Follower

Проваливай

Суббота. я сплю несколько часов, хоть и легла слишком поздно – рисовала почти до утра. У меня творческое похмелье: я устала, в голове приятная пустота, мое сердце удовлетворено. Оно давно забыло, что такое отдаться свободе. Творчество – это свобода. А все это время я жила в клетке изо льда, которую воздвигла сама для себя. Я не знаю, что будет дальше.

Я хочу наслаждаться жизнью. Хочу бежать по вересковому полю так, чтобы нежные малиновые соцветия касались моих коленок, хочу вдыхать аромат горьковато-пряного меда, хочу пить солнечный свет, черпая его ладонями. Искристо смеяться, ловить губами капли летнего дождя, держать за руку того, чьи губы, сотканные из бархата, дарят прохладные поцелуи.

Наверное, я и любить хочу. Я могу себе это позволить?

Пока что я это рисую акварелью. И не могу остановиться. Не считаю часов, не знаю времени, не замечаю голода и жажды, просто рисую. Рисую до самого прихода Джейдена. Он звонит в дверь, и я, погрузившись в собственные эмоции, не сразу слышу этот звук. Понимаю, что что-то не так, когда он начинает долбить в дверь.

Я открываю ему, и он заходит в мою квартиру, словно к себе домой. Сегодня на нем нет костюма и до блеска начищенных ботинок – обычные джинсы, черный лонгслив с круглым вырезом, кожаная куртка и кроссовки.

– Почему не отвечаешь на звонки? – с порога спрашивает Хосслер.

Его тон, разумеется, неприветлив.

– Я была занята, – сдержанно отвечаю я.

– Чем? Спасала планету? Если чем-то другим, менее важным, то это не оправдание. Всегда отвечай на мои звонки. Я звонил тебе всю ночь и все утро.

– Я действительно была занята.

Его голубые глаза насмешливо на меня смотрят.

– Я беспокоился. Думал, вдруг с тобой что-то случилось. Прихожу – ты в порядке, вся такая высокомерная. Чувствую себя идиотом.

– Я высокомерная? – удивленно спрашиваю я.

Никогда себя такой не считала. Он издевается?

– А как иначе называется такой игнор? Высокомерием. Поверь, не все могут игнорировать меня,- усмехается он. – А ты крепкий орешек, Хлоя. Любишь играть людьми, которые за тебя беспокоятся?

– Прости, пожалуйста. Я всю ночь рисовала, каюсь я. – Зачем ты пришел?

Хосслер молчит – какой же он все-таки непонятный! Я пожимаю плечами, разворачиваюсь и иду в гостиную. А он приближается ко мне сзади и вдруг обнимает за плечи, прижимая спиной к своей груди и уткнувшись носом в шею. Это безумно приятно и тревожно одновременно.