«…Скорее по привычке, чем по другой какой-то причине, Гарри избрал окольный путь по коридору восьмого этажа, начав просматривать на ходу Карту Мародеров. В первые мгновения найти Малфоя ему не удалось, и Гарри решил, что он наверняка снова засел в Выручай-комнате, но тут же обнаружил крошечную точку, помеченную «Малфой», в мужском туалете на седьмом этаже, причем в компании не Крэбба или Гойла, а Плаксы Миртл. Гарри на миг остановился, вглядываясь в эту немыслимую парочку, а двинувшись дальше, тут же врезался в стоявшие у стены рыцарские доспехи. Громовой лязг вырвал его из забытья, он поспешил убраться подальше, пока не явился Филч, торопливо спустился по мраморной лестнице на один этаж и понесся по коридору. Добежав до туалета, он прижался ухом к двери. Слышно ничего не было. Гарри тихо-тихо открыл дверь.
Спиной к нему стоял, вцепившись руками в раковину и склонив над ней светловолосую голову, Драко Малфой. — Ну не надо… — раздался из кабинки проникновенный голосок Миртл. — Не надо… Расскажи мне, что тебя мучает… Я тебе помогу… — Никто мне не поможет, — ответил, содрогаясь всем телом, Малфой. — Я не могу этого сделать… не могу… не получается… А если не сделаю поскорее, он сказал, что убьет меня. Гарри замер на месте от потрясения — он понял, что Малфой плачет, плачет по-настоящему, что по щекам его льются, стекая в грязную раковину, слезы. Малфой задыхался, давился слезами, но затем, после нового содрогания, поднял взгляд к растрескавшемуся зеркалу и увидел за своей спиной вытаращившего глаза Гарри.» Дж. К. Роулинг, «Гарри Поттер и Принц-полукровка» Глава 24. Сектумсемпра. Спасибо, мисс Роулинг. Дальше мы сами.
◾◾◾
На фоне руин жизни Драко тот факт, что Поттер застал его рыдающим в туалете, должен бы был показаться ему незначительной мелочью, но, будучи и без того на пределе, младший Малфой срывается в настоящую всепоглощающую истерику. Невербальный Петрификус Тоталус, которым он пытается попасть в гриффиндорца через плечо, скомкивается в затуманенном разуме и невнятным потоком врезается в дверной проем над лохматой головой, заставляя Гарри вздрогнуть, а Плаксу Миртл — взвизгнуть и с громким всплеском нырнуть в унитаз. — Какого боггарта ты постоянно ходишь за мной, Поттер? — Драко кричит на зеркало и закрывает заплаканное лицо ладонями. В грязном отражении идиотский шрамоголовый выглядит ошарашенно, будто сам не знает, что здесь делает, и как здесь оказался. Слизеринец давится слезами, но оцепенение гриффиндорца, намертво застывшего в дверном проеме, сменяет страх на злость: — Собрание «Клуба Слизней» на другом этаже, — несмотря на всхлипывания, его голос сочится холодной яростью. В ответ на его слова Поттер только растерянно моргает, и Драко хочется выть. И Драко воет. Ему нужно, чтобы что-то произошло, потому что неизвестность терпеть сил больше нет. — Ну давай уже, — он отбрасывает свою палочку на пол, широко раскрывает руки, разворачиваясь и выставляя грудь под удар, — сделай, чтоб тебя, хоть что-нибудь! Упорно и по-гриффиндорски Гарри по-прежнему молчит и смотрит, пока Малфой тяжело дышит, успокаиваясь. Если, конечно, можно назвать спокойствием тихое отчаяние, рожденное из страха и злости. Брови Гарри встревожено сходятся на переносице, а губы поджимаются, как всегда при виде любой жизненной несправедливости, которую он в своем врожденном геройстве обязательно пытается исправить, и он выставляет палочку перед собой, приближаясь к Малфою. Сжав тонкие губы, искусанные до багровых ран, Драко дрожит в предвкушении удара проклятия в грудь и вымотанный своей эмоциональной вспышкой, но больше не плачет. Он надеется, что Поттер проклянет его чем-то, лишающим сознания, чтобы хоть ненадолго избавиться от пелены тревоги в блаженной пустоте. Приблизившись, Гарри заставляет слизеринца прижаться поясницей к краю раковины и оставляет между ними расстояние в свою палочку, направляя её в острую впадинку между выпирающих ключиц. — Я