Мелкий снег.Танидзаки Дзюнъитиро

Глава 11

Наступила пора летних каникул. Свободные от классов, Эцуко и дети Штольцев почти всё время проводили вместе. В утренние и вечерние, часы они играли в саду и лазали по деревьям, а в полдень, когда жарко припекало солнце, скрывались в доме. Если девочки бывали одни, они играли в «дочки-матери», если же к ним присоединялись братья Роземари, немедленно начиналась игра в войну.
    Тяжёлые стулья и кресла в гостиной тотчас же сдвигались или ставились друг на друга, превращаясь в укрепления и огневые точки противника. Петер отдавал команду, и трое бравых солдат дружно открывали огонь по неприятелю из духовых ружей. При этом дети Штольцев, даже маленький Фриц, именовали воображаемого противника не иначе как «Франкрайх». Поначалу Сатико не понимала, что это значит, но Тэйноскэ объяснил ей, что по-немецки так называется Франция. Сатико была потрясена: одного этого было достаточно, чтобы представить себе, как воспитывают детей в немецких семьях.
    Сатико и её близкие испытывали немалое неудобство оттого, что из-за бесконечных «военных действий» в гостиной всё было перевёрнуто вверх дном. Когда неожиданно являлся какой-нибудь посетитель, служанкам приходилось подолгу держать его в прихожей, пока хозяева всей семьёй спешно приводили комнату в порядок, разбирая «укрепления» и «огневые точки».
    Однажды Хильда Штольц зашла за детьми и ужаснулась при виде того, что творилось в гостиной. Неужели её мальчики всегда так себя ведут у них в доме? — спросила она Сатико, естественно, не могла отрицать очевидное. Неизвестно, получили «вояки» от матери нахлобучку или нет, но впредь они уже не позволяли себе ничего подобного.
    Предоставив гостиную в полное распоряжение Эцуко и её друзей, Сатико с сёстрами днём коротали время в небольшой японской комнатке рядом со столовой. Эту полутёмную комнатушку, расположенную как раз напротив ванной, и комнатой-то назвать было нельзя — она служила чем-то вроде, чулана. С южной стороны её защищал от солнца низко нависающий карниз, а в стене, обращённой к западу, почти над самым полом было проделано небольшое оконце, в которое из сада проникал свежий ветерок, поэтому далее в самое жаркое время дня там было сравнительно прохладно. Укрываясь здесь от послеполуденного зноя, сёстры располагались прямо на татами, как можно ближе к оконцу.
    Именно в эту пору сёстры страдали от так называемого «бэвитаминоза», проявлявшегося в отсутствии аппетита, слабости и дурном самочувствии.
    Особенно заметно недомогание сказывалось на Юкико — и без того хрупкая, она в последнее время сделалась почти прозрачной. С июня её не отпускал очередной приступ бери-бери, и, хотя она надеялась, что перемена обстановки подействует на неё благотворно, после приезда в Асию самочувствие её, напротив, ухудшилось сестры без конца делали ей уколы бетаксина. Сатико с Таэко, хотя и в меньшей степени, тоже страдали от этого недуга, так что уколы, которые они делали друг другу, стали у них чем-то вроде ежедневного ритуала.
    Сатико уже давно сменила кимоно на лёгкое европейское платье с глубоким вырезом на спине. Когда же жара сделалась в конце месяца вовсе невыносимой, её примеру последовала и Юкико, казавшаяся в своём жоржетовом платье почти бесплотной, словно верёвочная куколка. Таэко, обычно такая деятельная и энергичная, в то лето пребывала в несвойственной ей апатии, — как видно, она ещё не полностью оправилась от пережитого потрясения. Шитьё она забросила — школа г-жи Тамаки, естественно, не работала. Между тем студия в Сюкугаве совершенно не пострадала от наводнения, и ничто не мешало ей продолжать заниматься куклами. Однако в последнее время она, казалось, совсем потеряла к ним интерес.
    Часто приходил Итакура. После наводнения работы у него в ателье было совсем мало, и он был занят главным образом тем, что бродил по округе со своей «лейкой», делая снимки для задуманного им альбома фотографий о наводнении.
    Загорелый и потный, он появлялся всегда внезапно и первым делом шёл на кухню, чтобы напиться. Одним духом осушив стакан ледяной воды, который подавала ему О-Хару, он тщательно отряхивал пыль с рубашки и шортов и проходил в комнатку рядом со столовой, где неизменно заставал изнывающих от зноя сестёр. Итакура рассказывал им о своих походах в Нунобики, в горы Рокко, к утёсу Косиги, к горячим источникам Арима или в Мино, а иногда и приносил с собой только что отпечатанные снимки. Показывая их сёстрам, он делился с ними своими наблюдениями, всегда оригинальными и меткими.
