Для Юнги в особняке выделяют комнату, и он, разместив свои скромные пожитки, сразу приступает к тому, зачем приехал. Чонгук приказывает прислуге выполнять поручения омеги и утром покидает особняк, не забыв пригрозить, что, если с папой что-то случится, оторвет ему руки. Юнги занимает кухню и раскладывает на большом мраморном столе посередине принесенные им травы. Он просит у прислуги большой котел, но, получив взамен кастрюлю, не жалуется. Пока отвар варится, омега спускается в сад и вместе с волком, которого, оказывается, зовут Зевул, прогуливается по саду. Сад занимает огромную территорию, и в первый день омеге даже не удается дойти до конца, зато он срывает пару листиков клевера, благодарит растение кусочком сахара, положенным на землю, и возвращается на кухню. Закинув в кастрюлю клевер, Юнги наливает отвар в чашу и поднимается к Есану. Старший все так же неподвижен, Юнги с трудом спаивает ему отвар, а потом, усевшись в кресле у кровати, прикрывает веки и напевает мелодию, которой учил отец и которая заставляла оживать увядшие цветы. На следующее утро все повторяется. Каждый день Юнги варит новый отвар, четыре раза поит им Есана и продолжает петь ему песни. Ни Чонгук, ни Хосок эти три дня в особняке не появляются. Прислуга сторонится Юнги, но все просьбы безмолвно выполняет. Сегодня утром омега, схватив пару своих грязных вещей и попросив у прислуги таз, располагается во дворе у резвящегося рядом Зевула и приступает к стирке. Прислуга молча наблюдает за стиркой, окончательно решает, что омега тронутый умом, ведь ему предложили постирать все в стиральной машине. Юнги отрывается от занятия, увидев въехавшие во двор автомобили, и следит за идущим к нему Чонгуком. Альфа в черном костюме, волосы зачесаны назад, и открытый лоб придает его лицу еще большую строгость, заставляя Юнги желать провалиться под землю. — Ты в каком веке живешь? — нахмурившись, смотрит на то, как усердно стирает вещи омега, Чонгук. Альфа засматривается на бледные тонкие запястья, которые, если обхватить чуть сильнее, ничего не стоит сломать. Омега слишком мелкий, Чонгук не помнит второго такого эльфа, у которого были бы настолько тонкие кости и маленький рост. В то же время альфа и себе не признается, что есть в этом странном эльфе что-то притягательное, какое-то особое очарование, которое буквально прибивает к нему взгляд Чонгука. — Ваш первый вопрос должен был быть о состоянии папы, — морщит лоб Юнги. — Об этом я спрашиваю каждый день у своего человека. Вставай, отдай вещи прислуге. — Я знаю, что такое стиральная машина, но так мне нравится больше, я так привык, — бурчит Юнги, натягивая капюшон чуть ли не до носа и вызывая этим раздражение у Чонгука. — Если стирать вручную, то вещи позже портятся. — Как хочешь. Есть изменения в состоянии папы? — Есть. Чонгук идет в дом, а Юнги, достирав, возвращается на кухню. Чонгук сидит у папы два часа, следит за тем, как омега поит его отваром, а потом, спустившись вниз, просит себе кофе. Он просто сидит в кресле с чашкой в руках, думает о своем, а Юнги не по себе. Его сила чувствуется даже на расстоянии, и Юнги уверен, что никогда ранее не встречал никого, вокруг кого клубилась бы такая густая темнота. Он поражается, как рядом с ним такой красивый сад благоухает, когда от одного его взгляда у Юнги сердце замирает. «Тебя должен полюбить тот, у кого вместо сердца черная дыра», — вспоминает Юнги слова, высеченные в памяти, и вновь возвращается в день, который разделил его жизнь на две части. Юнги было тринадцать, когда к ним в магазин ворвался разъяренный альфа и, бросив собранные отцом Юнги букеты на пол, начал их топтать. Выбежавший на крики и не понимающий, что происходит, маленький омега услышал, как мужчина кричит, что заказанные им цветы увядшие. Отец Юнги долго пытался уговорить мужчину успокоиться, предложил вернуть ему