АВТОР:hori_
Голова трещит по швам, когда в три часа ночи в студии скрипит гребаная дверь и за скрипом появляется Хосок, окончательно нарушая тишину своим сбитым дыханием. — Хён, я, кажется, потерял свои часы… Ты их не видел? — почти виновато шепчет парень, оглядывая комнату, но не смея заходить в неё. — Если ты не свалишь сейчас, то вместо часов ты потеряешь свою жизнь. Усёк? — и Юнги облегчённо вздыхает, когда Хосок уходит без лишних возражений. Не то, чтобы он груб — просто устал.Экран компьютера слепит, буквы перед глазами путаются, звуки мешаются в один тусклый писк, и парень откидывается на спинку кресла, прикрывая глаза на секунду, стараясь выровнять всё в своей голове и собраться с мыслями. Однако, когда он открывает глаза и видит тусклый потолок студии, осознаёт, что прошла вовсе не секунда, а, как минимум, четыре часа. — Я же просил тебя не перетруждаться, — слышится басящий хриплый и слегка взволнованный голос откуда-то сбоку, и парень поворачивается на звук, осматривая длинное нечто, — я устал таскать тебя со стула на диван. Я не железный, чтобы делать это каждый раз. — Джунни, — непривычно ласково тянет Юнги, отчего Намджун как-то даже с перебором дёргается, — закрой свой ротик, андестенд? И Намджун на это громко выдыхает и отходит подальше, а затем прыскает смехом и затыкается, прислушиваясь к тому, как на полке тикают наручные часы Хосока. Парень садится за стол и как-то даже беззвучно тыкает по клавишам синтезатора, стараясь уловить в этом всём хоть какую-то мелодию. Юнги же опять роняет свою тушу на диванчик, отказываясь работать. Он смотрит на младшего, на его сосредоточенность и преданность работе. Юнги просто смотрит, наблюдает, выискивает морщинки, мозоли, скрытые родинки, рассматривает и пытается вывернуть наизнанку. Джун наверняка чувствует эту хмурость во взгляде, наверняка чувствует то, как его почти на куски разделывают. Джун наверняка… Но Джун слишком привык. Намджун некрасивый по меркам моды, Намджун не утонченный по меркам моделинга, Намджун какой-то грубый, кривой и слишком округленный… Но он отчего-то такой привлекательный и по-домашнему изысканный, что Юнги, умей он рисовать, написал бы самую роскошную картину и отказался бы в её продаже. Возможно он бы даже отдал её Джуну, дал бы тому взглянуть на себя со стороны. Юнги бредит, смеётся со своих мыслей, смотрит на удивлённого Намджуна и в прощании показывает тому фак, отворачивается. — Грубиян, — слышится хриплый шёпот из-за спины. И этот шёпот почти трогает столь «ранимую» душу Мина. Если так подумать, то грубиян тут именно Намджун: именно Намджун каждый раз врывается в его студию без спроса, присваивая себе всё, что в ней находится, именно Намджун пользуется дружелюбием Юнги и раскидывает свои вещи по всему помещению, именно он вечно вытаскивает Юнги из квартиры и таскает по совершенно отстойным клубам, именно он знакомит Юнги с отвратительными людьми, поит его отвратительным кофе, приносит ему отвратительно-сладкие пончики. Мин от воспоминаний аж кривится. Намджун не грубый только, когда пьян, потому что в нетрезвом состоянии он ведёт себя спокойно, лениво, по-детски вредно. Парень может выпускать на волю тактильного маньяка, ребёнка или хитрого, коварного друга, каждый раз заставляя Юнги играть в своеобразную угадайку, каким же будет Намджун сегодня. Они пьют не часто, но регулярно. В очередную пятницу Чонгук с Хосоком навещают их, а спустя литры смеха и миллионы пьяных пузырьков очень тактично и беззвучно уходят домой, оставляя Юнги наедине с подаренным фикусом и Намджуном… И Намджун сейчас кажется чуть более живым, чем Юнги, хотя Юнги особо и не пил. Обычно он не пьёт вообще, потому что знает, что за Кимом придётся разгребать последствия его неконтролируемого бухнувшего характера, но они находятся именно в их квартире, поэтому раз в месяц, как считает Мин, можно и напиться. Напиться и забыться настолько, чтобы полезть к другу на колени, уткнуться в его плечо лицом, вдохнуть чужой еле заметный, почти несуществующий аромат, улыбнуться по-кошачьи мягко и уснуть, не заметив, как вспыхнули чужие щёки, как забилось чужое сердце и как кончики чужих пальцев задрожали от пылкости чужой кожи. Это не то, чтобы что-то новое и неприемлемое… Если