Чарльз Диккенс - Лавка древностей

Глава 66.

 Проснувшись поутру, Ричард Свивеллер мало-помалу осознал, что в комнате у него кто-то перешептывается. Высунувшись из-за полога, он увидел мистера Гарленда, мистера Авеля, нотариуса и одинокого джентльмена, которые стояли кружком около маркизы и о чем-то разговаривали с ней — весьма серьезно, но тихо, чтобы не разбудить его. Мистер Свивеллер не замедлил сообщить им, что такие предосторожности излишни, после чего все четверо джентльменов сразу подошли к кровати. Мистер Гарленд первый протянул ему руку и справился о его самочувствии.
Дик хотел было ответить, что чувствует себя гораздо лучше, хотя еще очень слаб, как вдруг маленькая служанка растолкала гостей, словно ревниво оберегая от них своего питомца, подступила с подносом вплотную к его изголовью и потребовала, чтобы он сначала подкрепился, а уж потом утомлял себя разговорами. Мистер Свивеллер, проснувшийся с волчьим аппетитом, после того как ему всю ночь упорно снились отбивные котлеты, портер и тому подобные яства и напитки, не смог устоять даже перед жидким чаем с гренками и согласился позавтракать, поставив при этом лишь одно условие.
— А условие такое, — сказал он, отвечая на рукопожатие мистера Гарленда. — Я в рот ничего не возьму, пока вы не ответите мне прямо: опоздали мы или нет?
— Закончить доброе дело, так хорошо начатое вами? — в свою очередь спросил старичок. — Нет! Вы напрасно тревожитесь. Верьте мне, время у нас еще есть.
Выслушав столь успокоительный ответ, больной приступил к завтраку с явным удовольствием, которое, впрочем, не шло ни в какое сравнение с той радостью, что испытывала его маленькая сиделка, глядя, как он ест. Принятие пищи происходило следующим образом: держа в левой руке гренок или чашку и прикладываясь к ним по очереди, мистер Свивеллер крепко сжимал правой лапку маркизы и время от времени тряс, а то и целовал, с полным ртом, эту плененную лапку, преисполненный величайшей серьезности и почтительности. Он откусывал гренок, запивал его чаем, и маркиза сияла; но стоило ему только выказать ей свою признательность одним из вышеуказанных способов, как лицо ее омрачалось, и она начинала плакать. Впрочем, и смех сквозь слезы и слезы пополам со смехом не мешали ей при каждом таком случае обращать к гостям взгляд, говоривший: «Вы видите, какой он? Ну, что с ним поделаешь?» И гости, будучи невольными участниками этой сцены, отвечали ей тоже взглядами: «А что тут можно поделать? Ровным счетом ничего!» Сам Ричард, бледный, изможденный, играл не последнюю роль в немой сцене, сопутствовавшей его завтраку, — и мы не вспомним другой такой трапезы, во время которой можно было бы столько всего выразить жестами и мимикой, казалось бы самыми сдержанными и незначительными, не произнося при этом ни единого слова.
Наконец (и, по правде сказать, этого пришлось дожидаться недолго) мистер Свивеллер насытился, поглотив такое количество гренков и чая, какое не могло повредить выздоравливающему. Однако уход за ним на том не кончился, ибо, исчезнув на мгновение и тут же появившись снова с тазом воды, маркиза вымыла ему лицо и руки, причесала его — короче говоря, по мере сил и возможности привела своего питомца в порядок, да так ловко и с такой серьезностью, словно он был совсем маленький мальчик, а она его взрослая нянюшка. Мистер Свивеллер, окончательно потеряв дар речи от изумления и признательности, покорно подчинялся своей заботливой сиделке. Когда же туалет его был закончен и маркиза, отойдя в дальний угол комнаты, приступила к собственному завтраку (успевшему давно остыть), он отвернулся к стене и горячо пожал кому-то руку в воздухе.
— Джентльмены, — сказал Дик, снова поворачиваясь к гостям после этой паузы. — Простите меня. Люди с подорванным здоровьем быстро утомляются. Однако теперь я снова свеж и бодр и могу продолжать разговор. А так как среди прочих хозяйственных мелочей у нас здесь наблюдается нехватка стульев, будьте любезны сесть ко мне на кровать, и тогда...
— Чем мы можем помочь вам? — ласково спросил мистер Гарленд.