деньги, но тот только распалялся. Юнги знает, что отец вкладывает в каждый букет душу и еще ни разу не относился к своей работе недобросовестно. Вчера омега сам помогал ему собирать эти букеты, и они были свежими и красивыми. Юнги надоело, что мужчина на пустом месте оскорбляет его отца, и омега, выйдя вперед, заявил, что цветы завяли только потому, что сам мужчина переполнен темной энергией. — Удивительно, как рядом с вами все наши цветы не завяли, ведь вы своей ядовитой слюной здесь все забрызгали! — восклицает Юнги, пока отец пытается оттащить его за прилавок. — Что за невоспитанность? — глаза мужчины наливаются кровью, и Юнги только сейчас замечает на его запястье метку дьявола и, поняв, что он колдун, уже жалеет о том, что вспылил. — Простите, господин, — пытается снять установившееся в комнате напряжение отец Юнги. — Мы бесплатно соберем вам новые букеты из цветов, которые вы захотите. — Этот малец посмел мне дерзить, так ты воспитываешь своих детей? — смотрит на мужчину гость. — Я бы не дерзил, если бы вы нормально разговаривали с моим отцом, — прислоняется к стойке Юнги. — Ты хоть знаешь, кто я такой? — делает к нему шаг мужчина, а Юнги, фыркнув, отворачивается. — Мне не нужны ваши гнилые цветы, оставьте себе, я найду другой магазин и куплю куда красивее, только красоту цветов можно купить, а тебе ее ни за какие деньги не вернуть, — подходит вплотную и внимательно рассматривает красивое точеное лицо. Мужчина с силой отталкивает подошедшего к сыну отца, который сколько бы ни старался, но вновь к ним подойти не может — у него будто подошвы прилипли к полу. — Ты будешь таким страшным, что люди тебя будут сторониться, а вся остальная нечисть будет над тобой насмехаться, — внезапная тишина наступает в магазине, даже ветер, который до этого игрался с вывеской на двери, прекращается. — Ты будешь покрыт язвами и рубцами, твое уродливое лицо заставит солнце прятаться за облаками, и никто в мире не сможет вернуть тебе твою красоту, — продолжает гость. — Так будет продолжаться до тех пор, пока сам предводитель ваших врагов, тот, у кого вместо сердца черная дыра, не полюбит тебя. Юнги пытается двинуться, но его словно парализовало, он не может отвести глаз и, как завороженный, продолжает слушать и запоминать каждое слово. — Если это случится, а это, учитывая то, на кого ты будешь похож — невозможно, твоя внешность к тебе вернется. Только я не буду к тебе снисходительным, если в ответ ты тоже отдашь ему свое сердце, то он погибнет. Больше Юнги ничего не помнит. Когда он и его отец приходят в себя, то в лавке никого нет, и только разбросанные по полу цветы доказывают, что это была правда, а не сон. Отец тогда успокоил омегу, сказав, что нет на свете колдуна, который обладал бы такой силой, чтобы проклясть, но Юнги весь вечер ходил сам не свой и все не мог забыть те слова. Утром Юнги разбудил отца криком, и ворвавшийся в его спальню мужчина долго не мог привести в чувства паренька, который показывал ему руки и кричал, что они изуродованы. Сколько бы отец ни убеждал Юнги, что все не так, он по-прежнему красив, и не важно, что ему сказал колдун, омега с каждым днем все больше закрывался в себе, а после еще пары издевок со стороны сверстников в школе, которые продолжали задирать его и обзывать уродом, отказался ее посещать и заперся дома. Отец приводил к Юнги врачей, психологов, даже колдунов, но ничего не помогало. Через год, проведенный в затворничестве, Юнги попросился в лес, куда угодно, где он почти не будет видеть людей. Отец сам купил ему небольшой домик на опушке, и Юнги поселился в деревне. Чон Чонгук не просто лидер темных эльфов, он известен как единственный эльф, которому удалось выйти победителем из двух войн с орками и почти в два раза снизить их популяцию. Юнги прекрасно знает, что это значит. Чонгук вырезал большую часть орков, а оставшиеся