Дневник Джонатана Харкера
3 октября.
Я пишу эти строки, потому что должен что-нибудь делать, иначе сойду с ума. Только что пробило шесть, и через полчаса мы должны собраться в кабинете и позавтракать, так как доктор Ван Хелзинк и доктор Сьюард решили, что если мы будем голодны, то не в силах будем исполнить наш план. Да, сегодня наши силы будут страшно напряжены. Я должен писать во что бы то ни стало, потому что не могу думать.
Я должен описать не только главные факты, но и каждую мелочь. Быть может, эти самые мелочи объяснят нам все скорее, чем главные факты. Знание прошлого не может ухудшить моего положения или положения Мины.
Перед тем как приступить к обсуждению наших будущих действий, мы решили, что Мина должна быть вполне в курсе дела, что ни одно происшествие, как бы тяжело оно ни было, не должно быть скрыто от нее. Она сама вполне согласилась с нами.
— Отныне мы ничего не должны скрывать друг от друга, — сказала она, — к сожалению, мы уже слишком многое скрывали. И кроме того, я не думаю, что что-нибудь может причинить мне большие страдания, чем те, которые я уже испытала и которые я испытываю сейчас. Что бы ни случилось, оно должно придать мне новое мужество, возбудить новую надежду.
Пока она говорила, Ван Хелзинк пристально смотрел на нее и затем произнес спокойным голосом:
— Дорогая госпожа Мина, разве вы не боитесь не только за себя, но и за других после того, что произошло?
Лицо ее опечалилось, но глаза сияли как у мученицы, и она ответила:
— Ах, нет! Я готова на все!
— На что! — спросил он ласково, тогда как все мы сидели молча, ибо каждый из нас имел смутное представление о том, что она имела в виду. Ответ ее отличался прямолинейной простотой, как будто она констатировала самый обыденный факт:
— Как только я увижу, что причиняю горе тому, кого люблю, — а я буду зорко за этим следить, — я умру.
— Неужели вы хотите покончить с собою? — спросил он хриплым голосом.
— Да, я сделала бы это, если бы у меня не было друга, который меня любит, который избавит меня от такого горя, такого отчаянного поступка.
Она бросила на него многозначительный взгляд.
Когда она кончила, он встал, положил свою руку на ее голову и произнес торжественным тоном:
