Продром

2. Блинная теория

Надежды на спокойное утро умирают в первые же секунды моего пробуждения. В квартире царит жизнь и не просто царит, а натуральнейшим образом кипит вместе с моим не до конца проснувшимся мозгом. Из-под толщи одеяла я слышу адские звуки фена, шум бегущей воды из крана и работающий телевизор. Кто бы ни был причиной этого проклятого шума, этому человеку явно не жить.

Я медленно разлепляю веки и сажусь в кровати. Не самое умное решение. За время сна центр постели сменился ее краем, так что я успеваю лишь мельком заметить свое отражение в зеркальной створке шкафа, прежде чем оно стремительно кренится в бок и оказывается на полу.

У меня уходит с полминуты на то, чтобы сообразить, где я, кто я и почему нахожусь на холодном паркете в коконе из собственного одеяла. Выводы неутешительны. Я точно дома. В этом я убеждаюсь, глядя на знакомые витые кроватные ножки и нераспакованный чемодан, небрежно задвинутый под письменный стол.

Лучше бы не просыпалась.

Снизу все выглядит угрожающе большим. В полумраке спальни вещи кажутся похожими на оживших монстров из ночных кошмаров. Стул, с накиданной неряшливой кучей одеждой, стопки учебников по экономике, выстроившиеся поверх письменного стола, и огромная напольная ваза с искусственными цветами (этот предмет интерьера всегда вызывал во мне желание поскорее избавиться от него, но против маминой любви к деталям интерьера не попрешь).

С щелчком торшера в комнате становится чуть светлее. Я приподнимаюсь на локтях и тут же жалею об этом. Руки нещадно жжет. Я по очереди выворачиваю их и осматриваю локти. Зрелище не самое приятное. Кожа содрана напрочь. Кровоточащие царапины слабо поблескивают в мягком свете лампы. При таком освещении они кажутся почти черными.

Это сбивает с толку: все выглядит так, будто я половину ночи каталась на велосипеде, а затем тормозила собственными локтями, причем весьма успешно. Мысль о велосипеде сразу отметается. На смену ей приходит другая. Еще более нелепая.

***

Раскаленное добела небо нависло над пустынной улицей. Я досконально помню ее, потому что частенько возвращалась по ней домой, когда ходила в школу. Но это не совсем она. «Не совсем» почти сразу же сменяется «точно».

Из всех возможных вариантов развития сна – этот самый худший.

Сонное марево застит все кругом. Молочный туман стелется по земле; меня не покидает ощущение, что из него вот-вот покажутся кинговские монстры. Людей нет. Как нет и привычного шума улицы. Вокруг лишь ватная тишина. От нее закладывает уши, нервы вытягиваются в натянутую струну, а звук собственного дыхания становится единственным доказательством того, что я все-таки не оглохла.