя Эдди запрокинуть одну ногу на бедро Ричи и поддаться назад, навстречу второй фаланге, проникающей внутрь уже с большим трудом.

Поцелуи не прекращаются ни на секунду, заставляя обоих парней дрожать от возбуждения, их члены соприкасаются во время растяжки, и это лучшее, что вообще может когда-либо произойти.

Они целуются лениво и грязно, вода стекает между их ртов, заливаясь внутрь своим пустым вкусом, заставляя прижаться ещё сильнее, ещё ближе.

Ричи закидывает вторую ногу Эдди себе на бёдра, заставляя обхватить свою талию обеими ногами, прижимая того к скользкой, противной стенке душевой. Он направляет свой член в лоно Эдди, аккуратно насаживая и ловя судорожный всхлип со стороны младшего. Каспбрак чуть поддаётся вперёд, желая большего, чего не может дать пока Ричи, зная, что тот ещё не готов. Он аккуратно входит, не резко, совсем по-мальчишески проникая внутрь, как несколько лет назад, когда они пробовали всё в первый раз.

Эдди тихо стонет, насаживаясь сам и скользя лопатками по кафелю, по которому стекает прозрачная, чуть ржавая вода, чей привкус, такой противный и гадкий, застрял во рту у обоих парней.

— Мой милый принц, — шепчет
Ричи, толкаясь вперёд, навстречу тугости младшего.

— Ты единственный, — отвечает Эдди, дрожа всем телом и накрывая свой член рукой, делая пару размашистых движений и изливаясь в руку. Ричи следует за ним, кончая внутрь младшего, как делал всегда, желая полностью заполучить тело Каспбрака и подчинить его себе.

Они сползают по противоположным стенкам кабинки, которыми полностью завладела гадкая на вкус вода. Ричи поднимает мыло с краешка душевой, хорошо намыливая руки, растирая его между пальцами, и тихим «иди сюда» подзывает к себе Эдди, который, уткнувшись лицом в колени, сидит в другом конце кабинки, тихо всхлипывая.

На это он лишь поднимает голову и тихонько подползает к старшему, примыкая спиной к его груди и наконец-то умиротворённо расслабляясь.

Ричи скребёт пальцами грязную кожу головы мальчика, царапая ногтями перхоть, собирая ее на себя.

Эдди нужен отдых и обещания, которые никогда не сбудутся.

У Ричи есть перхоть младшего под ногтями, грязь в душе и проколы на запястьях, которые никогда не уйдут с них, как бы много он не обещал. Как бы ни старался сдержать обещания, они никуда не денутся, сплетаясь с дикими татуировками роз, вплетающимися в синие вены, проступающие на руках.

•••••••••

Еще одну часть выложу