sick love

twenty nine

Лифт приезжает, мы заходим внутрь. Вдруг, по какой-то необъяснимой причине, возможно из-за нашей близости в замкнутом пространстве, атмосфера между нами меняется, заряжаясь опьяняющим предчувствием. Мое дыхание учащается, сердце бьется сильнее. Он чуть поворачивается ко мне, его глаза темнее графита. Я кусаю губу.
– К черту бумаги, – рычит Уолтон . Он набрасывается на меня и прижимает к стене лифта. Прежде чем я успеваю опомниться, он словно тисками сжимает рукой мои запястья и поднимает их мне над головой, при этом бедрами прижимая меня к стене.
О-о! Другой рукой он тянет вниз мой «конский хвост» так, чтобы лицо обратилось к нему. Его губы касаются моих. Мне почти больно. Я испускаю стон в его раскрытый рот; воспользовавшись этим, он проникает языком в образовавшееся отверстие и начинает уверенно изучать мой рот. Меня никто так не целовал. Немного нерешительно, я тянусь языком ему навстречу, и мы сливаемся в медленном эротическом танце прикосновений и ласк, чувственности и страсти. Теперь он крепко держит меня за подбородок. Мои руки пригвождены к стене, голова запрокинута, его бедра не дают мне пошевелиться. Я чувствую животом его эрекцию. О господи... Он хочет меня! Джейвон Уолтон , прекрасный, как греческий бог, хочет меня, и я хочу его... прямо здесь, в лифте.

-Ты. Такая. Сладкая. – Он произносит каждое слово отдельно.
Лифт останавливается, двери открываются, и Джейвон  в мгновение ока отскакивает прочь. Входят трое мужчин в деловых костюмах и, глядя на нас, ухмыляются. Сердце колотится, словно я только что бежала в гору. Я хочу сесть и обхватить колени... но это слишком очевидно.
Украдкой я смотрю на него. Джейвон Уолтон выглядит абсолютно спокойным, как будто он только что разгадывал кроссворд в газете. Ужасная несправедливость. Неужели ему все равно, что я тут стою рядом с ним? Он смотрит на меня искоса и глубоко вздыхает. О, ему совсем не все равно! И моя маленькая внутренняя богиня, плавно покачивая бедрами, танцует победную самбу.

Бизнесмены выходят на втором. Остается проехать один этаж.
– Ты почистила зубы, – говорит Уолтон, глядя на меня.
– Твоей зубной щеткой.
Его губы кривит чуть заметная улыбка.
– Ах, Мелани Харрис, что мне с тобой делать?
Двери открываются, он берет меня за руку и ведет за собой.
– Что за странное свойство лифтов? – задумчиво произносит на ходу Джейвон, обращаясь скорее к себе, чем ко мне. Я машинально стараюсь не отстать от него; думать я сейчас не способна. Мои мозги остались размазанными ровным слоем по стенам и полу лифта номер три в отеле «Хитман».
————————————-

Джейвон открывает дверь пассажирского сиденья черного внедорожника «Ауди», и я забираюсь внутрь. Он ни словом не обмолвился о вспышке страсти, которая случилась в лифте. Можно ли это упоминать? Или притвориться, будто ничего не произошло? Мне уже самой не верится, что это было на самом деле – мой первый настоящий поцелуй. Чем дальше, тем больше он похож на миф – легенду Артуровского цикла или затонувшую Атлантиду. Ничего не было и быть не могло. Наверное, мне померещилось. Я трогаю свои распухшие от поцелуя губы. Нет, никаких фантазий. Я уже совсем не та, что раньше. Я безумно хочу этого мужчину, и он хочет меня.
Джейвон, как обычно, держится вежливо и слегка отстраненно.
Как это понимать?
Он заводит двигатель, выезжает со своего места на парковке и включает MP3-плеер. Салон машины заполняет сладчайшая, волшебная мелодия – поют два женских голоса. Здорово... мои чувства в беспорядке, и музыка действует в два раза сильнее. От восторга по спине бегут мурашки. Джейвон поворачивает на Парк-авеню. Он ведет машину со спокойной, ленивой уверенностью.

Что за музыка?
– Цветочный дуэт из «Лакме» Делиба. Тебе нравится?
– Восхитительно.
– Да, классно. – Джейвон глядит на меня и ухмыляется. На какое-то мгновение он становится молодым, беззаботным, офигенно красивым – таким, каким должен быть человек в его возрасте. Может, это и есть ключ к его душе? Музыка? Замерев, я сижу и слушаю дразнящие и манящие ангельские голоса.
– А можно поставить еще раз?
– Конечно.
Джейвон нажимает на кнопку, и мой слух снова ласкает дивная музыка, и я отдаюсь ее нежной, томительной власти.