you are my world (Reddie)

my sweet prince (2)

      Он никогда не думал, что позволит себе это сделать при нем.

      Затянуть ремень на руке и наблюдать за сонной головой, чьи ресницы так легонько подрагивают, словно крылья бабочки под покровом ночи, собирающейся отправиться в вечную дремоту.

      Не только Принц способен дарить волшебство Ричи.

      Тихое сопение слышится на всю комнату, и мокрая лужа от головы грязно растекается по всей поверхности подушки, стухая между головой и хлопком постельного белья.

      Рука, заломленная в неестественной позе, заведённая за спину и вывернутая в обратную сторону не мешает Эдди сладко похрапывать, уткнувшись лицом в простыню, которая впитывает каждый запах, оставляя в себе, казалось бы, навечно.
Сигаретный дым от бычка, зажатого между зубов проникает прямиком в мозг, вызывая легкое недомогание и головокружение, которое является цветочками, по сравнению с теми ощущениями от Эйча.

      Голова Ричи закинута назад в ожидании сладкой муки, которую на время одолжит ему милый Принц, проникая сквозь белые розы внутрь по синим венам. Его знобит — знобит так, как никогда раньше: мурашки возникают на коже, будто толпы голосующих в день выборов, столпившиеся за тем, чтобы отвоевать своего лидера, руки трясутся от нервного напряжения, и Ричи сейчас не способен нормально набрать лекарства в медицинский шприц, которые носят с собой диабетики, чтобы — не дай бог! — не сдохнуть на глазах у людей.

      Глаза слезятся, их режет так, будто тонкая сталь ножа прошла через глазное яблоко прямиком к мозгу, посылая болезненную ломку. Сигнал о том, что пора, пора бы уже принять Принца близко к сердцу, который, пройдя через вены, придёт прямиком туда, ведь на биологии учили, что вена — это сосуд, поставляющий кровь в крове-гоняющий орган. Во рту сильно выделяется слюна, заставляющая Тозиера нервно сглотнуть, проглатывая вместе с вязкой жидкостью свою любовь к жизни. Рука со шприцем трясётся, а яркий свет от лампы прожигает глаза, которые плевать хотели на её намерения. Они не чувствительны ко свету ровно так же, как Ричи нечувствителен ко всему остальному миру.

      Плевать, плевать, боже.

      Челюсти плотно сжаты, руки захватывают ремень, затягивая его сильнее, чтобы Тозиер не умер от потери крови.

      Точнее, не так.

      Богу — все равно, черт возьми; не дай Брайан Молко, чтобы Ричи умер от потери крови.

      Аминь.

      Кто ж знал, что он изберёт себе иную религию.

      Раствор, набранный в иглу начинает пузыриться, и Ричи кажется, что вот они, уроки химии, которые Тозиер прогуливал, куря с «братанами» на заднем дворе школы. Ноги ломит, и он подтягивает колени к себе, прячась от всего мира, пытаясь укрыться за иглой и гадкой синтетической хуйней, которую сейчас вольёт прямо себе в вену, как проделывал уже несколько раз; когда надоело баловатьсяпростыми затягами, или нюханьем; это все — дерьмо, ерунда, ничто, он перешёл на более действенные методы.

      Ричи никогда не думал, что ему будет так стыдно перед Эдди; его Эдди, сладко посапывающим на краю жесткой кровати, дышащего в сырую от воды подушку и так по-детски сопящего маленького Эдди.

      Милый мой друг, мы переживем это. Я и ты, малыш, унимаем боль в наших сердцах, слившихся воедино.

      Рука трясётся, когда подходит самый последний момент существования в этом мире, когда Эйч настолько близко, что кажется; вот он, я, на пике правления своим же телом.

      Спаси и сохрани, и отсоси.

      Он идёт против того, чему его учили на протяжении всего детства, против того, во что нужно верить по принуждению родителей, Ричи идёт нахуй. Не сворачивая с дорожки, даже не петляя, он сходит с прямой линии падая в огромный овраг, словно лондонский мост, который падает, падает; губы вторят динамику дешевых колонок, купленных на грязной, пошарпаной пыльной заправке, повторяют текст давно изученной песни, объектом которой стала романтизация наркоманов; он думал, что все и вправду так волшебно, вгоняя дракона в свой замок из костей, крови и органов.

      Обои слезли со стен, оставив за собой разорванные следы, а дыра в стене, — кажется, от ружья —зияет, заявляя о себе, как о настоящем чуде света. О звездах с неба, которые так сильно сияют, когда ты уходишь в другой мир, мир без проблем и говна, которое высирают люди каждый день, размазывая тебя по стенке с самого рождения. Дух соперничества заставляет их идти против лучших друзей, идти против семьи и болтать кому не надо.

