Duty and freedom

Вroken ІІІ: hopes

Чонгук вслушивается в тягучий голос Руэлл, наблюдая за вечерним городом. Всё-таки идея взять водителя была действительно удачной: у него есть возможность немного подумать. Лучше, конечно, было бы вздремнуть несколько минут, но сейчас и секунды упускать нельзя. Мужчина прикидывает, как будет морально уничтожать министра, как загонит того в угол и заставит выложить всю правду. Он прикрывает глаза, будто бы уже поднимается по мраморным ступенькам к большим дверям, кивает лично ожидающему гостя мужчине, неспешно минует коридор, испытывая молчанием, проходит в кабинет, принимает в руки бокал... Чон дёргается, словно ужаленный, осколки реальности воедино собирает. Перед глазами всё ещё мелькают картинки, как разлетается стекло в его же пальцах, как по чужой белой рубашке расползается красным маком кровавое пятно. Мужчина будто бы наяву чувствует слабеющую хватку на плечах, предсмертный хрип в ухо и вой полицейской сирены.

— Сверните в офис, немедленно. Министра оставить в покое.

Водитель кивает коротко и передаёт остальным автомобилям об изменении маршрута. Чон на заднем сидении напряжён, его спина пряма, а плечи приподняты, как у хищника перед прыжком. Так выглядит загнанный в угол клетки лев перед тем, как прыгнуть на человека и прогрызть путь к свободе. Он уже подходит к точке кипения, ещё немного и начнёт, как цунами, сметать всё у себя на пути. И всей стране нужно бы молиться, чтобы всё решилось поскорее, пока кровь ручьями улицы не заполнит. Загнанный в угол зверь в отчаянии, ему плевать на последствия – лишь бы больше жертв, даже если шанс на счастливый финал почти что равен нулю. Он будет бороться из последних сил, рвать когтями, впиваться зубами, ломать кости. У мужчины перед глазами кровавый туман начинает собираться, а лёгкие металлический запах наполняет.

Чонгук в кабинет поднимается, радуется, что в лифте один, можно хотя бы минуту побыть слабым. Дать слабости выйти наружу. Прислонившись спиной к холодной стене, взглядом потолок чарует, жалеет, что время назад не отмотать. И пусть никогда не трусит перед трудностями, с невероятной смелостью любой вызов принимает, готов и в огонь, и в воду, но весь груз, свалившийся на плечи, это не облегчает. Чон понимает, что не сам его тащит, хочет друзей уберечь от лишней возни. Началась игра не на жизнь, а на смерть. И мужчина цветы смерти щедро посеет, ей же дорогих себе людей не отдаст. Пусть она подавится трупами врагов, разгребает завалы с остатков тел, но не найдёт она там ни Чимина, ни Сокджина, ни его самого. Костлявая ещё ему покорно поклонится.