    Порой, едва переступив порог комнаты, он заявлял:
    — Сегодня всё мы едем купаться! — и ёрнически-грубоватым тоном продолжал: — Ну хватит, поднимайтесь! Вредно этак бездельничать!
    Сёстры бормотали в ответ что-то неопределённое, жалуясь на недомогание, и тогда Итакура чуть ли не силой заставлял их подняться:
    — Ничего, ничего, до пляжа рукой подать, а при бери-бери купаться очень полезно. О-Хару, душа моя, принеси-ка этим дамам купальные костюмы и вызови машину.
    Когда приходила машина, он усаживал в неё не успевших опомниться сестёр и Эцуко и вёз их всех на пляж. Так бывало, конечно, не всегда, порой Сатико и впрямь нездоровилось, и она с сёстрами оставалась дома, а Итакура по её просьбе отправлялся к морю с Эцуко.
    С каждым днём отношения Итакуры с сёстрами становились всё более короткими. Молодой человек держался с ними запросто, порой даже несколько вольно. Ему ничего не стоило, например, подойти к комоду и выдвинуть какой-нибудь ящик или сделать что-либо в том же роде, но этот недостаток с лихвой окупался его всегдашней готовностью беспрекословно выполнить любую их просьбу. Кроме того, Итакура был на редкость обаятельным человеком и остроумнейшим собеседником.
    Как-то раз, когда сёстры, по обыкновению, лежали в своём убежище, наслаждаясь проникавшим из окошка ветерком, в комнату залетела огромная пчела и принялась с гудением кружить у Сатико над головой.
    — Осторожней, Сатико, пчела! — воскликнула Таэко. Сатико в испуге вскочила на ноги — пчела метнулась к Юкико, потом к Таэко и, описав над их головами несколько кругов, снова устремилась к Сатико. Сёстры в панике, забегали по комнате, стараясь увернуться от пчелы, но та, словно подсмеиваясь над их страхом, неотступно следовала за ними. Когда, полураздетые, они с воплями выскочили в коридор, пчела и тут полетела за ними следом.
    — Ой! Она опять здесь!
    Сёстры с криком бросились из коридора в столовую, потом в гостиную, где играли Эцуко и Роземари.
    — Что случилось, мамочка? — недоуменно спросила Эцуко.
    В тот же миг поблизости послышалось знакомое гудение, пчела стукнулась об оконное стекло, сделала крутой вираж и устремилась к своим жертвам.
    И опять поднялся переполох. К взрослым, больше из озорства, нежели от страха, присоединились девочки. Теперь уже всё пятеро бегали по комнате, словно играя в пятнашки, а пчела, то ли одурев от шума и гама, то ли просто потому, что такова повадка пчёл, то и дело вылетала в сад, но только затем, чтобы тут же возвратиться обратно.
    В самый разгар суматохи в дверях чёрного хода появился Итакура. Судя по всему, сегодня он снова собрался пригласить всех на пляж: на нём было лёгкое кимоно и соломенная шляпа, вокруг шеи намотано полотенце.
    — О-Хару, что здесь происходит? — спросил он, заглянув в кухню из-за короткой занавески.
    — Пчелы испугались.
    — Столько шума из-за одной пчелы?!
    Тут прямо перед ним, сбившись в кучку и размахивая на бегу руками, точно участницы кросса, появились взбудораженные сёстры и девочки.
    — Добрый день! Я вижу, у вас тут настоящий переполох.
    — Пчела! Пчела! Умоляю, поймайте её скорее! — непривычно высоким голосом крикнула Сатико. У всех пятерых были широко разинуты рты, а глаза лихорадочно блестели если бы не выражение крайнего ужаса у них на лицах, со стороны могло показаться, что они смеются.
    Сняв соломенную шляпу, Итакура спокойно выгнал пчелу в окно.
    — Ох, до чего же я испугалась! Подумать только, какая назойливая пчела!
    — Да что вы, право. Пчела сама вас испугалась.
    — Не смейтесь, пожалуйста. Я действительно испугалась, — сказала Юкико, с трудом переводя дыхание и пытаясь вызвать на своём бледном лице подобие улыбки. Сквозь тонкую ткань платья было видно, как сильно колотится у неё сердце.