больше не показываются. Говорят, с его знаменитого меча Сирила, когда он долго лежит без дела, капает кровь. Меч такой же кровожадный, как и хозяин. Юнги наслушался страшилок про Чонов, но тот страх, который чувствовал на пути сюда, понемногу его отпустил. Чонгук, которого успел узнать Юнги, пока свою суть не проявляет, и омега не чувствует от него явной угрозы. Юнги нужно его сердце, чтобы спасти себя, и он уже пересилил себя, придя сюда и потребовав брак с альфой, рассчитывая, что совместная жизнь с ним поможет ему достичь целей, ведь иначе ему никак не быть настолько близко к Чонгуку. Юнги прекрасно знает, что вряд ли такой, как Чонгук, будет рассматривать его как омегу, не говоря уже о любви, но он должен попробовать. Это последний шанс для него вернуться к нормальной жизни. — Не балуй Зевула, — прерывает тишину альфа. — Он волк-оборотень и мой верный товарищ на войне, он и так разленился здесь, бабочек гоняет, а теперь еще мне сказали, что он от тебя не отлипает, ты его подкармливаешь. — Он чудесный, — прячет улыбку омега, вспомнив своего нового друга. — Он сожрал столько орков, сколько тебе и не снилось, и не только орков, — ухмыляется альфа, и холодок пробегается по спине омеги. — Он какой угодно, но не чудесный. — Господин, — прерывает парней бегущий вниз слуга. — Господин Есан открыл глаза! Чонгук и Юнги немедленно поднимаются наверх. Есан с трудом удерживает веки открытыми и смотрит на подошедшего сына, который, склонив голову, целует его ладонь. — Реакция пошла, — улыбается остановившийся рядом Юнги и сразу стирает улыбку с лица, увидев, что Есан смотрит на него. — Ему нельзя переутомляться, пока еще не все силы вернулись. Есан вновь засыпает, а Юнги следует за Чонгуком вниз. — Как видите, я выполняю свою часть уговора, — остановившись напротив альфы, говорит Юнги. Он боится, что, как только Есан встанет на ноги, его выставят за дверь. — Как насчет того, чтобы выполнить мое желание? — У меня есть чудесный остров, он скрыт от людских глаз, на нем невиданные растения и животные, я подарю его тебе. — Вы знаете, чего я хочу. — Зачем тебе этот брак? — рычит альфа. — Из-за моей фамилии? Моей власти? Ты настолько в отчаянии, что заставляешь насильно на тебе жениться? Хотя скорее ты просто безнравственный. — Я в отчаянии, и мне нужен этот брак, — не дает обиде поглотить себя омега. — Это не будет браком! — становится вплотную альфа, и в этот раз Юнги уверен, что лампочки на люстре мигают из-за его гнева. — Это сплошной фарс, на который я пойду только ради папы. Тебе никогда не стать мне настоящим супругом и уж тем более моим омегой, — шипит Чонгук. — Деревенщина, у которого явно проблемы с головой, выскочка, который позорит омег своего рода. Ты выбираешь себе мужа по толщине его кошелька. Ты мне омерзителен, — выплевывает слова ему в лицо Чонгук, не замечая, как из последних сил держится Юнги, чтобы не разрыдаться. Чонгук прав, со стороны это выглядит именно так, и Юнги остается только глотать его горькую правду. — Тебе плевать, кто я и какой, а знаешь, сколько твоих я убивал, рубил на кусочки и не позволял перерождаться, — хватает его пальцами за горло и отрывает от пола альфа. — Этими руками в крови твоих братьев я буду подписывать брачный договор с тобой. Ты позор своего рода. — Выполняйте свое обещание! — хрипит задыхающийся Юнги. — Еще три дня, если ему заметно полегчает, мы распишемся. Надеюсь, ты не рассчитывал, что я закачу пир, мне ты как супруг не нужен, — отпускает омегу Чонгук и идет на выход. — Мне хватит и подписи, — массирует горло Юнги, с обидой смотря ему вслед. Два часа после ухода альфы Юнги проводит в саду, жалуется Зевулу и, съедаемый думами, до утра не смыкает глаз. Юнги постоянно прокручивает в голове слова Чонгука и зарывается лицом в подушку, позволяя только ей почувствовать обжигающие его лицо слезы. Чонгук