Роман с цветами

1. С нуля

Я взял отцовский триммер, встал возле раковины и безжалостно провел дорожку «единичкой» от самой линии роста волос на лбу до затылка, ровно посередине головы: чтобы уже некуда было отступать. Волосы — не руки, отрастут. Пусть летят себе в раковину, покидая плешивую голову, дурацкую, как моя жизнь. Мне казалось, что побриться налысо — лучший способ начать все с нуля. Когда я закончил, то еще долго разглядывал фиолетовый синяк от цепких пальцев Егора на плече. Двоюродный братик не церемонился, узнав обо мне вчера кое-что новое. Кажется, прошлым вечером он ничего не соображал. Интересно, теплится ли вообще в его светлой головушке хотя бы капелька интеллекта?

Но не только Егор достал меня окончательно. Достали эти ласковые улыбки окружающих, пальцы в завитках моих волос, непрошенные прикосновения, умиление моими веснушками. «Ах, какой ангелочек», — с самого детства нахваливали случайные встречные бабушки в автобусе или продавщицы, когда мама таскала мелкого меня с собой на рынок за покупками. Характером я весь пошел в нее — нежную, заботливую, одухотворенную, а вот комплекцией — в отца. И чем взрослее становился, тем меньше казался себе ангелочком: где вы видели купидончика метр восемьдесят пять с косой саженью в плечах? Сам себя я ассоциировал скорее с неуклюжим медведем, но никак не с сердечками и солнышками. И так ненавидел все эти уменьшительно-ласкательные прозвища.

С детства был любимчиком, милым мальчиком, кудрявым зайчишкой, лапушкой. А вырос петушком. И после того, как признался родителям в своей возможной гомосексуальности, казалось, они теперь будто норовили залезть мне не только в голову, но и в душу. Désolé,* родные мои, я не специально, честное слово. Единственная девочка, которую я любил и буду любить, и только на правах законного родственника, — это моя сестра.

Еще в средних классах, когда все мальчики тайком дарили валентинки нашей практикантке по русскому, я с замиранием детского сердечка взирал на то, как учитель рисования водил кистью по моему листу. Это был мужчина средних лет, всегда одетый с иголочки, будто он только что вышел из Третьяковки, а следом, сразу после школьного урока, у него запланирован какой-нибудь аукцион. Но меня тянуло к Андрею Владимировичу не из-за его костюма. Почему, я понял намного позже, а тогда это было лишь детским восхищением. Каким-то образом он всегда знал, кто в каком настроении, мог поддержать, подсказать что-то, но никогда не критиковал и не ругал. Ко всем ученикам он обращался на «Вы». «Я буду относиться к вам так, как хотел бы, чтобы вы относились ко мне, — сказал он на одном из первых занятий. — Но если кто-то посмеет проявить ко мне неуважение, пеняйте на себя».