Юнги выпивает чуть больше алкоголя, чем позволяет его организм, то он просто-напросто засыпает, предварительно выискивая самое удобное место из предложенных. Намджун регулярно бывает таким местом, вообще-то, вот только сегодня старший дышит ему в шею, протискивает свои ладони под чужую футболку и пускает пьяную слюнку на его плечо, да при том так невинно, что Ким, возможно, даже пищит в душе, а затем, не сдержавшись, целует парня в лоб. Дыхание в мгновение сбивается, и от ощущения желанной тяжести в глазах наворачиваются слёзы. Намджун сжимает тело в своих руках, бережно обнимает и выдыхает свои эмоции вместе с бодростью, уснув в совершенно сумасшедшей позе. Не то, чтобы Намджун такой чувствительный, ранимый или стеснительный… Просто иногда Юнги кажется каким-то ненастоящим, мягким, совершенно другим. У Нама к Юнги какая-то глупая симпатия и одновременно отрешённость от него. Юнги обычно серый такой, скрюченный, колючий, хотя где-то за колючками вроде как сладкий сок, сочная мякоть… Но ведь стоит только подойти к нему, как беда сама настигнет тебя: взгляд уставше-презренный, руки вроде удерживающие в стоячем положении, а вроде отталкивающие… Юнги слишком биполярный. На утро парни находят себя разбросанными по всей комнате… Не в прямом смысле, конечно, но чувства именно такие. Вчерашний день стерся из памяти совершенно, остались только пустые бутылки на столе и боль во всех конечностях. Намджун рассматривает Юнги с прищуром, непониманием и вопросом, а тот в свою очередь просто отрицательно махает головой и двигается в сторону кухни, не удосужившись поправить свою прическу, которой как таковой и не находилось. — Что вчера было? — интересуется Намджун, заходя на кухню и параллельно почесывая живот. — У меня такое чувство, будто я с кем-то трахался без остановки… — Судя по всему, трахался ты только с алкоголем… и я судя по всему тоже, — кряхтит под нос Юнги и болезненно щурится, почесывая бровь. — Я даже не помню, когда ребята ушли, — бурчит младший, вставая рядом с Мином и доставая их кружки с нижних полок, а затем поворачивается к парню и невесомо хихикает. — Ты выглядишь, как лошок, — парень тянется пальцами к совершенно ничего не выражающему Юнги и, специально сильно надавливая, ведет по высохшему слюнявому следу. И, возможно, Намджун видит в чужих глазах не пустоту, видит не недовольство… Возможно, он видит какую-то благодарность и заботу. Однако Юнги апатично отталкивает его руку и тянется за чайником, игнорируя чужой интерес.— Пора прекращать бухать, — изрекает Нам и садится за стол в ожидании. — Хён, мне подарили бутылку вина, — спустя пару недель произносит Намджун, и это первая фраза, которую он говорит, когда входит в гостиную, где, раскинув по дивану своё существование, лежит Юнги. — Хосок сказал, что это от отца друга Чонгука. Это который Тэхён, если ты помнишь… — В отличии от тебя я помню каждого, придурок, — бурчит Юнги себе под нос и откладывает телефон в сторону, касаясь ладони подошедшего к дивану Намджуна и отбирая у того бутылку с алкоголем. И где-то примерно в этот момент ладонь Намджуна дёргается, скрывается в кармане брюк, и парень выдыхает, чуть улыбаясь, когда замечает, как внимательно Юнги рассматривает бутылку, как прелестно щурится, проводя пальцами по буквам, и как непонимающе смотрит на пробку, словно пытаясь открыть её одним только взглядом. Юнги периодически такой сосредоточенно-ленивый, сумбурный и очень мягкий. В какой-то момент Намджун ловит себя на мысли, что стал засматриваться на Юнги с перебором часто, стал ловить каждое его касание, стал наслаждаться простым его присутсвием… Возможно он хотел бы быть его истинным, хотел бы дарить ему особую заботу, хотел бы осматривать его влюбленным несокрушимым взглядом. Возможно, он бы реально этого хотел. Но они оба беты и у них может быть только чистая, искренняя и невозможная любовь. Но её, вообще-то, нет. Как и нет того деликатного доверия, долгих лет общения и знания друг друга хотя бы на шестьдесят процентов. Они знакомы-то около года и квартиру делят из-за классического удобства. Намджун тяжело сглатывает и достаёт из кармана пачку излюбленных сигарет, садясь на диван возле Мина и не заморачиваясь над тем, что он вообще-то в гостиной, рядом