Love in sorrow

Восемь

-Я должен идти, извините. -парень захлопывает дверь и его взъерошенная макушка в последний раз мелькает в коридоре.

Чимин вновь остается один. Он бесцельно смотрит в стену какое-то время, а затем глубокого вдыхает и предпринимает попытку встать с койки. Осторожно садится на край, опираясь левой рукой за железные перила на кушетке, с усилием свешивает ноги вниз.

-Что Вы собираетесь делать?- Шэнь мягко толкает Чимина обратно на подушку, на что тот обидчиво хмыкает. -вы совсем недавно вернулись в сознание, а уже идете на саморазрушение. Подождали бы хотя бы пока кости срослись.

-Кости... -Пак смирно откидывает голову, раздосадовано хмуря брови и нос. -Мне просто стало немного скучно.

Врач бросает на него беглый проницательный взгляд, а Чимин слегла успокаивается и стихает, добавляя сбитое: "прошу прощения".

Мужчина неловко прокашливается, и в который раз переворачивает листы медицинской карты - готовится к ежедневному опросу.

День за днем, и Чимин по-тихоньку привыкает питаться манной кашей с комочками и бессчетное количество раз изучать недоступный двор соблазнов напротив его койки. Проходит, кажется, в районе двух месяцев, когда Пак уже остается окончательно уверен в том, что лень и слабость освободили место для воодушевления теплыми июльскими деньками, на что сам парень от жалости готов царапаться отросшими ноготками.

Это лето назло выдалось жарким и цветущим, со всеми его прелестями в виде стучащей в горячее окно его палаты изумрудной ветки с крупными крепкими яблоками, на которые неспособный усидеть на месте Чимин положил свой хитрый взор еще в конце июня, когда дерево только давало цветы. Поэтому как только лист календаря сменился на июль, а яблоня начала плодоносить и полыхать красноватыми боками фруктов, парень стал тихонько подворовывать запасы.

Но и незамысловатой приятности его умудрились лишить, как только по своей неосторожности Пак задержался сидя на подоконнике после обеда чуть дольше обычного и благополучно прозевал обыденный приход медсестры - Госпожа Шань поспособствовала возвращению (хоть и протестующего) беглеца в койку, а так же незамедлительному изъятию ручки из оконной рамы. И Чимин окончательно сник.

Потому что всего было слишком мало, слишком скучно, слишком одиноко. Слишком слишком.