      Этим и отличался Ричи.

      Он не болтал, хоть и был прозван балаболом, но ни разу в своей жизни он не взболтнул чего-то, что разобьёт в дребезги чью-то рутину, просто сравняет с землёй.

      Он разбивал только свою жизнь всё это время, сменяя зависимости одну на другую.

      Пальцы еле смыкаются вокруг шприца, надавливая и вводя иглу внутрь под кожу. Она ползёт, пробивая себе путь к вене, разрывая сосуды и собирая на свой кончик грязную наркоманскую кровь. Подушечка надавливает на белый выступ, вводя вещество в розу, расплетающуюся на руке, поглощающую звериные дозыБелого, не желая отдавать деньги за него обратно хозяину. Рука кажется одушевлённой — живой поглащатель энергии, который требует новой дозы с каждым днём чаще и чаще, больше и больше; и Ричи может дать больше, прогоняя ужасную ломку жутким ощущением эйфории.

      Он давно забыл, каково это — быть нормальным.

      Знаете, как бывает; сначала бьет в ноги, и ты чувствуешь, как одна из них отнимается, и начинает чуть потряхивать, затем следует вторая. Ты будто проваливаешься в рай, начиная с нижних конечностей и заканчивая головой. Это как удар под колени, такой же неожиданный, но желанный для твоего врага, но не для тебя, потому что это сбивает тебя с ног, разбивает все в дребезги и убивает.

      Дальше идёт шея; ощущение, словно старший брат решил тебя взбучить и схватил за загривок, тыкая в свою мочу носом, заставляя убрать и извиняться так, словно ты его блядский раб.

      После шеи идёт грудь; такое тёплое, тёплое ощущение; тебя накрывают толстым одеялом и ты проваливаешься, проваливаешься в мягкую перину, подняв руки вверх и падая вниз, не замечая ничего рядом с собой. Будто расплываешься, как лужица, растворяешься в горячей воде без способности остановить этот процесс.

      Он истощён, на грани жизни и смерти, он не помнит откуда взял этот шприц, и Ричи, блять, не помнит, кто вообще толкнул ему белого; но после приёма нет обычного ощущения парения, отключения мозга, нет же! Он чувствует приток энергии к голове, зверское желание разорвать что-то в своих слабых руках, лишь животные инстинкты, которые завладевают им, порабощая и заставляя следовать только приказам наркотика, и ничему больше.

Он пытается встать на трясущихся руках, которые уже давно не следят за упавшим на пол ремнём. Из вены сочится кровь, но Ричи не замечает это за грязным туманом, чёрным, как смоль.

      Спастись-спастись-спасти-его.

      Он видит Эдди, и понимает, что превращается в ужасающего разум животного, пробирающего до костей и заставляющего поежиться и спрятаться. На губах расплывается горькая на вкус ухмылка, сине-чёрного цвета, о которой вряд ли может мечтать хоть один человек, проснувшийся от того, что на вас кто-то пристально пялится.

      И Эдди тоже не мечтает, когда медленно поднимает веки, скрывающие до этого внешний мир и видит его.

      Его, стоящего на четвереньках на пыльном полу, на трясущихся грязных руках, по одной из которой ниже и ниже стекает кровь, окрашивая белые розы в кроваво-красный, совсем как в книжке «Алиса в стране чудес».

      Королева хочет красные розы! Мы исполним приказ королевы, Ричи Тозиер к вашим услугам.

      Каспбрак ужасается, видя едкую картину перед глазами, правда ужасается, даже когда он видел свою маму голой в своей комнате, ему было все равно, но тут ему так противно. Внутри зудит ощущение чего-то свыше, сверх материнских инстинктов, и сейчас можно сказать, что это любовь. Абсурд! Любовь — это видеть его окровавленным на полу под большой дозой наркотика; надпись на упаковке от розовой жвачки достаётся маленькой девочке, которая плачет и показывает маме и папе блудливого наркомана.

      Эдди почти усмехается своим мыслям, но потом возвращает свой разум в это место и в это время, рядом с алыми розами и Алисой под дозой.

— Сукин ты сын, — выдыхает Эдди, садясь на кровати и устало потирая глаза, которые начинают слезиться при взгляде на его Ричи. Того самого нарика, ширяющего себе Эйча в вены. И, да, Каспбрак выучил уже весь наркоманский сленг, благодаря стоящему посреди их неубранной комнаты балаболу, чьи кудри сейчас так нелепо свисают чёрной завесой на глаза.

— Я так хо-очу, теб-бя, Эддс, — еле-еле опьяненным нечетким голосом говорит Ричи, пошатываясь в своей позе собачки, то и дело норовя упасть вниз лицом. И Эдди становится реально противно за всё это; за то, что вообще связался с ебаным Тозиером.