— Если бы вы могли превратить вон ту маркизу в маркизу самую настоящую, всамделишную, — ответил Дик, — я попросил бы вас не откладывать этого в долгий ящик. Но ввиду того, что такая задача вам не по силам и поскольку помогать надо не мне, а другому человеку, который больше заслуживает вашего внимания, я прошу вас, сэр, поделиться со мной своими планами.
— Мы, собственно, для этого и пришли, — заговорил одинокий джентльмен, — а остальное предоставим другому посетителю, который пожалует к вам в самом непродолжительном времени. Нам не хотелось, чтобы вы волновались понапрасну, не зная о наших намерениях, и мы решили навестить вас, прежде чем предпринимать что-либо.
— Джентльмены, — сказал Дик, — выражаю вам свою глубокую благодарность. Что мне остается делать, как не волноваться, ведь я в таком беспомощном состоянии! Впрочем, не слушайте меня, сэр, продолжайте.
— Так вот, друг мой, — снова начал одинокий джентльмен. — Никто из нас не сомневается в достоверности тех фактов, о которых мы так кстати...
— Это вы про нее? — перебил его Дик, показывая на маркизу.
— Разумеется, про нее. Повторяю, никто из нас не сомневается ни в самих фактах, ни в том, что, умело воспользовавшись ими, мы сможем обелить несчастного юношу и вызволить его из тюрьмы. Но удастся ли нам собраться до главного виновника всего этого злодейства — до Квилпа, вот в чем дело! Скажу вам больше: Эти сомнения окончательно подтвердились после того, как мы посоветовались со сведущими в таких вопросах людьми. А вы, наверно, согласитесь с нами, что дать Квилпу хотя бы малейшую возможность улизнуть от расплаты, было бы просто чудовищно! Уж если кого упускать из рук, так только не его!
— Я с вами совершенно согласен, — сказал Дик. — Но мне бы все-таки хотелось, чтобы никто из них не улизнул, поскольку закон, что писан для нас для всех, и твой и мой карает грех, и так далее, и тому подобное. Ведь это истина!
Одинокий джентльмен иронически усмехнулся, видимо сомневаясь в этой истине, и поведал дальше мистеру Свивеллеру, что они решили пойти на хитрость и попробовать, не удастся ли им вырвать признание у кроткой Сары.
— Едва мисс Сара узнает, сколько нам всего известно и откуда известно, и поймет, что попалась, — пояснил он, — с ее помощью можно будет добраться и до тех двоих. А если мы добьемся своего, а она выйдет сухая из воды, — пусть! Меня это мало тревожит.
Дик остался крайне недоволен их планом и со всей горячностью принялся доказывать своим гостям, что с этим молодчиком (то есть с Сарой) будет труднее справиться, чем с самим Квилпом, что она не поддастся ни на подкуп, ни на запугиванья, ни на уговоры, что одолеть ее невозможно, — короче говоря, всячески старался убедить их, что такой противник им не под силу и что в схватке с ним они неминуемо потерпят поражение. Однако все его попытки свернуть их с этого пути были тщетны. Выше было сказано, что одинокий джентльмен взял на себя задачу посвятить мистера Свивеллера в намеченный ими план, на самом же деле говорили они все разом, и если кто-нибудь и умолкал, то лишь на минуту, чтобы тут же, едва переведя дыхание, снова ринуться в бой. Одним словом, наши спорщики достигли той степени волнения и досады, когда никакие уговоры, никакие доводы не действуют, и мистеру Свивеллеру легче было бы усмирить бурю, чем убедить их поставить крест на своей затее. В конце концов, рассказав ему, что все это время они не теряли из виду не только семью Кита, но и его самого, и всячески добивались смягчения приговора, хотя сильные улики против Кита подорвали в них прежнее доверие к нему; добавив, что теперь он, Ричард Свивеллер, может успокоиться, так как к вечеру все будет улажено, и заключив свой рассказ весьма сердечными и лестными заявлениями по его адресу, которые здесь нет нужды повторять, мистер Гарленд, нотариус и одинокий джентльмен удалились, — и хорошо сделали, ибо в противном случае Ричард Свивеллер снова заболел бы горячкой, но на сей раз болезнь его могла бы кончиться плохо.