возвращается в особняк следующим вечером и, поднявшись к папе, замирает у двери, слушая тихое пение, доносящееся из спальни. Альфа легонько приоткрывает дверь и поражается чувствам, которые в нем вызывает мягкий мелодичный голосок. Омега в песне рассказывает про основателя рода светлых Эльфов, поет про его похождения, Чонгук чувствует, как усталость дня испаряется, тело наливается силой, и, сбросив наваждение, входит в комнату. Юнги сразу умолкает, опускает на пол подобранные под себя ноги. — Как он? — Сегодня он сам придерживал рукой чашу, — улыбается омега, забыв, что не прикрыл лицо, но вспомнив, второпях ищет глазами шелковый шарф, в который кутается. — Это ищешь? — поднимает оставленный у изножья кровати шарф Чонгук. — Почему ты так любишь прятаться за тряпками? — Это же очевидно, — бурчит омега. — Ты, конечно, не красавец, но и скрывать нечего, — хмыкает альфа и подходит к папе. — Вы слишком добры, господин Чон, — язвит Юнги, — но лучше называть все своими именами, — и, не смея поднять изуродованное лицо, тянется за шарфом. Чонгук поднимает руку над головой, вызывая у омеги возмущенный вздох, и откровенно смеется над его попытками допрыгнуть до шарфа. — Ты такой мелкий, будто гном, — не делает ему поблажек альфа. — Ничего нового вы мне не скажете, — обижается Юнги и, оставив идею забрать шарф, двигается к двери. Чонгук ловит его за руку и отдает ему шарф. — Мне просто тебя жалко, — непонятно ему или себе, говорит альфа и возвращает внимание папе. Юнги ничего не отвечает, оставляет папу и сына вдвоем и спускается вниз. Он наливает себе чай на кухне, подтаскивает ближе вазочку с любимыми печеньями, которые испек днем, но не успевает и откусить, как в комнату врывается красивый темный эльф, который, кажется, на позднем сроке беременности, а за ним Хосок. — Я сказал, что рожу его дома, значит, дома! — кричит на альфу эльф. — Я для тебя больницу закрыл, лучшего врача пригласил! Ради наших отцов, одумайся, Тэхен! — молит его Хосок. Юнги так и сидит с печеньем в руке и боится двинуться, потому что от этих двоих исходит такая мощная энергетика, что омега уверен, выдай он себя, и его снесет. — Печенье, — загораются глаза увидевшего на столе вазочку Тэхена, и он, взяв одно, с удовольствием его съедает. — Можно еще? — тихо спрашивает он Юнги, и тот кивает. — Я буду у папы, — закатывает глаза Хосок и покидает кухню. Тэхен наливает себе молока и, подтащив вазочку, начинает ее опустошать. — Ты, значит, странный лекарь? — смотрит на Юнги омега. Юнги кивает и натягивает капюшон толстовки, только Тэхен словно ничего не видит, ни его рук, ни лица, ни редких волос, свисающих на лоб сосульками. — И ты реально сказал Чонгуку, что станешь его супругом? — выгибает бровь омега. Юнги снова кивает. — Восхищаюсь, — хохочет омега. — Я Тэхен, супруг Хосока, мне достался лучший из братьев, а тебе сочувствую. Еще больше буду сочувствовать, когда проснется Есан. Ох, этот высокомерный омега крови у тебя попьет, — вздыхает Тэхен. — Но ты держись, он на вид угроза всему живому, и, даже если ты ему понравишься, он тебе это не покажет, будет гнобить, но, как заболеешь, первым прибежит тебе примочки делать. Мне так тяжело быть беременным без него, он бы меня баловал, а он слег еще до беременности, даже не знает про внука, — с грустью добавляет. — Я спою ему про малыша, это поможет ему поскорее встать на ноги, — несмело говорит Юнги. — Серьезно? Он услышит? — загорается глаза у Тэхена. — Он слышит все, что я ему пою, когда ему не нравится рассказ, он хмурится, и я меняю песню, — улыбается Юнги и, поднявшись, вновь наполняет вазу, ставит перед омегой и сразу прячет руку. Тэхен хмурится, но ничего не говорит. Через полчаса болтливый супруг Хосока уходит, а Юнги решает смастерить для малыша браслет-оберег, который не подпустит к нему злые души и будет оберегать от нечисти.