      Ведь говорила покойная мамочка, храни её Брайан Молко, что нельзя связываться с хулиганами, а то может ещё и наркоманами окажутся.

      Вонючий воздух, в котором сливается запах дешевых тяжелых сигарет и травы, заставляет поморщиться и снова перевести взгляд на пытающегося встать Ричи. Его попытки тщетны настолько, что поднимая один палец левой руки, он снова тут же роняет его на пыльный пол, оставляя за ним развод; рисунок, как раньше они рисовали на столах на заправках, которые никто никогда немыл.

      Пиво и чёртовы разводы от белого порошка проросли в мозгу у этого уебка, оставляя за собой грязный след, и Эдди думает, хорошо бы по этому следу так же провести пальцем, разорвав связь Ричи с этой бодягой.

— Как только ты придёшь в нормальное состояние — то сможешь так говорить, — Каспбрак, как настоящая сука, совершенно не разбирал за пеленой отвращения и некой ненависти своих поганых слов, которые может обломали Ричи весь вечер, — А пока; иди, падай на пыльный пол и спи там, — фыркает Эдди, обиженно отворачиваясь лицом к стенке и падая в подушку, утыкаясь в неё носом.

      Он ни разу ещё не видел Тозиера в таком состоянии; в край обдолбаным, совершенно не приветливым, сопливым грязным наркоманом, каким он никогда в жизни не хотел бы его видеть, никогда, слышите?

      Он любит его, настолько сильно, что не может представить жизнь без ебаного Ричи, но Сука Судьба такая херовая, что не позволит любви быть безболезненной.

— Что же ты творишь, — всхлипывает Каспбрак, утыкаясь лицом в грязную подушку и крепко зажмуривая глаза, прислушиваясь к дыханию сзади, где сейчас на четвереньках стоит Ричи, — Это же пустышки, пустышки, пустышки!

— Э-эдди, — мученически тянет балабол, делая ещё одну попытку встать, которая проваливается, — Эдди, мне так плохо, — он ноет, плюхаясь на бок и сжимаясь на пыльном полу в позу эмбриона, — Эдди, помоги мне! — уже громче стонет Ричи, хватая ртом воздух и держась за живот, пытаясь кричать, но все что удаётся — это лишь несвязно звать на помощь.

— Иди, нахуй, Тозиер, иди нахуй, — аки мантру шепчет Эдди, сжимая глаза ещё сильнее и зажимая уши ладонями, чтобы не слышать этих болезненных стонов. Так ведь должно быть, да? Сначала эйфория, потом боль; прям как любовь, не скверно ли это?

      Он подтягивает колени к груди и сейчас их с Ричи различает одно — Эдди лежит на кровати, а не на толстом слое пыли, который поднимается в воздух при открытии двери.

      Ричи очень больно. Внутри все сводит болезненной судорогой, и он, чёрт возьми знает, что так не должно быть.

      Он вспоминает, что забрал Эйч у маленького чёрного барыги, которому лет пятнадцать от силы, затем купил шприц в аптеке, рядом с заброшенной стоянкой для автомобилей; ничего не предвещало беды, тогда почему сейчас так больно?

      Сердце стучит в сто раз сильнее и он чувствует, будто мозг тяжелеет, наполняясь чем-то грязным, за границей нашего понимания. В глазах краснеет, и Ричи не может сдерживать себя, ощущая адскую боль между рёбер. Он кричит, раздирает глотку, орёт со слезами и кровью, что тонкой струйкой льётся у него из носа, слезы скапливаются в уголках глаз. А Эдди слышит, чувствует, как плохо Тозиеру, но Каспбрак не знает, как должно быть.

      Маленький сладкий принц, ты теряешь всё в своей жизни.

      Он думает, что всё под контролем и ещё сильнее зажимает уши, чтобы не слышать криков, доносящихся с серого пола, который постепенно становится красноватым в некоторых местах. Кости Тозиера выворачивает и ломает так, будто по ним проезжается машина, он чувствует, как те хрустят, изгибаясь. Ричи бьется в конвульсиях, делая все, чтобы угомонить это адское жжение в груди, разносящееся на все тело.

      Руки трясутся с новой силой, сейчас не выдерживая боли, которая разбивает Тозиера, словно об стенку, кидая и подбрасывая на огромную высоту. И сейчас он понимает, что чувствуют суицидники, когда прыгают с крыши. Все кости просто тупо ломаются от соприкосновения с землёй, и та адская боль, которую они заполучили на всего лишь один момент, перед тем, как отправиться в мир иной, а точнее в гроб под землю, сейчас полностью чувствуется Тозиером, постепенно сходящимс ума от болезненных ощущений.

