More than friends

12. Семьдесят четвёртая заметка;

Примечания:

Время действия: канонный возраст.
Чуя/fem!Дазай, взаимные/неозвученные/ещё непонятые чувства, типичные выходки Дазай и намёк на Ацуши/Кёка с той же пляской мимолётно в самом конце.

Дазай светится. Даже нет, не так. Дазай светится. Светится так ярко, что Чуя всерьёз начинает подумывать о том, чтобы достать из закромов прошлого любимые в юности чёрные солнцезащитные очки. Правда, что-то подсказывает рыжеволосому мафиози, что даже они не спасут его от сияющей ярче солнце напарницы. Впрочем, самое жуткое не в том, что обычно безразличная ко всему Дазай, бродящая с постным лицом, выглядит непомерно счастливой вне стен пыточной камеры - не в первый раз. Проблема в том, что Чуя понятия не имеет, какого чёрта происходит, и это изрядно напрягает его и без того измотанные, истерзанные нервы. Дазай всегда была немного двинутой на голову. Чуя прекрасно знает о том, что напарница наполовину такая из-за пустоты «Исповеди», высасывающей не только чужие способности, но и нутро собственной хозяйки, однако на вторую половину причуд девушки это не распространяется, и именно поэтому Чуя последние несколько дней шарахается от любой тени. Такова природа Дазай: она искренне счастлива - обычно - лишь в те моменты, когда сделала исключительную гадость ближнему своему и находится из-за этого в восторге или мечется по штабу в радостном предвкушении, когда же всё откроется. С учётом того, что обычно именно Чуя становится жертвой её розыгрышей, не так уж и небезосновательно рыжеволосый мафиози изводит себя приступами паранойи. - Чу-у-уя, - слышится за спиной радостный голос. Накахара не успевает даже обернуться, как со спины прижимается чужая костлявая тушка. Дазай выше него - что является поводом для постоянных издёвок - и поэтому вполне себе комфортно пристраивает подбородок поверх его макушки, хоть девушке и приходится всё-таки встать для этого на носки. Но напрягает Чую не то, что напарница виснет на нём, что является привычным раскладом, а тот факт, что вокруг Дазай розовая аура, мыльные пузыри и летают цветки и лепестки сакуры. Да и вообще у Чуи в настоящем складывается ощущение, что Дазай - одна из диснеевских принцесс, что в любой момент распахнёт окно, споёт, и местные воробьи опустят на её голову венок из цветов, сорванных из декоративной клумбы перед штабом. - Чего тебе, мумия? - заранее недовольно ворчит Чуя и смотрит на девушку через плечо. И вот ещё одна странность - Дазай не отвечает. Она просто смотрит на него пристально со своей неширокой, но вполне искренней улыбкой - в отличие от её жизнерадостной искусственной гримасы - и её коньячно-карие глаза, обычно похожие цветом на запёкшуюся кровь в моменты дурного или безразличного настроения, сияют изнутри тёмным янтарём. Будто искры солнечного света поселились в радужке, из-за чего она кажется яркой, блестящей, переливающейся, как цветное стекло. И из-за такого взгляда, из-за такой улыбки, Дазай мгновенно перестаёт напоминать живую восковую куклу. Её лицо меняется, оживает, и Чуя... Ладно, Чуя может признаться в этом хотя бы самому себе - он засматривается. Вокруг «Двойного Чёрного» всегда ходили сплетни и слухи самого разного характера. Самый тёмный, яростный, несокрушимый дуэт. Самые опасные эсперы Порта: всепоглощающее пламя и всепожирающая пустота. Козырной туз Портовой мафии. Если «Двойной Чёрный» прибывал на зачистку, заранее раздавались приказы выкопать свежие могилы, потому что даже самые отчаянные из врагов понимали - живым не уйдёт никто. Если «Двойной Чёрный» сопровождал Мори, в сторону мужчины боялись даже дышать. Если «Двойной Чёрный» прибывал на переговоры, представители и боссы других семей выбрасывали черновики своих договоров - все знали, что тёмный гений Порта в лице Дазай Осаму обдерёт их до нитки, даже если изначально покажется, что договор составлен на взаимовыгодных условиях. Однако ходили слухи и иного характера, особенно в самом штабе Портовой мафии. Суть этих слухов заключалась в самой банальной теме - в том, что одна половина дуэта являлась девушкой. Разумеется, никто никогда не принижал Дазай в мафии - жить хотелось всем, и желательно без потерянных конечностей и отрезанных языков. Разумеется, все также были в курсе сложных отношений «Двойного Чёрного». Едва ли во всей Йокогаме смогли бы найти ещё одну пару таких напарников, у которых абсолютное понимание на поле боя, выходящее за грани разумного, но при этом самые отвратительные отношения в повседневной жизни, построенные на взаимных оскорблениях, унижениях, подставах, издёвках и нескончаемых драках. Однако это не мешало тут и там рождаться шепоткам о том, когда же Дазай влюбится в своего напарника или когда же Накахара осознает свои чувства. Слушая эти слухи, Чуя всегда только усмехался или презрительно кривился. Он и скумбрия? Кошмар. Чуя, взращённый в царстве Озаки, искренне верил, что если однажды и будет состоять в отношениях, то только с кем-то таким же прекрасным, как его наставница. С такой девушкой, чтобы одним взмахом ресниц могла довести до дрожи в коленях. С такой девушкой, на которую хотелось бы едва ли не молиться - так бы она была хороша. Дазай не была хороша ни в коей мере. Дазай всегда была костлявой лохматой каланчой со своими дурацкими бинтами, постной миной, чёрно-белым костюмом с потрёпанной юбкой карандаш и часто поломанными ногтями, что нисколько не красило её руки. Дазай была несуразной и часто нелепой, а уж когда рот открывала, то Чуе хотелось только одного - взять иглу, грубую швейную нитку и зашить губы напарницы навеки вечные. И всё же... Всё же спустя все эти годы Чуя не может сказать с чистой совестью, что никогда не рассматривал напарницу как девушку, а не только как боевого товарища. Особенно этому способствовали периоды хорошего настроения Дазай, когда она порхала окрылённая из-за очередного бедняги в пыточной, из-за хороших посиделок со своими друзьями в «Lupin» или после особенно удачной завуалированной перепалки с боссом. В такие моменты Дазай светилась, улыбалась и даже смеялась - негромко, но очень приятно, красиво. Так, что в Чуе зарождалось желание смешить её просто для того, чтобы услышать этот звук. Не то чтобы колокольчики на ветру, но было что-то такое в смехе Дазай, отчего у Чуи на душе легче становилось. Может, поэтому Накахара так и раздражён в последнее время. Из-за того, что Дазай сияет по непонятной причине, а рыжеволосый мафиози не только не знает этой самой причины, но ещё и засматривается постоянно на свою напарницу, которая так... Так красива в своём как будто беспричинном счастье. И чем больше Чуя засматривается, тем больше дурацких ванильных мыслей в его голове, от которых мафиози самого воротит. В памяти откладываются совершенно идиотские детали. Вот зачем, например, Чуе помнить, как красиво солнце золотит каштановую гриву вьющихся на концах волос? Или зачем ему помнить, как красиво смотрится бледно-розовый румянец на кремовой коже? Или зачем ему помнить эти дурацкие солнечные блики в карих радужках чужих глаз, длину ресниц и как Дазай забавно морщит нос, когда довольно фыркает? - Чу-у-уя, - вновь довольно растягивает его имя Дазай и трётся щекой о макушку. - Босс сказал, что на завтра у нас обоих отгул после сдачи всех отчётов. Ты обещал, что однажды закормишь меня крабами так сильно, что я не смогу смотреть на них без тошноты. Чиби поведёт меня в ресторан? - Вот ещё, по ресторанам тебя водить, - фыркает Накахара. И даже уже не пытается сбросить липучку-напарницу с плеч, потому что знает - всё равно дёрнет за руку, и покатятся вместе по коридору. Впрочем, в последнее время Чуя ловит себя на мысли, что не так уж ему и неприятно, когда Дазай на нём виснет. Она костлявая и вся острая какая-то, конечно, но тёплая и вес её, небольшой, но ощутимый, как-то даже приятен, что ли. Похожее ощущение у Чуи обычно рождается на поле боя, когда он вытаскивает напарницу на спине или на руках. И пусть Дазай обычно прибедняется или притворяется потерявшей сознание, держать её в своих руках всё равно приятно. Так Чуя на сто процентов уверен, что она в безопасности и ни во что не влезет, что им обоим аукнется тем ещё дерьмом. Видимо, это начало распространяться и на повседневную жизнь. Да, зудит над ухом комаром, зато Чуя точно знает, что не похищена и не топится, и босс не выдернет его из постели посреди ночи, чтобы мчался искать эту непутёвую мумию по всем закоулкам и подвалам. - Значит ли это, что Чуя снова пригласит меня к себе домой? Это невозможно, но Дазай и в самом деле начинает сиять ещё ярче. Отмахнувшись от прилипшего к щеке ярко-розового цветка, посыпанного блёстками, Чуя встряхивает головой, чтобы избавиться от аляповатой фантазии, обилие розового цвета в которой