Мистер Авель не покинул больного; сидя возле кровати, он все поглядывал то на часы, то на дверь, и, наконец, задремавшего мистера Свивеллера разбудил грохот на лестничной площадке, словно там кто-то сбросил груз с плеч, да такой огромный, что от его тяжести затрясся весь дом, а на каминной доске зазвенели склянки с лекарствами. Лишь только этот звук коснулся ушей мистера Авеля, как он вскочил со стула, заковылял к двери, распахнул ее, и тут — о чудо! — на пороге появился рослый молодец с необъятной корзиной, которая, будучи втащена в комнату и открыта, извергла из своих недр и чай, и кофе, и вино, и печенье, и апельсины, и виноград, и битую птицу со связанными крылышками и ножками хоть клади прямо в кастрюлю, и заливное из телятины, и манную крупу, и саго, и много другой полезной для больного снеди, — да все это в таком количестве, что маленькая служанка, которая до сих пор не подозревала о существовании подобных сокровищ за пределами съестных лавок, выскочила на середину комнаты, как была, в одном башмаке, и застыла на месте, глотая одновременно и слюнки и слезы и не в силах издать ни единого звука. Но мистер Авель тем временем не бездействовал; не бездействовал и рослый молодец; огромная корзина была распакована в мгновение ока; не бездействовала и милейшая миссис Гарленд: она вдруг, откуда ни возьмись, возникла в комнате, словно ее тоже вынули из этой корзины (где хватило бы места и ей), бесшумно, на цыпочках забегала взад и вперед (то тут появится, то там какая-то вездесущая!) и давай раскладывать по чашкам заливное, разливать по кастрюлькам куриный бульон, чистить апельсины для больного, нарезать их мелкими кусочками и угощать маленькую служанку вином и всем понемножку, лишь бы дать ей заморить червячка до того, как будет «готово что-нибудь более существенное». Все это было настолько неожиданно и настолько ошеломляюще, что, съев сначала заливного, потом два апельсина и проводив взглядом рослого молодца, который удалился с порожней корзинкой, а следовательно, оставил вышеупомянутые сокровища в полную собственность больного, мистер Свивеллер почувствовал непреодолимую тягу ко сну, так как мозг его отказывался вместить в себя эти чудеса.
Тем временем одинокий джентльмен, нотариус и мистер Гарленд зашли в кофейню, составили — там письмо в несколько загадочных по своей краткости выражениях и отправили его мисс Салли Брасс, прося эту очаровательную деву не отказать в любезности одному неизвестному доброжелателю, который нуждается в ее совете, и возможно скорее явиться по указанному адресу. Письмо быстро возымело действие, ибо минут через десять после того, как посыльный возвратился и доложил, что поручение выполнено, в кофейню пожаловала и сама мисс Салли.
— Прошу вас, сударыня, — сказал одинокий джентльмен, решивший встретиться с ней с глазу на глаз. — Садитесь.
Сара опустилась на стул и замерла на нем, прямая как палка, с удивлением признав в таинственном корреспонденте своего жильца.
— Вы не ожидали увидеть меня здесь? — спросил одинокий джентльмен — Я не задумывалась над тем, кого здесь увижу, — отрезала красавица. — Приглашают, значит есть какое-то дело. Если вы собираетесь переехать от нас, то предупредите брата или уплатите деньги вперед. Это все очень просто. От своих обязательств вы не откажетесь, а нам безразлично — что предупреждение о выезде, что наличные.
— Весьма признателен за хорошее мнение обо мне, — сказал одинокий джентльмен. — В остальном я тоже с вами согласен. Но нам надо побеседовать не об этом.
— Вот как? Тогда будьте любезны изложить свое дело. Вы начинаете тяжбу с кем-нибудь?
— Совершенно верно. Это имеет некоторое касательство к суду.
— Прекрасно! — сказала мисс Салли. — Я вполне могу заменить брата. Приму от вас любое поручение, дам любой совет.
— Поскольку в этом деле заинтересованы, кроме меня, и другие лица, — сказал одинокий джентльмен, поднимаясь из-за стола и отворяя дверь в соседнюю комнату, — пусть они тоже примут участие в нашей беседе. Джентльмены, мисс Брасс пришла!
Мистер Гарленд с нотариусом — оба очень серьезные, суровые — присоединились к ним и, сев по правую и по левую руку от одинокого джентльмена, образовали полукруг, в центре которого оказалась прижатая в угол кроткая Сара. Очутившись в таком положении, ее братец Самсон несомненно проявил бы признаки растерянности и тревоги, но она — образец выдержки — ограничилась лишь тем, что вынула из кармана свою жестяную табакерку и преспокойно взяла из нее понюшку табаку.