с Юнги и даже не возле открытого окна. Юнги же сердито морщится и ретируется на кухню за бокалами. — Перестань курить рядом со мной, знаешь же, что я бросаю. И примерно через пару часов после этой фразы они оба в говно пьяные и почти разбитые. Намджун рассказывает какие-то мелочи о себе в то время, как Юнги по привычке жмётся к Киму, словно они не в собственной квартире, а в каком-нибудь ночном клубе, где полно знакомых незнакомцев и где подобная близость лишь способ самообороны. — Хочу закурить, — зачем-то бурчит Намджун в середине своей речи и тянется за сигаретами, доставая из пачки последнюю, закуривая и запивая вином. Гадко, глупо, по-намджуновски думает Юнги и откидывается на спинку. — Я же просил… — Хнычет старший и демонстративно зажимает нос, лениво отталкивает Кима, а тот, включая вредину, тянется ближе, наваливается всем телом, почти ломая ребра Юнги, и выпускает дым изо рта своим хохотом в лицо парня. Юнги чувствует родные нотки никотина, их горечь и одновременную сладость, чувствует вяжущую терпкость и хочет ещё… Хочет ещё. Совсем чуточку больше. Намджун продолжает хохотать, чуть отстраняясь, и затягивает ещё, совсем не обращая внимание на поведение друга. И вот, когда младший собирается окутать пространство вокруг себя лёгким дымком, Юнги стопорит любую возможность сделать это и делает поистине невероятное, необдуманное и резкое решение — заслоняет чужие губы своими, поглощая, смакуя, улыбаясь и лишь после отстраняясь. Он рассматривает затормозившего Намджуна, его приоткрытые губы и покрасневшие от алкоголя щеки и нос, его растерянность и его нелепость. Юнги прыскает смехом… И это редкость. — Ты меня, кажется, совсем не слушаешь, да? — совсем не смущаясь, говорит Мин, отпуская мозг в кругосветку, и облизывает губы, на которых остался тот тонкий шлейф сигаретного дыма, который он сам же и поглотил. Намджун не то, чтобы симпатизировал Юнги, и не то, чтобы прям-таки привлекал его внимание… Просто что-то в чужом поведении разрешало совершать столь бестолковые и рисковые поступки. Им бы обоим забить на эту ситуацию, забить на этот вечер, забить на их пьяное и почти невменяемое состояние, но Намджун без лишних слов и мыслей, тянет Юнги обратно к себе, сминает в крупной ладони его шею и вновь выдыхает в чужой рот, вот только уже по собственной инициативе. Колючки крошатся, и сок стекает по рукам. Вредный мальчик впервые делает то, о чем его просят. В этот раз Намджун проталкивает дым языком, передавая весь спектр вкусов и всю неизведанную нежность, ласкает мягко и по-особенному, словно пытается действительно поцеловать, а Юнги дёргается, старается выдохнуть не в чужой рот, но сдаётся и принимает полностью. И почему-то никто из них не против подобной близости. Они и вовсе не замечают, как их пальцы сплетаются в неправильный узел, как сигарета падает в один из бокалов, как их губы смещаются в совсем неверном направлении… Намджун целует костлявые плечи, ласкает пальцами чужую голову, сминает талию сквозь домашнюю футболку, а после и вовсе сдирает её, заваливая Юнги на диван. Старший, не контролируя себя, вздрагивает и невесомо всхлипывает. — Что за хуйню мы сейчас творим? — шепчет Юнги со стоном и не особо старательно пытается оттянуть голову Намджуна от своих ключиц. — Я не знаю, — слишком громко выдыхает Ким и замирает, уткнувшись лицом в чужую грудь. Намджун для пропитанного алкоголем тела как-то быстро слабеет, осознает происходящее и просто сгорает от стыда, что крайне феноменально для него. В голове что-то гудит. Возможно здравый смысл. — Прости, хён… Прости, я правда не хотел… Просто ты… ты… Короче прости. Думаю, мне стоит… Или… Боже! Голос скрипит, срывается, слегка завывает и что-то ломается в этом всём, когда Юнги замечает блеск в чужих глазах, когда хозяин этих самых глаз, сгорбившись, почти влетает в ванную, и, кажется, роняет там пару тройку тюбиков в комплекте с собой. В Юнги что-то громко звякает, когда Намджун включает душ и, не закрыв дверь, раздевается, дёргает занавеску и, кажется, просто стоит под струями. Тишина. Юнги выдыхает, улыбается по-стеснительному аккуратно и скорее для себя, встаёт, а затем совсем беззвучно заходит в ванную комнату, утыкаясь взглядом в ярких рыбок, которые скрывают за