режет глаза даже мысленного взора, и всё-таки оборачивается к напарнице, чтобы почти уткнуться носом в чужую грудь. Удивительно, но Дазай не смеётся из-за этого, не подкалывает опять из-за роста и не пытается вогнать в краску. Вместо этого она сама как будто немного смущается и делает шаг назад. Немыслимо! - Дазай, - негромко, вкрадчиво говорит Чуя, с прищуром вглядываясь в лицо напарницы. - Ты... - Что такое, Чиби? - склоняет голову к плечу девушка. Чуя щурится ещё сильнее. Вроде бы его напарница. Он же знает её «от» и «до». Он её по шагам, по дыханию, по одному только запаху узнает. Он её биение сердца от чужого отличит. Внешность, манеры, повадки, одежда, походка - всё то же самое, но Дазай как будто подменили. Иногда странности так и мелькают перед глазами, из-за чего Накахара напрягается всё сильнее. И вот край - чтобы Дазай и упустила возможность поиздеваться над ним? Активировав «Смутную печаль», Чуя протягивает вскинувшей брови напарнице ладонь. - Обнули. Дазай какое-то время пристально рассматривает его, а после улыбается шире и срывается на негромкий так любимый Накахарой смех. Продолжая посмеиваться, она протягивает ладонь, и её пальцы вспыхивают прозрачно-голубым свечением «Исповеди». Прохладные, они опускаются на запястье, мягко обхватывая и тут же крепко сжимая. Голубое свечение гасит алое, будто вода хлынула на огонь, и Чуя не может сдержать шумного выдоха, из-за чего Дазай лукаво сверкает на него своими глазищами. - Чиби решил, что меня подменили? Интересно, почему? - Мне вот тоже интересно, какого чёрта ты вся сверкаешь уже пятый день. Если ты опять заложила взрывчатку в мою машину, я не знаю, что с тобой сделаю. - Ах, Чиби такой подозрительный! - театрально всплёскивает руками Дазай. А после вдруг улыбается ему так мягко, искренне и - нежно? - что Чуя столбом застывает, почти оглушённый этим проявлением непривычных напарнице чувств. - А ещё Чиби очень глупый. Я знала, что эта идиотская шляпа подъедает твои мозги. Уваа, ужасно! Чиби и так не слишком умный, а потом станет совсем глупым, и тогда мне точно придётся посадить тебя на поводок! Вот, это старая добрая Дазай, которая не вгоняет в паранойю, и из-за которой нервы Чуи звенят по естественным причинам, а не из-за дурацких размышлений о том, что у девушки очень сухие губы, и стоит посоветоваться с Коё-сан и подарить ей гигиеничку, чтобы были мягкими и блестящими. Родная, знакомая Дазай, привычная, с которой Чуя с радостью вступает в перепалку, в процессе которой даже не замечает, как они добираются до лифта, спускаются в холл штаба Порта и покидают его. Только усевшись за руль машины и обнаружив на соседнем сиденье Дазай, Чуя приходит в себя и начинает недовольно ворчать. Он в самом деле не собирался возить Дазай ни по ресторанам, ни уж точно приглашать к себе домой - ни этим вечером, ни следующим днём. Но, как часто бывает в случаях с Дазай, рыжеволосый мафиози вновь ничего не решает, и поэтому пристегнувшаяся ремнём безопасности напарница уже привычно копается в бардачке в поисках непонятно чего и фальшиво подпевает песне на любимой волне включенного радио. Всё, что остаётся Чуе, это смириться с тем, что этот день он проведёт в компании своей напарницы. Чуя старается не думать о том, что ему всё чаще кажется - это не так уж и плохо. Почему-то он уверен, что как только всерьёз задумывается обо всех этих странных мыслях, крутящихся в его голове и имеющих отношение к Дазай, это будет что-то вроде сделки с Дьяволом, и дороги назад уже не будет. Ощущение жуткое, паранойя настойчиво советует держать оборону, и Чуя только вздыхает перед тем, как вывести машину на дорогу. Он уже даже не мечтает о спокойной жизни - давно осознал, что та махнула ему рукой на прощание в тот момент, когда он сбил в Сурибачи лохматую забинтованную девчонку с пособием по суициду в руках. «Впрочем, нужна ли мне эта спокойная жизнь?» - задаётся насущным вопросом Чуя и косится на напарницу. Дазай смотрит в ответ и улыбается. От её улыбки в груди рождается странное тепло. Накахара спешно переводит взгляд на дорогу и вновь тяжело вздыхает. Пожалуй, хотя бы самому себе он может признаться, что ко всем чертям ему не сдался этот унылый покой, и жизнь его без Дазай Осаму в роли извечного раздражителя рядом потеряет половину, если не все свои краски. Но напарнице он ни за что в этом не признается. Вот ещё! Обойдётся.