Ребёнок [ЗАКОНЧЕНО ]

22 Часть

Чонгук не хочет выходить из ванной, он держится за ручку двери уже десять минут, не знает, как же ему поступить. Он обещал тебе признаться, только вот самому бы разобраться в своей каше в голове.

Твой взгляд, твои слова, твой голос - всё это сидело в его голове постоянно, лезло разным бредом с мечтами снова подержать за руку, поцеловать. Чонгук ощущает себя слишком зефирным от этих мыслей, он думал, что всё будет яснее, когда вы займетесь сексом, напряжение в паху спадет, мысли осядут, но всё оказалось иначе.

Парень теперь не может перестать думать о твоей коже, о своём желании обратно прийти в постель, он хочет, чтобы ты его обняла, поцеловала как тогда, ночью, когда вы целовались несколько часов, пока не уснули. От воспоминаний этого момента Чонгук хочет урчать мартовским котом и снова себя одёргивает.

Он хочет прийти в себя, трясёт головой и специально вспоминает моменты, когда ты приказывала ему сидеть дома, не пускала гулять с друзьями, выгоняла в школу, только вот отчасти права оказалась. Тогда Гук бесился и ненавидел тебя, только теперь совсем не может настроиться.

Что он к тебе чувствует? Поначалу всё было просто, он ненавидел проводить время в этой квартире, друзья говорили просто трахнуть тебя, показать, кто в доме хозяин, только вот не получалось. Каждый раз, когда он повышал голос, ты срывалась на него ещё сильнее, смотрела непроницаемо холодно и не велась на повышенные тона. Чона злило, что он здесь как малыш обитает с нянькой, даже Чимина с Ви в гости не мог пригласить, потому что не мог показать своё позорное положение. Бесили собственная беспомощность и то, как ты свысока на него смотрела.

Только вот сейчас Чонгук ничего не может вспомнить, вернуть свои прошлые ощущения. После осознания твоей правоты изменилось многое. Тем утром, когда Чонгук проснулся в чужих объятиях в мягкой теплой постели, он вспомнил, какие отбросы его дружки. Они не прекращали писать и запугивать, хотели вернуть долг, который Чон уже давно отработал, что в очередной раз убедило его, что он с ним возятся лишь из-за денег.

Стало грустно после этого. Он действительно один, а люди все такие же скоты. Чонгук испугался, что никогда не узнает ничего хорошего в людях, никогда не поверит им заново, потому что больно так в груди было и погано внутри, хотелось выть, но он лишь смотрел в окно, слушал музыку и бездельничал. Он отодвинул тебя на второй план, пока ты сама не решила ворваться в его жизнь.

Чонгук позволял взять за руку, но хотел сбежать, он давал себя целовать и сам обнимал, хотя не понимал, почему опять к кому-то тянется. Всё иллюзия в этом мире, все просто прикрывают свои эгоистичные желания, вот и он решил спустить напряжение последних дней в сексе, а потом признаться, что чувств никаких не было.

Только вот как такое сказать, если во время прикосновений что-то щемящее маленькое разрасталось в груди, было приятно и сладко до боли, так приторно нежно, что хочется разрыдаться. Чонгук, кажется, зашел слишком далеко. Нельзя было давать держаться за руки, потому что теперь хочется повторять это бесконечно именно с тобой, и тут же становится больно, ведь люди все предают и уходят. Лучше бы он продолжал ненавидеть, не пускал всё на самотёк в угоду своим дурацким желаниям и любопытству. Сейчас он как глупый ребёнок влюбился, это стыдно даже самому себе сказать.

Ему снова страшно. Все люди его оставляют, друзья долго не задерживаются, и даже отец его бросает периодически из-за работы. Всё недолговечно, заканчивается, и эти чувства пройдут. Чонгуку больно за себя и грустно, он должен соврать, что нет ничего у него внутри, пока совсем не привязался, потому что потом будет больно отрывать. Он вдыхает побольше воздуха, выходя из ванны в одних трусах, всё ещё хочет прикрыться, когда заходит обратно в спальню, где ты говоришь по телефону.

- Да, хорошо, так почему ты не позвонил перед вылетом? - ты смотришь на Чонгука, запинаясь немного, потому что эту кожу хочется всю искусать, показываешь ему знаками, что звонит Юнги и угукаешь в ответ Мину. - Ты, получается, уже дома?

Холодок пробегается по спине, глухим ударом приходится по горбу, и Чонгук застывает на месте. Это должно было случиться рано или поздно, но по закону подлости именно сейчас. Когда Чон не понимает самого себя, не знает о своих чувствах, и только ты поможешь ему в этом разобраться. Чонгук не хочет уходить, это кажется так глупо, потому что раньше он сбегал при первой возможности, ненавидел эти стены. Юнги должен был приехать раньше, пока вы ненавидели друг друга, когда Чонгук лежал в своей кровати, вспоминал, как выблевал перед тобой выпитый алкоголь и гордился этим. Мин был обязан прибыть ещё до нормального первого поцелуя на диване, до того, как всё стало слишком запутано и сложно, пока Чонгук глупым мальчишкой не привязался к твоим аккуратным ладошкам и миниатюрным плечикам, к осознанному взгляду и грамотной речи. Он ощущает себя в безопасности, впервые за долгое время может хоть где-то чувствовать защиту и спать с закрытой дверью.

Дома у Юнги всё совсем другое, Чон отвык и, кажется, будто его снова хотят отправить в детский дом, где всё чужое, стены белые и грязь разведена повсюду, которую хочется убрать, вымыть, отодрать, себя отмыть от вони столовской еды, от пота и даже короткий ледяной душ никогда не спасал от смрада вокруг себя. У Чонгука паника, он ощущает и пытается успокоиться, когда ты включаешь громкую связь. «Всё нормально, это голос Юнги» - повторяет себе, и дышать становится проще. Юнги тоже для него ограждение от напастей жизни, он первое лицо, которое забрало и защитило, голос успокаивает и возвращает мысли на место.

- Да, скажи Гуку собирать вещи, он слишком долго был у тебя в гостях, - устало говорит Юнги, по голосу слышно, что перелёт был тяжелым и долгим, он еле шевелит губами, только вот тебя больше пугает лицо Гука. Парень щурится и прислушивается, тебе не нравится это выражение, он готов упорхнуть в любой момент.

- Отец прилетел? Значит, я могу идти домой? - он уже собирается уходить, когда ты рычишь сразу и в трубку и в парня.

- Не сметь! Ты никуда не уходишь, - тыкаешь пальцем а Чона, - а ты, уважаемый Юнги, завтра сам приезжаешь ко мне, рассказываешь, как дела, и забираешь своего сына, не раньше!