собой оголенное человеческое тело. -Эй, Намджун, — шепчет Мин, на все сто процентов осознавая, что Намджун слышит его, чувствует его присутствие и его дыхание. — Я ведь тебе нравлюсь, да? Вот так вот в лоб, безо всяких прелюдий. Младший совершенно не чувствует обжигающей кожи воду, не чувствует эту стену из занавески, не чувствует биение собственного сердца, хотя то скорее всего просто остановилось. Вообще-то Намджун не чувствует ничего, кроме присутствия Юнги за своей спиной. Намджун определённо слышит старшего. Намджун определённо его чувствует. Ким слышит шуршание и долю тишины, слышит вздохи, теплоту и руки Юнги за ней. Он слышит каждое действие, а потом ощущает его. Намджун чувствует, как вода на его плечах остывает, чувствует, как в его лопатки утыкается холодный нос, чувствует, как шершавые пальцы спускаются к бёдрам, чувствует поцелуи на шее, дыхание на коже, ласки в зоне ягодиц. И он не понимает, когда вырвал эти сотни страниц их истории, не понимает, как так просто принял всё это. Намджун чувствует предельно ярко, как чужие пальцы перемещаются на член, как начинают оглаживать его, касаться головки и сминать чересчур нежно и бережно. Ким теряется в собственных вздохах, теряется в собственных стонах, в чужих касаниях и в холоде отчего-то уже родных пальцев. Парень цепляется за стену перед собой, стукается лбом о плитку, старается выгнуться в спине и ощутить большее. Он забывает о существовании всего в этом мире, когда Юнги жмётся к нему сзади, доставляет адское удовольствие спереди и просто находится рядом. — Намджун, — слишком откровенно шепчет в шею Юнги, и Намджун, не скрывая, дергается от такой пошлости, волоски на его руках встают дыбом, а пальцы хватаются за чужие ладони, отдирая их от самого сокровенного, поднимая выше, прижимая костяшки пальцев к губам, но не целуя. — Намджун, ответь мне. А Намджун отвечает: хнычет беззвучно, поворачивается всем телом навстречу, касается кадыка, ключиц, сосков, смотрит в глубину и сквозь неё, прижимает к себе слишком крепко и целует так бережно и желанно, что Юнги чувствует соль на своём языке, чувствует соль на чужих щеках, чувствует соль в своём сердце. — Никогда не думал, что увижу, как ты плачешь, — аккуратно произносит Мин и проникает языком в чужой рот, на этот раз целуя по-настоящему. Юнги настырный, колкий и слишком проворливый, Намджун путается в нём, пытается уцепиться за его руки, плечи, старается поймать того за талию, кусает губы и язык, но сдаётся и широко обнимает, сжимает, утыкается носом за аккуратное ушко. Юнги слишком громко вздыхает и прижимается в ответ, а потом чмокает в шею и по-хриплому мелодично шепчет что-то. Намджун отпускает, заглядывает в бесконечный омут ярких глаз и встаёт на колени. Юнги пугается такой резкости, теряется в ней, а затем звонко вскрикивает, запоздало прикрывая рот рукой, старается ухватиться за намджунову макушку и хоть чуть-чуть остудить его пыл, но младший старательно принимает, заглатывает и облизывает, массирует бёдра, покрывает головку поцелуями и поднимает свой взгляд к чужому лицу… И Юнги видит эту уверенность, эту мужественность, этот огонь. Воздух наполняет лёгкие и парень задерживает дыхание, стараясь не смотреть в эти глаза, не видеть эту любовь в них, эту собачью преданность. Юнги старается удержать себя на ногах, удержать себя в этой горящей реальности. — Хён, пожалуйста, — почти молит Намджун. — Прошу, посмотри на меня… И старший совершает самую гигантскую ошибку в своей жизни… Юнги не может не посмотреть, не может противостоять этому голосу и этим рукам. Юнги опускает взгляд и видит настолько ласковую и живую улыбку, настолько яркий и любящий взгляд. В голове совершенно не укладывается, как человек может так счастливо выглядеть, когда чужой член упирается тому в щеку… Юнги хочет пойти и вырвать своё сердце, хочет отложить его в стеклянную баночку и подарить человеку, что сидит сейчас перед ним на коленях. Пусть он сдохнет, но его сердце останется в надежных руках. — Намджун, — для чего-то шепчет старший, а затем не выдерживает и отрывает Кима от его стараний, падает к нему на колени и прижимается с перебором желанно и требовательно. Юнги трётся о чужие бедра своими, касается чужого члена своим и, не прикрываясь, стонет