От дождя воздух наполнился ароматом трав, хвои, стал свежим, прохладным, и берег упёрся в пристань. В небе искрились перистые облака. Кольцом неподвижно стояли сосны.
Вода возле нас пенилась, а над лодкой летели брызги. Мне в лицо, Кате в лицо. Смех звенел, слышалась шуточной интонации брань, как-то раз я свалился, крича из воды: "Катя, где шлюпки?!", потом на её руке забрался обратно, а она:
— Сень, ты чо? А если бы ты утонул? А если б веслом ударило?
А я такой:
— Я непотопляем, пока ты рядом
— Дурачок!
Мысли о 380-м не попускали. Но в один момент позвонил Коля. Сказал, что самолёт уже выруливает на взлётную, что всё хорошо. "Дважды перепроверил всё, второй раз с пилотами, всё гуд. форму заполнил, за тебя расписался. удачи, донжуан:)". Как камень с души
Ветер взыграл. Мы с Катей целовались и не заметили, как нас снесло чуть к берегу. Ночь подступила. Мы были мокрые, и от того крепче казались объятия. Трепет охватывал, дрожь, и мысль: "наконец-то!" взмывала салютами. Свежесть ласкала наши тела. Раскидались по лодке её платье, лифчик с объёмной чашей, трусики, и мой серый шмот
Обхватив меня сзади ногами, Катя шепнула: "давай", и в этот момент, когда в мире не оставалось больше никого, кроме меня и Кати, когда трепет, и дрожь, и страсть в едином порыве готовились выйти, в этот момент, когда стройное тело лучшей девчонки в мире подавалось навстречу, раздался вызов. Я помедлил
— Потом, — шепнула Катя и улыбнулась
— Да. Да. Конечно
Глаза закрыты, и мы целуемся. Всё готово. Что-то вдали гудит. Уже не телефон. Краем глаза вижу, что берег рядом, оттуда и гул. Похоже на трактор егеря, будь он проклят! Гул нарастает. И чёрт с ним! Стягиваю последнее. Пусть смотрит! Пускай хоть все трактористы Лужина соберутся! И все квадрокоптеры, и прочие, прочие, прочие! Никакая мелочь не остановит меня сегодня! Никакая!
— Сеня! — окликнула Катя, — что это?
Гул громче и громче
— Да забей!
— Смотри! Там! Наверху!
Смотрю. Пусто. Но шум дикий. Рёв, треск, вой
И тут из-за кромки леса на фоне почти потемневшего неба высовывается нос, а потом и крылья, и фюзеляж, и дымящиеся движки, - огромный и белый, как ледяная глыба, 380-й глиссирует, тенью над нами проходит, точно акула, и снизу видно, как торчат из третьего двигателя белыми иглами оплавленные куски кеглей для боулинга
Поток воздуха хватает лодку, и мы поневоле трогаем к центру. 380-й дымит над озером, вырывается пар, брюхо 380-го касается глади, скользит по ней катером, высекая клин, потом останавливается
— Катя! Волна!
Я прижимаю её к себе, волна поднимает нас, срывая весло с уключины, Катя дрожит, я говорю "держись! всё хорошо!". Волна уносится, бьёт в берег. Потом - ещё две волны: слабее, но горячее. Шторм затихает. Второпях одеваясь, глядим на 380-й, притихший на воде, как скользят из него по аварийкам пилоты, а после, в костюмах, как неумелые дети, барахтают от машины
Тут раздаётся звонок. Коля. Десять секнуд молчим, потом он говорит:
— Ну да. Думаю, ты понял, чо я звонил, - я молчу, - мда
Молчу, потом говорю с паузами:
— То есть. Я правильно понимаю. Мы утопили полтонны кокса премьер-министра?
Молчит, потом говорит с дрожью:
— Да. Правильно. Понимаешь
К тому моменту, как Коля примчал на берег, мы - я, Катя и три пилота, которых лодкой вытащили, грелись у костра и курили
Катя пыталась меня успокоить:
— Да ладно тебе, Сеня. Всё будет хорошо. Ты же говорил, вас не отчисляют почти. Уйдёшь в академ, если что
Пилоты молчали
— О! Вот вы где! — прибыл Коля, — да. Пожарные уже в пути. Скоро будут!
Место в озере, где 380-й остановился, уже пустовало и было гладким, и только изредка пузырьки доносились из глубины
Позвонил Малкин. Эхом кружили слова его:
— ... и он очень желает знать: во-первых, почему к нему не приехал груз двухнедельной давности, его боулинг; во-вторых, какого чёрта в его аквариуме делают шпроты, и в-третьих, что случилось с триста, мать его так и так, восьмиде...!
Вызов закончился. Коля присел у костра и притих
— Что же с нами теперь будет? — причитал я
— Что с нами будет не знаю. Но одно знаю точно. Это был самый красивый страйк в истории боулинга