— Мисс Брасс, — сказал нотариус, выступивший первым в эту критическую минуту. — Люди нашего с вами ремесла при желании могут прекрасно понять друг друга без лишних слов. Не так давно вы давали объявление о сбежавшей служанке.
— Давала, — ответила мисс Салли, вдруг заливаясь краской. — Ну, и что же из этого?
— Она отыскалась, сударыня, — сказал нотариус и размашистым движением вынул носовой платок из кармана. — Она отыскалась.
— Кто же ее отыскал? — быстро проговорила Сара.
— Мы, сударыня, — мы втроем. И, к сожалению, всего лишь вчера вечером, не то вам пришлось бы встретиться с нами гораздо раньше.
— Ну вот, теперь мы встретились, — сказала мисс Брасс и скрестила руки на груди, видимо решив отпираться от всего до последнего издыхания. — Чем же вы собираетесь меня удивить? Что вам взбрело в голову? Что-нибудь насчет этой девчонки? А доказательства где? Где доказательства? Вы говорите, будто нашли ее! А я скажу, кого вы нашли (если вам самим это невдомек),вы нашли хитрую, лживую, вороватую, подлую дрянь, такую дрянь, какой еще свет не видывал! Где она, здесь? И мисс Салли зорко посмотрела по сторонам.
— Здесь ее нет, — ответил нотариус. — Но она находится в надежном пристанище.
— Ха! — вырвалось у Салли, и она с такой яростью захватила пальцами щепотку табака, точно это был не табак, а нос маленькой служанки. — Теперь ее ждет еще более надежное пристанище, ручаюсь вам!
— Будем надеяться, — ответил нотариус. — А признайтесь, когда она убежала, вы не вспомнили, что от вашей кухонной двери было два ключа?
Мисс Салли угостилась понюшкой табаку и, склонив голову набок, бросила пронзительный взгляд на своего собеседника, хотя губы у нее свело судорогой.
— Два ключа, — повторил нотариус. — И, пользуясь вторым ключом, ваша служанка имела возможность бродить по всему дому, когда вы думали, что она сидит взаперти, и подслушивать некоторые строго секретные беседы, в числе прочих ту самую беседу, содержание которой вы услышите сегодня из ее уст в присутствии судьи. Вам ясно, о чем я говорю? О той беседе, что велась между вами и мистером Брассом перед тем, как несчастный, ни в чем не повинный юноша был якобы уличен в краже — уличен настолько чудовищным способом, что я готов применить к участникам этого сговора те же эпитеты, которые вы давеча обрушили на голову жалкой маленькой свидетельницы вашего злодеяния, а вдобавок присовокуплю к ним ряд других, куда более выразительных.
Салли взяла еще одну понюшку, храня поразительное спокойствие. И все же это разоблачение явно застало ее врасплох, так как она, должно быть, ожидала совсем других упреков по поводу маленькой служанки.
— Я вижу, мисс Брасс, вижу, как вы умеете владеть собой, — продолжал нотариус. — Но вам теперь понятно, что благодаря чистой случайности, которую никто из вас не мог предусмотреть, этот гнусный сговор раскрыт, и двое его участников должны будут предстать перед судом. Мне вряд ли стоит распространяться о наказании, ожидающем вас, вы сами прекрасно об этом осведомлены. Но я хочу кое-что предложить вам. Вы имеете честь быть сестрой одного из величайших подлецов, по которому давно плачет веревка, и, если мне будет дозволено так отозваться о леди, достойны его во всех отношениях. Но с вами двумя связано третье лицо — негодяй по имени Квилп, главный вдохновитель этого дьявольского замысла, а он, как я полагаю, стоит вас обоих вместе взятых. И вот, памятуя о нем, мисс Брасс, не откажите нам в любезности рассказать, как все это было. Имейте в виду, что, подчиняясь нашим настояниям, вы поставите себя в безопасное и выгодное положение — в противоположность теперешнему, весьма незавидному, — да и брату своему не повредите, поскольку у нас, как вы сами могли убедиться, улик вполне достаточно. Не стану утверждать, будто нами движет милосердие, когда мы указываем вам этот путь как наилучший (ибо, откровенно говоря, жалеть вас не за что), но другого выхода у нас нет. В такого рода делах, — добавил мистер Уизерден, вынимая из кармана часы, — драгоценна каждая минута. Будьте же любезны, сударыня, сообщить нам о своем решении как можно скорее.
Мисс Брасс с улыбкой посмотрела на каждого из них по очереди, взяла одну за другой еще две-три понюшки, а потом долго водила по дну табакерки большим и указательным пальцами, собирая остатки табака. Отправив в нос и эту последнюю щепотку и не спеша спрятав табакерку в карман, она спросила: — Я должна дать ответ сразу?
— Да, — сказал мистер Уизерден.
Очаровательное создание только успело открыть рот, как вдруг одновременно с этим открылась и дверь и из-за нее выглянула голова Самсона Брасса.
— Прошу прощения, — скороговоркой выпалил этот джентльмен. — Подожди минутку!
Не обращая внимания на удивленные взгляды, которыми его встретили, он проскользнул в комнату, затворил за собой дверь, раболепно поцеловал свою засаленную перчатку, точно это был чей-то священный прах, и униженно изогнул стан.
— Сара, — сказал Брасс. — Будь добра, помолчи и дай ответить мне. Джентльмены, если б я осмелился выразить, как ликует мое сердце при виде таких достойных людей, которые — все трое — воодушевлены одной мыслью, горят одним желанием, вы не поверили бы мне. Но хоть я и несчастное существо, джентльмены, и... и даже преступное существо... не знаю, позволительно ли употреблять столь резкие выражения в вашем обществе... все же природа наделила меня человеческими чувствами. Как сказал один поэт, чувства — удел всех людей. И если б он был просто-напросто свиньей, джентльмены, и, будучи свиньей, подарил нас таким перлом, — все равно бессмертие ему обеспечено!
— Если ты не круглый идиот, — оборвала его мисс Брасс, — замолчи сию же минуту.
— Сара, душенька, — обратился к ней Самсон, — премного тебе благодарен. Но разреши мне излагать свои мысли так, как я найду нужным. Мистер Уизерден, сэр, у вас упадет платок... позвольте, я...
Мистер Брасс сделал шаг вперед, намереваясь исправить этот непорядок, но нотариус брезгливо отстранился от него. Стряпчий, внешность которого была на сей раз еще привлекательнее, чем всегда, по причине исцарапанной физиономии, зеленого козырька над одним глазом и безжалостно помятой шляпы, замер на месте и с жалкой улыбкой осмотрелся по сторонам.
— Он отшатнулся от меня! — воскликнул Самсон. — Хотя я хочу воздать ему добром за зло! Ах! Я тонущий корабль, а как известно, крысы (да простит мне такое сравнение джентльмен, которого я люблю и почитаю превыше всего на свете!) — крысы первыми спасаются с тонущего корабля! Джентльмены... касательно вашей недавней беседы... я случайно увидел свою сестру на улице, полюбопытствовал, куда она идет, и, будучи, если можно так выразиться, человеком, склонным к подозрительности, проследил ее вот до этой самой двери. И все подслушал.
— Ты рехнулся! — перебила его мисс Салли. — Замолчи! Ни слова больше!
— Сара, голубушка! — все так же учтиво сказал Самсон. — Благодарю тебя от всей души, но тем не менее продолжаю. Мистер Уизерден, сэр, поскольку мы с вами имеем честь принадлежать к одной корпорации — я уж не говорю о другом джентльмене, который снимал у меня комнату и, так сказать, обитал под моим гостеприимным кровом, — вы могли бы обратиться со своим предложением прежде всего ко мне! В первую очередь ко мне! Нет, нет, уважаемый сэр! — воскликнул он, видя, что нотариус хочет перебить его. — Прошу вас, выслушайте меня.
Мистер Уизерден промолчал, и Брасс заговорил снова: — Если вы будете любезны полюбоваться вот на это, — и, сдвинув зеленый козырек на лоб, он показал страшный фонарь под глазом, — у вас невольно возникнет вопрос, где меня так изукрасили. Если же переведете затем взгляд на мое лицо, вам захочется узнать, почему оно так исцарапано. То же самое и со шляпой — почему она пришла в такое состояние, в каком вы ее видите? Джентльмены! — И Брасс со всего размаха ударил кулаком по своему головному убору. — На все эти вопросы у меня один ответ — Квилп!
Трое джентльменов молча переглянулись.
— И я повторяю, — яростно продолжал стряпчий, изменяя своей обычной слащавости и косясь на сестру, точно все это предназначалось для ее сведения. — Я повторяю: на ваши вопросы есть только один ответ Квилп! Квилп, который заманивает меня в свое поганое логово и радуется, глядя, как я шпарюсь, обжигаюсь, падаю, ломаю себе руки и ноги! Квилп, который за все время нашего знакомства, с первого и до последнего дня, относился ко мне хуже, чем к собаке! Квилп, которого я всегда ненавидел от всей души, а теперь ненавижу вдвойне! Квилп сам все затеял, а как только добился своего, так знать ничего не хочет, будто он тут ни при чем. Я не верю ему ни на грош. Разъярится как-нибудь, начнет паясничать, буйствовать и, будь он замешан хоть в убийстве, все выболтает, — себя не пожалеет, лишь бы мне насолить. Итак, джентльмены, — заключил Брасс, снова нахлобучивая шляпу, сдвигая козырек на глаз и в припадке раболепия сгибаясь в три погибели, — к чему я клоню? Как вам кажется, джентльмены? Неужто вы не догадываетесь?
Наступило молчание. Брасс самодовольно улыбнулся, видимо восхищенный тем, какую он им задал хитрую головоломку, потом сказал: — Одним словом, я клоню вот к чему: поскольку истина выплыла на свет божий и тут уж ничего не поделаешь, — а истина, джентльмены, вещь возвышенная, величественная, хотя мы не всегда бываем рады лицезреть ее, равно как и многие другие возвышенные и величественные явления природы — например, грозу и прочее тому подобное, — итак, джентльмены, я считаю, что мне следует выдать этого человека, не дожидаясь, когда он выдаст меня. Мое дело плохо, сомневаться тут не приходится. А посему, если других доносчиков не нашлось, я возьму это на себя и на том преуспею. Сара, душенька, твое положение не так уж плохо, я хлопочу в собственных интересах.
И вслед за тем Брасс поспешно изложил все обстоятельства дела, очернив насколько возможно своего милейшего клиента, а себя выставив святым мучеником правда, подверженным, по его собственному признанию, человеческим слабостям. Свой рассказ он заключил так: — Должен вам сказать, джентльмены, что я не из тех, кто останавливается на полдороге. Как говорится: коли начал, так кончай. Можете сделать со мной все что угодно, препроводить меня куда угодно. Если нужно, я сейчас же изложу все в письменном виде. Вы будете милосердны ко мне, в чем у меня нет ни малейшего сомнения. Я рассчитываю на ваше милосердие! Вы благородные люди, люди с чувствительной душой. Я подчинился Квилпу в силу необходимости, а необходимость такая штука, что, если под нее нельзя подвести закон, она сама подведет любого законника. Вам я подчиняюсь тоже в силу необходимости и в силу того, что считаю такую политику разумной. Учтите и чувства, которые уже давно накипели во мне. Покарайте Квилпа, джентльмены! Воздайте ему по заслугам! Растопчите его! Сотрите его в порошок! Ведь он измывался надо мной столько лет! Неужто это пройдет ему даром!
Дойдя до конца своей исповеди, Самсон сразу обуздал душившую его ярость, снова поцеловал перчатку и улыбнулся такой улыбкой, на какую способны лишь подхалимы и трусы.
— И это... — проговорила мисс Брасс, которая до сих пор сидела стиснув голову руками, но теперь подняла на Самсона глаза и с ядовитой усмешкой смерила его взглядом, — это мой брат! И на него я работала всю свою жизнь, веря, что он все-таки мужчина, а не тряпка!
— Сара, душенька, — сказал Самсон, вяло потирая руки, — ты напрасно беспокоишь наших друзей. Кроме того, ты... ты раздосадована, Сара, и в досаде выдаешь себя, говоря не совсем то, что следует.
— Жалкий трус! — воскликнула эта очаровательная дева. — Теперь мне все понятно! Ты боялся, как бы я не предала тебя первая! Да неужто им удалось бы вырвать у меня хоть одно слово? Нет, никогда! Хоть бы они двадцать лет надо мной бились!
— Хи-хи! — глупо захихикал — Брасс, дошедший до такой степени унижения, что, глядя на него, действительно можно было подумать, будто он поменялся местами с сестрой и передал ей те крохи мужества, какие еще были в нем. — Это тебе только кажется, Сара, только кажется, а поступила бы ты совсем по-иному, друг мой любезный! Небось помнишь, чему учил Старый Лис? — это наш покойный родитель, джентльмены. «Держи всех на подозрении», — вот правило, которому надо следовать всю жизнь! Может, ты и не сразу надумала спастись любой ценой, но, не прибеги я сюда, сделка состоялась бы. А посему я взял это на себя и тем самым уберег сестру от лишних хлопот и позора. Если тут есть позор, джентльмены, — добавил Брасс, позволив себе несколько расчувствоваться, — пусть он падет на мою голову. Пощадим женщину!
При всем нашем уважении к взглядам мистера Брасса, а еще того более к авторитету его мудрого предка, мы решимся — разумеется, с подобающей нам скромностью выразить сомнение в том, что высокий принцип, провозглашенный покойным Старым Лисом и применяемый на практике его потомком, столь уж разумен и приносит желательные результаты во всех случаях жизни. Мысль, высказанная нами, бесспорно смела и даже дерзостна, ибо многие почтенные личности, а именно так называемые практичные люди, стреляные воробьи, пройдохи, ловкачи, выжиги и тому подобная публика, спокон веков полагались и полагаются на этот принцип, точно на полярную звезду или компас. Но все же намекнуть на одолевающие нас сомнения не мешает. А в доказательство их обоснованности укажем на следующее: если бы мистер Брасс не страдал чрезмерной подозрительностью и если бы он. не увлекаясь слежкой и подслушиванием, предоставил сестре вести переговоры от лица их обоих или же, выследив сестру и все подслушав, не поторопился бы перебежать ей дорогу (чему причиной опять же его вечная подозрительность и завистливость), весьма возможно, что в конце концов это лишь пошло бы ему на пользу. То же самое относится и ко всем прочим так называемым практичным людям, ибо, шествуя по жизни в латах, они охраняют себя не только от зла, но и от добра, да вдобавок терпят множество неудобств, то и дело вооружаясь микроскопом или же надевая доспехи по каждому самому невинному поводу.
Трое джентльменов отошли в сторону и стали совещаться между собой. Когда же это совещание, продолжавшееся не больше двух-трех минут, закончилось, мистер Уизерден подвел стряпчего к столику с письменными принадлежностями и сказал, что, поскольку он изъявил намерение изложить свой рассказ на бумаге, такая возможность ему предоставляется.
— Кроме того, — добавил нотариус, — вам следует явиться к судье, а как вы там будете себя вести и что будете говорить, это уж ваше дело.
— Джентльмены! — Брасс снял перчатки; казалось, он был готов на все ради мистера Уизердена и его друзей. — Если вы проявите ко мне сострадание, в чем избави меня бог усомниться, вам не придется об этом пожалеть. И будьте уверены: теперь, когда все открыто, я рассчитываю только на вас и, чтобы не проиграть по сравнению с моими сообщниками, чистосердечно во всем признаюсь. Мистер Уизерден, сэр, я что-то ослабел духом... если вы будете любезны позвонить и потребовать стаканчик чего-нибудь согревающего и ароматного, я не откажу себе в удовольствии, хоть и горьком, выпить за ваше здоровье, несмотря на то, что произошло между нами. Как я надеялся, джентльмены, — воскликнул Брасс, с грустной улыбкой озираясь по сторонам, — что в один прекрасный день мне выпадет честь угощать вас троих обедом в моей скромной комнатке на улице Бевис-Маркс! Но надежды недолговечны! О боже, боже!
Тут мистер Брасс совершенно раскис и не мог ни двинуться с места, ни выговорить ни слова до тех пор, пока ему не подали подкрепляющего напитка. Выпив целый стакан, что не совсем вязалось с его взволнованностью, он сел к столу и взялся за перо.
Самсон писал, а его сестра тем временем ходила по кофейне, то скрестив руки на груди, то заложив их за спину; изредка она останавливалась, вынимала из кармана табакерку и прикусывала крышку зубами. Это хождение из угла в угол продолжалось довольно долго, но, наконец, очаровательная Сара совсем выбилась из сил и, сев на стул около двери, заснула.