очень звонко и открыто, от чего Намджун разом краснеет и слезливо улыбается, наслаждаясь чужим голосом, чужим телом, чужим по-сладкому безвкусным запахом. Младший хватается за чужие ягодицы, сминает, надавливает, а затем прижимает, направляет к себе и старается принести удовольствие в ответ, но получается у него это совершенно неуклюже и даже как-то потеряно. Юнги от такой картины лишь прыскает смехом, обнимает за плечи, проходясь по ним пальцами, ладонями, и примыкает носом к кадыку. Юнги хочет почувствовать несуществующий запах и чувствует — чувствует эту тишину и спокойствие, чувствует эту неуклюжесть и преданность, чувствует вино и табак. А ещё Юнги чувствует, как Намджун хочет. И он вообще-то позволяет. — Ты можешь войти, если хочешь, — мурчит, блять, Юнги, и младший давится вздохом, а затем поднимает свой взор на чужое лицо. — Я приму тебя, ты можешь не волноваться, — и в доказательство своих слов старший приподнимается, подносит намджунов член к своей заднице и вставляет головку, тяжело выдыхая. У Кима фейерверки в голове, массовый суицид в сердце и ядерная война в зоне живота. Он давится чужими касаниями и чужой уверенностью. Но он это всё чуть-чуть отодвигает, когда в буквальном смысле снимает старшего со своего члена, а на не понимающий взгляд бурчит: — Я просто хочу убедиться, что ты не пожалеешь об этом, хён. И Намджун на замену вставляет два пальца, проталкивая их как можно глубже, стараясь не навредить, стараясь принести наслаждение. Юнги охает и обидчиво пыхтит, не давая уж слишком растягивать все эти прелюдии. Однако с третьим пальцем в пояснице он всё же прогибается, ближе поддаётся. — Блять, Джунни, я хочу твой член… Мне нужно. И где-то примерно в этом временном промежутке Намджун газует на красный: с хлюпом вытаскивает пальцы и меняет их на член. Юнги взвизгивает и пытается поймать ртом хотя бы долю кислорода, когда младший начинает двигать бёдрами, когда начинает насаживать на себя, когда начинает целовать шею и ключицы, а затем говорить о том, какой, блять, Юнги мягкий и охуенный.Никто из них себя уже не контролирует, никому из них это не нужно. — Хён, боже, хён! Я сейчас кончу! — предупреждающе кряхтит Намджун и старается снять Юнги со своих бёдер. — Так кончай уже, я сам на пределе, — стыдливо хнычет старший, и сжимает себя за плечи, на рефлексе продолжая вскидывать бёдрами, насаживать себя и стонать куда-то в плечо. — Молю, Джунни, кончи уже, потому что я… Я уже… Ах! И Юнги дёргается, хватается, притягивает к себе и продолжает двигаться, сжиматься, пока сперма марает живот Намджуна. И Намджун кончает с улыбкой на губах, с чужим телом в руках и с невероятной пульсацией вокруг члена. В голове гром и молния. В организме свои природные пожары. Солнце слепит сквозь веки и Намджун не понимает, как оказался в кровати, как наступило утро и как закончился вчерашний день. Он бы сказал, что забыл, он бы не старался вспомнить, но чужая спина, прогибающаяся в пояснице, вздернутые вверх руки и солнечные лучи, огибающие оголенное тело… Юнги, как оказалось, красив. — Хён, ты проснулся… — то ли шепот, то ли хрип. — Мгм, — не оборачиваясь, соглашается Юнги. — Хён, — зовет старшего Намджун, — ты, кажется, мне нравишься. И в ответ почему-то опять колючки и прозрачный взгляд, в ответ тишина и беззвучное дыхание. Юнги немного боязно смотрит на Кима, на его ладони, на его губы, в его глаза, прислушивается к его дыханию и такому редкому волнению… И он вроде не хочет, но ему подсознательно нужно, потому что Намджун хоть и грубиян, но он его грубиян, он его тактильный маньяк, его ребёнок и его хитрый друг. Друг, который неровно дышит к нему. И Юнги плюет, отбрасывает, распахивает шторы. Он улыбается, слепит яркостью своих глаз, тянется к Намджуну и припадает к его боку спиной, вновь прикрывая глаза, позволяя обнять, поцеловать и прошептать что-нибудь в ухо. Он даже не укрывается — греет пятки о солнечный свет. Намджун на это хихикает и сжимает уже родное тело в своих руках. — Тебе сделать кофе? — бурчит младший в макушку, собираясь встать, но стопорится от чужого тона. — Только не от тебя, ни в коем случае. У тебя отвратительный кофе, — тут же отвечает Юнги и сам встает с постели. — Грубиян… — От грубияна слышу.
