zwillinge

часть 9.

Пойман на лжи.
Прошу, найди невинного меня…
Я не могу выбраться из этой лжи.
Прошу, верни мне мою улыбку

Тэхен метался по собственной совести и по мокрым простыням, прокусывая чужую плоть до металлического вкуса. Каждый раз ему казалось — вот он, последний раз, больше такого не будет, не сорвусь, не приеду, а после — было, срывался, приезжал. И бесконечно оправдывался мысленно перед собой Хосоком.

Чонгук вбивается в его тело остервенело, грубо, не щадя; до жжения кожи, до гематом на спине, до прокусанной кожи на плечах, ключицах, груди; пока не закончится воздух, пока Тэхен не сорвет голосовые связки, пока чертова Вселенная не взорвется в голове обоих.

У Тэхена в голове — сотни раз «Хосок», пока он скачет на чужом члене, подмахивает бедрами, откидывает голову до хруста, кричит — Чонгук упивается, рычит, крепко держит за бедра и самостоятельно на себя насаживает, как безвольную игрушку.

Хосок не осуждает, почти принимает, корчится от боли наедине с собой, но не показывает виду — нельзя быть слабым. Он улыбается ярко, превращая глаза в маленькие солнышки, рассказывает истории про единорогов и Марс, считает вместе с Тэхеном созвездия, переплетает пальцы и закрывает глаза.

У Чонгука в голове не существует слова «нет» априори. Он Тэхена разъедает, ковыряет чайной ложкой внутренности, смакует кости, — голодный зверь, — облизывает его всего, помечает собственным запахом — клеймо Дьявола. Чонгук — Люцифер, Тэхен — Лилит. Они горят в своем греху, плавятся, распадаются, подливают в огонь не масло — бензин.

У него на реплее стоит неизменно одно произведение — захлебывающиеся стоны, влажные от поцелуев-укусов губы, смятые простыни и широко разведенные ноги, выгибающийся по-кошачьи, до хруста, просящий в себя всего Чонгука, насаживающийся остервенело, блядски; только метку не позволяющий поставить.

Хосок принимает Тэхена обратно — использованного, с гематомами, порезами; целует трепетно чужие раны, пытаясь залечить, успокоить, показать — ты не один, я здесь, рядом, обними меня и все будет хорошо. Хосок исцелял своим светом, принимал с открытыми объятиями, получал нож не в спину — в сердце.

Кожа Чонгука — сладкая, терпкая, оседающая хвоей на кончике языка; Чонгук заполняет его до краев, до берегов его необъятного удовольствия; Чонгука много и все для Тэхена. Он почти сошел с ума от этой мысли.