Любовь - лишь воспоминание

Ей не суждено было проснуться

Tris

Уже несколько дней я не ходила в диспетчерскую. Понятия не имею, что сейчас происходит в Чикаго, где Тобиас и остальные. Джо сообщил мне, что удалось нейтрализовать нападение на Альтруизм. Это полностью заслуга Бюро — быть может, они действительно знают, что делают, и было глупо мешать? Они сохранили жизнь многим людям, вернули их в мир. Я рада, что в Чикаго всё нормализовалось и вернулась фракционная гармония.

Пытаюсь забыться, проводя больше времени с мамой. Всё, чего мне сейчас хочется, — чтобы она очнулась. Джо разрешили сопровождать меня к ней. Как-то спокойней, когда он рядом... Это было раньше только с Тобиасом. Странно, но всё меняется. Я должна дальше жить ради мамы. Если она очнётся, то остальное будет абсолютно неважно. 

Джо постоянно рядом со мной. Я подпустила его слишком близко к себе, но так нужно. Не представляю, что Дэвид думает о нас, но на людях мы до безумия влюблённая пара. Игра. Теперь это больше, чем игра. 


Мы едем на лифте вниз, в мамину палату. Кабина тихо гудит, я слышу биение своего сердца, и, кажется, этот звук везде. Джо стоит рядом, он тупо смотрит на закрытые двери лифта. Не оборачиваясь, я нахожу его руку и чувствую, как Джо вздрагивает. Наши пальцы переплетаются, и только тогда я рискую заглянуть ему в глаза. 

— Что ты делаешь? — спокойно спрашивает Джо.

Я сжимаю губы и, переведя дыхание, тихо говорю:

— Не знаю.

Еще мгновение он смотрит на меня, потом притягивает к себе, и я утыкаюсь носом в его грудь, еле сдерживая слёзы. От Джо пахнет так же, как и в его кабинете: лимоном и деревом. 

— Я не знаю, что делать... не знаю, Джо. Я устала ждать и надеяться. Всё, что я делаю, бессмысленно и бесполезно, — я чувствую на щеках слёзы, и плевать, что он их видит. Больше не хочу быть сильной: я устала. 

Джо обхватывает моё лицо руками и строго смотрит в глаза. 

— Не говори так! Ты не должна сломаться, Трис. Только не ты, бесстрашная девушка. Я не могу поверить, что ты опустила руки. 

Я резко отталкиваю его от себя и прижимаюсь к противоположной стене лифта.

— Я не бесстрашная. Ты не знаешь, что мне пришлось пережить. Ты никогда этого не почувствуешь на своей шкуре! — трясу я головой. 

Двери лифта открываются, и вижу двух охранников, которые стоят в коридоре. Лицо Джо становится каким-то отрешённым. 

— Я знаю это, — говорит он, вылетая из лифта. 

Я продолжаю стоять в кабине, прижимаясь к холодной, металлической стене. Трясутся руки, я не могу поверить, что Джо обвинил меня в слабости. Двери лифта начинают закрываться, я придерживаю их руками и выхожу из кабины. Джо уже в конце коридора, рядом с палатой мамы. Он открыл дверь электронным ключом и зашёл внутрь. Я поплелась к нему. Мне совсем не хотелось сейчас говорить с Джо. Я ожидала от него поддержки, но в итоге получила только плевок в душу. Он не может говорить о том, чего не знает. Я подхожу к двери и вижу, как Джо стоит рядом с моей матерью. Её лицо, как всегда, безмятежно. Я не знаю, что она сейчас чувствует, слышит или о чём думает. Мне ясно, что Дэвид ждет подходящего момента, дабы вывести маму из комы. Он должен быть уверенным, что я не убегу с Натали из Бюро при первой же возможности. Но в Чикаго меня влёк только Тобиас, а сейчас он уже не со мной. Нет больше нас и никогда уже не будет. Он выбрал Эми, а я должна выбрать того, кто поможет спасти маму, — Джо. Во мне никогда не умрёт альтруист. Надо делать всё, чтобы помочь другим. 

Джо стоит почти у самого изголовья кровати мамы и смотрит на нее. Я медленно подхожу к нему и кладу руку на плечо. Чувствую, как его мускулы напрягаются. 

— Ты не должна делать это, когда мы одни, — говорит он куда-то в пустоту. 

— Что именно?

— Притворяться, — сквозь зубы цедит Джо.

— Мы не одни, — я смотрю в сторону мамы.

Джо кивает.

— Ты права. Мы никогда не будем одни.

Он резко разворачивается и отходит от меня, словно я ему противна. Я чувствую, что Джо стоит сзади, просто не может уйти и оставить меня. Что бы он ни говорил. Его по-настоящему влечёт ко мне, но я не могу сказать того же и о себе. 

Я сажусь на колени рядом с мамой и глажу её по щеке, убираю за ухо тёмную прядь волос. Мама совсем бледная, её кожа буквально бесцветная. Я не хочу, чтобы она страдала.

Когда-то в Альтруизме дети пели песню, собираясь на окраине поселения. Я слышала её всего раз, но слова моментально всплыли в голове. Я начала шептать их ей на ухо, напевая всё громче: