Страна, разорванная в клочья гражданской войной, которая идёт уже двадцать семь лет. Два разных мира по разные стороны от разделившего некогда один народ горного хребта. Богатый торговый Юг, утопающий в садах и виноградниках и слышать не желает о пе...
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
В серых предрассветных сумерках Диаваль, проспавший от силы пару часов, наконец решился встать с кровати. Пустая бессонная ночь, короткие моменты забытья, горячие влажные простыни, он насильно держал себя в постели, чтобы никого не разбудить, особенно мать, коротая после произошедшего накануне спала явно очень плохо. Перед сном Диаваль пришёл к ней и молча сидел в объятиях, он как никогда нуждался хоть в какой-то помощи, но ждать её было неоткуда. Дела сердечные никогда не были его сильной стороной, нет, и эта безобразная ситуация только доказала, что уж лучше ему быть одному, чем вообще прикасаться к чужим чувствам. Он переоделся в домашнее и вышел на лестницу. За окнами было видно густой туман, пришедший с реки. Серый мрачный холл казался незнакомым из-за странных глубоких теней там, где всегда горели рожки. Он присел на нижнюю ступеньку лестницы и прикрыл глаза.
— Тоже не спится? — Белла, явно уже давно проснувшаяся, подошла к нему и присела рядом, даже не поправив юбки. — Телеграмма от наших ребят пришла. Вальдемар в городском доме, с ним всё относительно в порядке. Внешне во всяком случае точно. Написали, что он ночью трижды куда-то выезжал без сопровождения на чужой лошади, что-то писал, жёг в камине... У меня плохие предчувствия... Мне кажется, что что-то произошло, он сбежал от нас чтобы отвести от нас беду. Понимаешь... Он вспыльчивый, но быстро остывает. Мы с ним ругались и похуже, чем ты с ним вчера, он никогда не сбегал.
— Боюсь, тут всё куда хуже. Я сделал ему больно... — Белла положила руку ему на плечо.
— Меня пугает то, что я ничем не могу помочь, он перестал мне что-либо говорить, прогоняет, молчит... У нас с ним никого больше не осталось, кроме друг друга, я не понимаю, почему он вдруг так от меня отстраняется. Родителей нет, деда, бабушки, никого, даже крёстные далеко, только мы с ним...
— Почему у тебя другая фамилия? — Белла вздохнула и смяла в руках телеграмму.
— Потому что я приёмная, Фробишшеры выкупили меня из цирка уродов, когда мне было семь. И на правах старшей сестры я всегда его сдерживала, осаждала, чтобы он не вспылил, не совершил глупостей. Пусть лучше на меня наорёт, я хоть в ответ могу крикнуть, чем на кого-то другого.
