Иногда, желая изменить прошлое, всё самое важное проходит мимо тебя.
День рождения. Смирение.
17 лет. 17 лет мой отец закатывает подпольные вечеринки для своих коллег из мэрии. Он всегда говорит, что это мой праздник, но никто никогда не спрашивал, чего хочу именно я.
5 июня 1934 года — день, когда 17 лет назад на свет появилась я, Марта Баер. И жизнь моей семьи перевернулась с ног на голову. За окном поистине красиво: начали распускаться цветы на клумбах. Белые, как снег лилии; пионы, которые наполняют запахом весь сад; прямо под окном растут алые розы. Они напоминают мне о детстве, когда мама отводила меня в сад и срывала один цветок, чтобы вплести его мне в волосы. А затем, когда темнело, мы шли к камину, чтобы согреться и почитать книги. Мама всегда читала интересные захватывающие истории про смелых и благородных героев, готовых встать на защиту любого.
Я захожу в свои апартаменты, которые не менялись с момента, как умерла мама. Раньше у меня стояла небольшая кровать, но затем отец заменил её на огромную. Двуспальная постель с прозрачными балдахинами, которые свисали до пола и создавали в комнате уют и спокойствие. Комната вся в светлых тонах. Пол из светлого дерева, а стены покрыты краской с голубым отливом. Вся мебель выполнена из клёна молочного цвета.
Весь день со мной возятся как с Королевой Великобритании. Чёрные, как смола волосы собраны в аккуратный пучок на затылке. Платье явно выбирал отец. Оно выполнено из ткани с бахромой золотого цвета; длина его намного выше колен; открытое декольте и плечи; только две тонкие лямки в цвет бахромы мешают платью упасть на белоснежный пол моей спальни. Единственное, что я ощущаю от этого платья: «Эй, посмотрите на меня, мой отец хочет поскорее выдать меня замуж!».
Я не хочу его винить, он сам женился в 17 и всего добился без помощи связей, единственным человеком, который всегда ему помогал, была моя мать. Отец всегда говорит: «Элиза гордилась бы тобой, Марта». Как мне кажется, он видит во мне её.
Я действительно похожа на неё: зелёные широко распахнутые глаза, маленькие губы, тонкие брови с изгибом, белоснежная кожа, чёрные волосы. От отца мне досталась явная курносость и рост примерно метр шестьдесят. Мои подруги говорят, что я скрываю свою красоту. В обычной жизни я не ношу то, что выбирает отец, однако не позволяю себе носить то, что действительно хочу, даже в окружении прислуги не имею право носить «мужскую одежду». Брюки в нашем доме — табу. Почему? Элиза Баер славилась тем, что ей было всё равно на мнение общества, и носила что душе угодно. Я скучаю по ней и её мягкому успокаивающему голосу. Она умерла, когда мне было 10, 26 августа, от болезни, которую не смогли вылечить. Последние дни мама не вставала с постели, а нас с отцом пускали потому, что доктора уверяли о незаразности болезни. Я подробностей не знаю, так как отец был явно против того, чтобы пускать меня к маме, но каждый раз, как он уходил на работу, я бежала в сад и собирала ей букет, который только могла унести. А ученики приходили к ней и приносили рисунки и рукодельные подарки, которые отец сжёг спустя неделю от смерти матери.
Каждый год отец позволяет мне проведать её могилу. Там собирается много народу. Маму любили все: от маленьких детей, с которыми она работала, до пожилых, которым помогала до болезни. Люди несут цветы. Многое за 7 лет изменились: люди выросли, постарели, а некоторые уже даже умерли.
Последнее, что мама сказала мне: «Дорогая, я всегда буду с тобой, что бы не приключилось, помни, нет ничего страшнее смирения. Борись, и только тогда в твоей жизни будет свет — такой же яркий, как твоё сердце. Я люблю тебя, Марта. Марта Баер, выпрями спину и позови отца. И ещё, дорогая, не сожалей ни о чём, не береги прошлое, если оно мешает будущему.»
В тот момент она вставила мне в волосы заколку. Мама всегда говорила, что она очень ценна, и передаётся из поколения в поколение. И сейчас, когда я стою в платье, которое больше напоминает пеньюар, то понимаю, что мама не была бы рада тому, кем я стала. Безвольная кукла в руках отца, а затем и жениха. Что бы она сказала мне? Что мне нужно бороться?