      Мышцы везде напряжены настолько, что начинает казаться, будто они могут лопнуть в любую секунду. Ричи натягивается, словно струна, пытаясь превозмочь боль, но та не уходит, и он снова кричит.

— Мне больно! — красные слезы текут по щекам, а глаза зажмурены настолько, что он почти видит ад, который находится за границей нашего понимания. — Эдди, больно-о! — крик, срывающий крышу, раздающийся на всю вселенную и отдающийся звоном в ушах, он пронизывает до костей и грозится убить, и тут…

      Эдди открывает глаза.

      Резко, будто проснувшись, он разлепляет заплаканные ресницы и резко встаёт с кровати так, что в глазах темнеет, и он падает. На четвереньки, совсем как Ричи десять минут назад, какая грёбанная ирония судьбы. Эдди чувствует тепло ладонями и с ужасом резко садится на полу, осматривая руки круглыми глазами; фаланги пальцев окрашены в кровь Тозиера; фиолетово-чёрная, грязная, гадкая и горькая на вкус, отравленная и не настоящая. Подделка, копия; у такого человека не может быть такой грязи внутри, это просто невозможно, чёрт подери.

      Ричи ломает слишком сильно, и он снова сгибается вдвое, истошно крича о том, как ему сейчас ужасно.

      Действительно, ужасно — пронизывает иглами кости и внутренние органы, разрывает на кровавые ошмётки сердце, бьющееся в конвульсиях не хуже Ричи.

      Каспбрак, как под гипнозом медленно ползёт к скрюченной на полу фигуре, которая издаёт звуки от которых мурашки ползут по коже, пробираясь до горла и вызывая рвотный рефлекс.
Его почти тошнит, когда он смотрит на окровавленное лицо Ричи, почти тошнит, когда Каспбраку открывается вид на грязные слёзы его друга.

— Тише, тише, — он судорожно кладёт руку Тозиеру на лоб, не отвечая за свои действия. По-матерински проводит по волосам, убирая их назад, смешивая сальные отростки с чёрной кровью из жёлтых глаз. — Тише, Ричи, мой хороший, — он смотрит на ломающегося парня с такой любовью и преданностью, какой не было никогда раньше.

      Раньше он ощущал глупую привязанность, но сейчас, чёрт подери, всё по-другому, — Тише, мой милый принц, — Ричи пытается вывернуться, он больше не зажмуривает глаз, сквозь тонкую щелочку смотря на Каспбрака, положившего руку на его лоб. Тело выгибается, снова натягиваясь, и Эдди видит сжатые зубы Ричи, которые единственные не окрашены в красный.

      Пока что.

      Сильно сжатые челюсти и звон в ушах от адской пытки — вот что испытывает Тозиер сейчас, пока Эдди с полуулыбкой и слезами в глазах гладит его по трясущейся голове.

— Засыпай, Ричи, спи, мой милый принц, — шепчет Каспбрак, и Тозиер, блять, готов поверить в ангелов-хранителей, спасающих бедствующих людей, истошно кричащих на полу комнаты. И он поверить не может, что сейчас его ангел-хранитель с ним.

— М-милый п-п-п-принц, — трясясь, сквозь сжатые зубы цедит Ричи, дергаясь в конвульсиях и в последний раз кривя своей верхней губой, прежде чем обмякнуть в руках Каспбрака, тихо шепчущего «засыпай».

— Никогда не думал, что сделаю с собой то же,— вторит Эдди звукам динамика и песне, которая на репите уже несколько лет играет в их общей комнате.

— Я и героин прогоним боль прочь...— он аккуратно лезет своими тонкими пальцами в карман друга, выуживая порцию Эйча, видимо слишком грязно набодяженную, слишком дешевую и убийственную.

— Поэтому прежде, чем я умру, запомни...— фаланги смыкаются на маленьком медицинском шприце, лежащем рядом с Ричи.

—  Мой милый принц, ты — единственный...— игла медленно входит под кожу, а Эдди даже не удосуживается зажать руку ремнём.

— Никогда не думал, что мне придётся уйти,— всхлипывает Каспбрак, вводя вещество внутрь себя и откидываясь на слой пыли на полу.

      Его трясёт, трясёт похуже Ричи, он бьется в конвульсиях красно-белого цвета, как розы, расплетающиеся на синей руке поганого Тозиера. Но Эдди сражается ради сладкого освобождения, которое наступит ровно тогда, когда они с Ричи встретятся там, где сейчас девушка Брайана Молко.

      У Эдди есть рука с торчащей из неё иглой красно-чёрного цвета, прямо как кровь Ричи; закрытые глаза, за которыми он видит спасение, и свобода, которую он обретает, тихо умирая.