знаю, что ты сделал, Малфой, — гриффиндорец выпаливает больше негодующе, чем осуждающе, приподнимаясь на носочки, чтобы поравняться в росте с блондином. — Знаешь, — задумчиво повторяет Драко, перекатывая слово во рту. На десятую долю мгновения ослепляющая злость снова пытается разгореться внутри него и доказать, что ничего Поттер не знает, и даже близко не представляет, что ему пришлось сделать и через что ему приходится проходить каждый день. Только вот внутри у Малфоя всё перегорело и покрылось вязким слоем привычной тревоги и самобичевания, сквозь который у злости нет шансов пробиться, поэтому он глотает обвинение гриффиндорца и просто смотрит на него, опуская руки. Вблизи Гарри может внимательно рассмотреть все отпечатки тяжелых мыслей на утонченно красивом лице Малфоя: бордово-фиолетовые синяки от бессонных ночей, болезненно натягивающие кожу скулы от потери аппетита и зудящую красноту от слёз, немного разбавляющую подземельную бледность. Бледные глаза Драко могли бы показаться пустыми, но на самом деле рассказывают обо всём, о чём его рот старательно молчит. И пусть Поттер не самый блистательный студент, зато он видел достаточно страданий в своей жизни, чтобы перевести взгляд слизеринца также легко, как Гермиона переводит руны. «Я боюсь». «Я одинок». «Никто мне не поможет». Гриффиндорец отводит свою палочку, и в тот же момент, будто потеряв опору, Драко начинает сползать вниз на ослабевших ногах. Реакция ловца заставляет Поттера моментально вцепиться в худые плечи слизеринца и вдавить его своим телом в раковину, просовывая свою ногу между его бедер для опоры. Изможденное тело в его руках кажется тряпичным, и Гарри в панике бросает взгляд то на свою палочку, зажатую между его ладонью и плечом Малфоя, то на дверь. Ему хочется броситься за помощью, но слова Драко «Никто мне не поможет» эхом звучат в его голове. Он и правда понятия не имеет, за кем бежать. В полном смятении Поттер убирает свою палочку в складки мантии и возвращает руки на дрожащие плечи, робко поглаживая. Всхлипнув, слизеринец переводит взгляд на него и смотрит с какой-то обреченной мольбой. Когда неуверенные касания дрожащих ладоней перемещаются на шею и затылок, Драко внезапно накрывает волной щемящей жалости к себе, он снова захлебывается рыданиями, и хватает слабыми пальцами предплечья гриффиндорца, то ли удерживая, то ли удерживаясь. Ноги его окончательно ослабевают, и он сползает по гладкому краю раковины на мокрый каменный пол, утягивая потерявшего равновесие Гарри за собой. Они сидят в луже ледяной воды лицом к лицу — измученные мальчишки, враждующие чужую вражду. Надрывные рыдания Драко кажутся Поттеру потусторонними в своей скорби и холодят кожу сильнее, чем стремительно промокающая ткань одежды. Ему очень хочется, чтобы Малфой перестал плакать, и он не может придумать ничего лучше, чем покрепче обнять его за шею, притягивая лицом к своему плечу. Пальцы слизеринца покрепче вцепляются в руки Гарри, а его всхлипы перерастают в вой, прежде чем его тело инстинктивно начинает реагировать на теплое прикосновение так, как заложено природой. Его вдохи слишком глубокие, частые и шумные, но заботливое поглаживание на затылке и между лопаток заставляют его перестать плакать. — Пожалуйста, — Драко жалобно шепчет сквозь всхлипывания в пропитанную слезами форменную мантию Поттера, — не отпускай… Ему противно от своей слабости, и он жмурится, прикусив язык, но всё равно жмётся в изгиб шеи гриффиндорца лицом. Гарри безумно устал от боли и страданий вокруг, поэтому изо всех сил сжимает руки вокруг хрупкого тела. Прижимаясь щекой к скуле блондина и болезненно вдавливая жесткую дужку своих очков ему в висок, он упрямо шепчет: — Не отпущу. Драко не имеет права полагаться на слова Поттера, но не может вспомнить, когда в последний раз настолько безусловно верил чьим-то словам. Даже его мать постоянно пичкает его лживыми обещаниями и сказками о том, что всё будет хорошо.