Я, не задумавшись, вставила в угольно-чёрный пучок ту самую золотую заколку. Простая роза в волосах, но именно эта вещь вселяет в меня уверенность. Когда я закрепляла заколку, из пучка выбилась огромная прядь волос, если это увидит отец, он будет в ярости. Я решила исправить ситуацию, сделав из этой пряди волну. Такому трюку научила меня моя гувернантка Мэри. Она знала намного больше, чем любой профессионал, и только её я подпускала к своим волосам. Мари замечательная женщина. Раньше она была подругой моей матери, а после её гибели захотела остаться и помогать мне и отцу. Разумеется, сейчас помощь нам не нужна, но она тот человек, которому я не безразлична после отца. Эта женщина выше меня на целую голову, и поэтому делать мне прически ей не составляет труда, но для приличия она каждый раз просит меня сесть. Мэри Вуд — та, кто поддержит в любой ситуации, будь то потеря любимой игрушки или любимой матери. Её внешность соответствует её внутреннему миру. Светлые волосы обрамляют круглое лицо с характерными щеками. Проницательные понимающие небесно-голубые глаза всегда смотрят с любовью. Я понимаю, почему папа нашёл в ней ту, которой можно заткнуть сияющую дыру в груди от потери любви, но не понимаю того, почему он скрывает от меня свои чувства. Их роман начался года 3 назад, но никаких проявлений чувств при мне не было, лишь однажды я увидела, как отец целовал Мэри в губы. Тогда я подумала, что отец предал мать, но сейчас понимаю, что любая боль может пройти.
Больше всего я ненавижу макияж. Моё белое лицо делают ещё белее, глаза подводят чёрным, ресницы визуально удлиняют тушью, а губы подчеркивают красной помадой с уголком на верхней. У меня не такая форма губ, острый уголок никогда не нравился на себе, но на других знакомых дамах выглядит крайне эстетично. Я не знаю почему, но макияж выглядит на мне нелепо. Мои рассуждения прервал знакомый резкий и неторопливый стук в дверь комнаты.
- Входите, — ответила я.
В комнату зашёл отец. Ему в этом году исполнится 40 лет, но его лицо уже покрыто морщинами. По внешности он полная противоположность мамы. Скул почти нет, квадратная челюсть, голубые глаза и светлые волосы. Отец всегда одет «с иголочки»: он же мэр.
- Поздравляю с семнадцатилетием, Марта, - папа слишком серьёзен, неужели что-то произошло?
-Ты готова?
-Да, папа, я готова, - не сдержавшись, я задала вопрос и сразу же пожалела. -Что-то случилось?
— Этот чёртов синдикат убил Эндрю Кхилена,-с явной злобой ответил отец, но, увидев мой ошеломленный взгляд, успокоился. Эндрю был лучшим другом моего отца, ему месяц назад исполнилось 29, мы с ним почти не виделись, но отец говорил, что нет человека вернее.
-Похороны через неделю. Милиция снова пытается найти хоть зацепку, оставленную мафией. К сожалению, абсолютно никакого прогресса нет. Для безопасности с нами поедет охрана.
- Охрана?! -это поразило меня: обычно мой отец был против охраны. Он считает, что в её ряды могут влиться те, кто хочет подорвать его власть или сделать что-то ещё хуже. Всю жизнь отец жил либо без неё, либо с охраной от мэрии. - Ты уверен?
-Разумеется, Марта, синдикат не остановится на одной жертве, я не хочу рисковать тобой, - наверное, я должна была испугаться, но ничего такого у меня не было. Я поняла, что смотрю себе на руки, поэтому вернула взгляд на отца. На его лице обычно чуть хмурый взгляд с множеством морщин, но сейчас я видела только искреннюю улыбку.
-Ты точно ничего не забыла? - он достал из-за спины пару туфель. И только в этот момент я поняла, что стою босиком.
-Спасибо, папа, они очень красивые, - и это действительно было правдой: аккуратные лодочки золотого цвета на 10-ти сантиметровых каблуках и ремешком на щиколотке.
-За дверью тебя ждёт охранник.
Я не смогла прикусить язык. Это роза в волосах или горячая кровь так подействовали?
-Пап, может мне не стоит ехать? Раз там опасно, да и я не очень хочу.
-Марта, - мне не нравится тон, с которым он это проговорил. Его слова облили меня холодной водой. -Смирись: пока я жив, я решаю, чего ты хочешь.
——————————————
Вот и начала я писать свой второй фф, надеюсь, что зайдет)
Как вам первая глава?