Впоследствии некоторые лица высказывали предположение (и, надо признать, вполне обоснованное), что сон этот был не настоящий, а притворный, ибо в сумерках мисс Салли ухитрилась незаметно выскользнуть из кофейни. Был. ли ее уход намеренным, удалилась ли она в бодрствующем состоянии, или же, как лунатик, двигалась во сне, об этом можно спорить и спорить. Так или иначе, но спорщики сходились между собой в одном пункте (по сути дела самом главном), а именно: в каком бы состоянии мисс Брасс ни покинула кофейню, обратно она во всяком случае не вернулась.
Мы упомянули о сумерках, а отсюда следует вывести, сколько времени понадобилось мистеру Брассу, чтобы справиться со своей задачей. Она была выполнена лишь к вечеру, и тогда эта достойнейшая личность и трое друзей отправились в кэбе к судье. Судья оказал теплый прием стряпчему и упрятал его в надежное место, чтобы не лишить себя удовольствия встретиться с ним на следующее утро, а остальных джентльменов отпустил, заверив их, что приказ об аресте мистера Квилпа будет дан завтра же и что петиция на имя министра (он, к счастью, был в городе) с изложением всех обстоятельств дела обеспечит Киту немедленное оправдание и свободу.
Итак, преступная деятельность Квилпа, казалось, близилась к концу. Возмездие, которое подчас ступает медленно, — и обычно тем медленнее, чем оно тяжелее, — наконец-то учуяло его и по верному следу пустилось за ним в погоню. Не слыша у себя за спиной осторожных шагов, его жертва как ни в чем не бывало идет все той же дорожкой и радуется своему мнимому торжеству. А возмездие крадется за ней по пятам и, раз став на этот путь, уже не свернет с него.
Покончив с Самсоном Брассом, трое джентльменов поспешили на квартиру к мистеру Свивеллеру, у которого дела так быстро пошли на поправку, что он мог целых полчаса просидеть в постели и притом вести оживленный разговор со своими гостями. Миссис Гарленд уже успела уехать домой, но мистер Авель был все еще здесь. Рассказав мистеру Свивеллеру о своих успехах, оба Гарленда удалились вместе с одиноким джентльменом — как это, видимо, было между ними условлено — и оставили больного в обществе нотариуса и маленькой служанки.
— Вы настолько окрепли, — сказал мистер Уизерден, садясь на стул возле его кровати, — что я рискну передать вам одно известие, которое дошло до моего сведения официальным путем.
Перспектива услышать какое-то известие от джентльмена, прикосновенного по роду своей деятельности к юридическому сословию, показалась Ричарду не столь заманчивой. Весьма возможно, что в голове у него пронеслась мысль о двух-трех очень уж просроченных долгах, относительно которых ему не раз напоминали в угрожающих письмах.
Физиономия у Ричарда вытянулась, но он все же сказал: — Пожалуйста, сэр. Надеюсь, впрочем, что это будет не так уж огорчительно.
— Неужто я бы не выбрал более подходящего времени, чтобы сообщить вам огорчительные известия! возразил ему нотариус. — Но прежде всего запомните: мои друзья, которые только что вышли отсюда, ни о чем таком даже не подозревают и, следовательно, заботятся о нас совершенно бескорыстно, не рассчитывая, что вы вернете им истраченные деньги. Легкомысленному, беспечному человеку полезно это знать.
Дик поблагодарил мистера Уизердена, вполне согласившись с ним.
— Я наводил о вас справки, — продолжал нотариус, — по правде говоря, не думая, что мы с вами встретимся при таких обстоятельствах. Вы приходитесь племянником покойной девице Ребекке Свивеллер из Чизелборна, в графстве Дорсетшир?
— Покойной?! — воскликнул Дик.
— Да, покойной. Более благонравный племянник получил бы после своей тетушки двадцать пять тысяч фунтов стерлингов (так сказано в завещании, и я не вижу причин сомневаться в этом), но поскольку вы такой, какой есть, вам придется удовольствоваться ежегодной рентой в сто пятьдесят фунтов. Впрочем, я считаю, что с этим вас тоже можно поздравить.
— Можно! — не то плача, не то смеясь, проговорил Дик. — Можно, сэр! Потому что, видит бог, мы отдадим бедную маркизу в школу, и она у нас будет ученая! Ей суждено ходить в шелках и серебром сорить, или не подняться мне никогда с одра болезни!