Мёртвые мальчики из палаты 303

Душевая № 1. Джамайка.

Новенькие просыпаются первыми и засыпают последними.

Новенькие никому не смотрят в глаза. Новенькие никому не доверяют. Даже себе.

Новенькие — пушечное мясо. Они в конце пищевой цепи.

Джамайку такое положение вещей не устраивало. За бойкотирование местной дедовщины ее с позором выгнали уже из четырех детских домов подряд. Она достаточно напутешествовалась, чтобы понять — никто не имеет права жить и умирать по своему усмотрению. Решения принимает всегда тот, кто распоряжается рубильником. А неугодных, требующих обратно свои рычажки, вышвыривают на помойку.

Или переводят в самый страшный интернат в округе.

Ее скрючило в приступе тошноты уже в третий раз.

Каша, которую соседки по комнате упорно пытались протолкнуть ей в глотку, противно липла к нёбу, щекотала гортань. Плавала на дне проржавевшего унитаза. От этой гадкой картины вкус во рту стал еще кислее, и ее снова вывернуло.

Сложно представить более жалкую картину.

Выкорчевав из желудка все до последней капли, Джамайка с трудом поднялась на ноги и вышла из кабинки. Скрипящий доисторический кран пустил тонкую струю ледяной воды. Этого хватило, чтобы прополоскать рот и оттереть прилипшие к щекам остатки чертовой каши.

Собственное отражение заставило ее содрогнуться.

В тусклом освещении душевой волосы приобрели цвет несварения желудка. Она нещадно драла их расческой, расправляясь с колтунами и застрявшими в них комочками манной каши. И она злилась. Слитые на голову объедки вчерашнего завтрака ее мало волновали, как и то, что придется спать на липкой от всего этого месива подушке.

Ее волновал только Монтвиг. И то, что она ему сказала.

«Мне жаль».

Мне жаль. Мне жаль. Мне жаль.

Новеньким никого не жаль. Даже себя.

А ведь все шло по плану, повторялось точь-в-точь, начиная с наглой ухмылки местной «заводилы» Майоровой, заканчивая самым последним пинком в живот. Вышколенная десятилетиями система, в которую не вписывался только он.

Зачем он вообще выбрался из кустов? Зачем отдал ей ту проклятую куртку?

От его ухмылок хотелось чихать и чесаться во всех местах, лишь бы вытравить из организма эту размножающуюся бактерию.