Белокурая прижималась спиной к сырой стене в углу, а по щекам текли слезы, которые она была не в силах остановить.
Белое платьице было испачкано в её же крови, но это для неё уже было не важно. Главным было убежать от тех, кто сотворил с ней это.
...
На этой серой земле у нас нет имён. Мы скелеты, отражающие в жёлтом глазу. Наши кости иссушены и выбелены прямо под кожей, наши пустые глазницы разглядывают голодных ворон. В этом царстве теней наши оловянные голоса скребутся как крыло мухи по неподвижному воздуху. Наш язык — это язык слабоумных, тарабарщина идиотов. Корень и лоза могли бы сказать больше, чем мы.
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
//pov.author//
Белокурая сидела на деревянном полу, сырость которого проскальзывала под ночную сорочку. Пленочные диски до сих пор покоились в коробке, и соблазняли лучше любого леденца.
Украв специальный проигрыватель у Мэредит, оставленный ей её родителями в наследство, Амелия не могла рискнуть вставить в него плёнку. То ли страх разочарования в собственной интуиции, и отсутсвие на ней компромата, то ли бесчеловечная картина, подобие которой каждую ночь является ей в снах.
Плотно закрыв дверь, и придавив его полуразвалившейся тумбочкой, девушка села на корточки, вставляя плёнку в проигрыватель, и направляя фонарь на стены, из дыр которых словно просачивались чьи-то взгляды. Глубоко выдыхая, кнопочка была нажата. Схватившись за небольшую рукоятку, Амелия медленно начала прокручивать её вперёд, и перед ней уже не серые пустоты, а поляна. Она отличалась от всех тех, на которых она бывала. Трава была словно мертва, впрочем, как и цветы, и деревья.
Несмотря на то, что солнце затмевало весь кадр, девушка могла разглядеть небольшой столик. Скорее он таковым казался лишь потому, что поляна была широка. Одинокий столик, среди мрачного леса. Это ей так напоминало ту ночь, под дубом и на мокрой земле. Никакая голубизна неба и белоснежность облаков не могли скрыть этой грязи. Камера начинала приближаться, а рукоятку, за которую держалась белокурая, крутить было все сложнее. Картинка сменялась постепенно, и она могла развидеть среди солнечных отблесков Аннет. Маленькая девочка, сидящая за кукольным столиком и небрежно держащая чашечку, размером с её ладошку.
