Вишнёвая пена

22. Вишнёвая комната.

Не скажу, что жизнь обрела новые краски. При очередном трипе от таблеток было гораздо больше красок, чем от завязки. Но тривиальный быт начинает мне нравится. Этот мерзкий кофе, который он готовит по утрам. Ужасный, до трясучки омлет. Его пальцы, которые не оставляли моё тело в покое ни на час. Это приятно. Приятно осознавать, что есть кто-то, кто в таком же состоянии, как и ты. У кого в голове та же смесь боли и пугающих мыслей.

Я люблю, когда он стягивает с меня одежду, затем бельё, а следом все запреты, разрушая рамки морали.

Для нас больше нет понятия морали.

Я люблю то, как чудно сочетаются его иссиня черные волосы с желтыми глазами.

Я люблю забирать у него из рук утреннюю сигарету, выискивая на его лице бешенство.

Я так сильно старалась отвлекать его.

Каждый раз, когда я понимала, что без дорожки кокаина он сейчас разлетится на куски, я подставляла ему свою шею вместо наркотиков. Он отчаянно водил по ней носом, губами оставляя влажные следы. Поддавался грязной привычке.

Я не против быть его привычкой.

Казалось, вот так и будет. Вся наша рутина казалась до чёртиков правильной, несмотря на внутренние сдвиги.

Я не знала, что чуть позже я буду сплетать свои разорванные части в одно целое своими силами.

Я не знала, что тогда был последний день, когда я могла насладиться обезумевшим взглядом жёлтых глаз и наглыми руками.

Это был последний наш день.

Зимняя декабрьская ночь была беспокойна. Я то и дело срывалась в сидячее положение то от своих кошмаров, то из-за того, что Кирилл дрожал.

Я прижималась к нему сбоку, забирая часть тревоги себе. Или у меня не получалось. Я не знаю.

Когда на часах было ближе к трём я снова вернулась из кратковременного сна.

– Кир, ну что с тобой? Эй? – я провела холодной ладонью по его лбу, собирая бисеринки пота.

– С-спи, – его зубы застучали друг о друга с новой силой.

– С-с-спи, Лиз, – я вскочила, присаживаясь на диван, упираясь коленями.

– Кир, тебя лихорадит, твою мать, чего ты молчал? – с ужасом сдёргивая одеяло я обнаруживаю, что его ладонь, та, которая была дальняя от меня, сжимается в некотролируемой конвульсии.