Мертвые города

Часть 2. Трасса

Шли молча. Девушка опустила респиратор на шею. Она то и дело поджимала губы – видимо, снова и снова вспоминала трупы собак и кротов. Ее спутник время от времени косился на нее и украдкой покачивал головой. Ему было совершенно неясно, как и зачем ребенка наняли курьером.

Солнце светило мягче, под углом к горизонту, наливалось оранжевым. Над болотом по левой стороне дороги поднимался пар, но обычный, безвредный. Топи, как говорили, росли в этих краях год от года, ткали туман с весны и до первого не тающего снега, то есть семь месяцев в году. Из тумана выплывали теперь угрюмые пятиэтажки какого-то РПГТ, рабочего поселка городского типа, название которого давно позабылось за ненадобностью. Где-то неподалеку должен был показаться поворот с трассы к городской окраине.

– Ночевать придется там. Надеюсь, вы не против?

Девушка прищурилась, повела плечами от промозглой влаги болота:

– Опасно же. Может, лучше в поле? Разведем костер, дежурить будем по очереди. Я могу долго не спать.

«Надо же, городская жительница, как чужие города не любишь. А ведь родилась и выросла в таком же кирпичном бараке о пяти этажах, не хуже, но и не лучше. Только свой видится тебе родным и безопасным, а чужому ты предпочла ночевку в поле».

– В поле нас ночью живьем съедят. Голодное зверье огня не боится, что бы вам ни рассказывали. Напротив, запах дыма соберет всех местных собак, а если нам особенно повезет – то и белых соболей.

– Кого-кого?.. – сдвинула брови девушка.

– Белых соболей, – ее спутник изуродованной левой рукой снял с пояса армейскую фляжку, отпил немного и принялся рассказывать. – Знаете, пушной зверек такой, соболь. В древности его мех очень ценился. А потом случилось вот что. Году в девяносто шестом один новосибирский институт затеял какие-то биологические испытания. За семь месяцев сделали, с опережением графика, ученых наградили, а председателю новосибирского обкома дали Орден Ленина. Подопытными животными у них были дикие полевки, белки, бурундуки. И какую-то часть просто выпустили на волю. Через пару лет в этих краях появились белые соболя-альбиносы. Очень крупные, агрессивные. И нападать они, уже стаями, начали на людей. Как волки в старину. Тогда кое-кто в институте спохватился: а не мы ли их выкормили нашими белочками? Из министерства комиссия приехала, кого-то на парткоме с грязью смешали, кого-то с работы выгнали, начали ловить этих хищников, исследовать. А потом началась смута, и всем стало ни до чего. Только соболя с тех пор расплодились. Я, признаться, удивлен, что мы на бойне ни одного не видели. Обычно они там, в центре событий, так сказать.

Девушка слушала, широко раскрыв глаза.

– Очень страшная сказка. Ты здорово рассказываешь, – ответила она и, помолчав, призналась. – Только я почти ничего не поняла. Бологические испытания. Обком, парком, орден какой-то. Что это?

Ее спутник улыбнулся, скрывая досаду и смущение. Страшный безгубый рот разъехался в стороны, обнажая желтые обломки зубов:

– Простите, я немного ушел в прошлое и увлекся. Биологические испытания – это как играть с природой. В «правду или вызов». А обком, партком... Все эти слова, как бы вам объяснить, это приметы времени. Впрочем, у них есть и еще одна общая черта: они уже ничего не значат.

Свернули с трассы к городку. Ржавая колонна автомобилей упиралась в бетонную будку со шлагбаумом, обломки которого белели на земле вперемешку с мусором. Среди битого стекла и спрессованной выцветшей рванины мрачно поблескивали гильзы. Справа и слева от контрольно-пропускного пункта из последних сил держались под напором времени и непогоды желтые знаки биологической угрозы, по-прежнему яркие и заметные, на краске в начале смуты явно не экономили.

– Мама рассказывала мне, что эти знаки означают смерть, проклятые места, – попробовала протестовать девушка.

– Глупости. Так было, но давно. Это я вам как заслуженный деятель науки СССР говорю. Теперь эти знаки означают безопасный ночлег, где нас не потревожат суеверные аборигены.

Девушка возмущенно засопела. Она опять почти ничего не поняла.