Вилка взгляд утаивает, отворачивается и старается не смотреть, чтобы он снова не подошёл. на каждом уроке старается держаться индиго, да и на перемене тоже. потому что Коля невыносим. он строчит в личку каждый день, а в групповой чат кидает песни о любви. и Виолетте кажется, что это ой как не здорово.
— Эй, Малышенко, — догоняет, равняясь с ней в коридоре, — Да остановись ты. дёргает за плечо, нарушая личное пространство. она лишь глаза закатывает, но раздражения не показывает — боится, что-ли.
— Ну, чего тебе? — улыбается отстраненно, лишь бы не обидеть. кивает головой, мол, заинтересована. а на деле считает секунды, чтобы уйти.
— Пошли гулять после школы, — он улыбается, как, впрочем, и всегда, — Угощу, чем захочешь.
— Коленька, — кладёт руку на грудную клетку, наигранно сожалея, — не могу я сегодня, — и её непонятно-шутливый акцент скрывает появившийся из ниоткуда страх.
— Вилка, ты разбиваешь мне сердце, — он подыгрывает. складывает бровки домиком, смахивая фантомную слезу, — Ты хоть когда-нибудь согласишься? — становится серьёзнее, заметно опуская голову — то ли смущение, то ли злость.
— Боюсь, что нет, родной мой, — она закидывает руку ему на плечо так, как может — он значительно выше; вздыхает, сверля коридорную стену глазами, — Не повезёт тебе.
и ретируется так быстро, что пятки сверкают.
снова шутить, отмалчиваться или разгонять глупые шутки-мемы, лишь бы не быть серьёзной и спокойно сказать «нет». а Коля только крепче сжимает челюсти. потому что Малышенко его конкретно достала. милая и добрая, весёлая, за любой движ — кроме как встречаться с ним, пожалуй. и будь это кто другой — можно было бы проглотить со спокойной душой. но Виолетта не то, что неприступная крепость, её будто на горизонте-то и не видно. Вилка плетётся в туалет на третьем этаже одна. Кристина в школе не появилась, а Лиза засела в кабинете литературы в очереди на сдачу стиха. объяснить поведение этих двоих становится всё сложнее с каждым днем. и она чувствует, как в скором времени с ними придется говорить.
***
Кристина всё утро раздумывает над вчерашним. она вымоталась настолько, что сил нет даже встать. перепалки с индиго разрывают ей сердце — она невольно вспоминает времена, когда всё было хорошо. и страх берёт верх, потому что это единственный человек, которому она открылась. было даже непонятно почему; быть может, они похожи. и боль общую принимают на свой счет. часы тикают, раздражая сознание, и хочется закрыть глаза. попросту вернуться в октябрь, когда они сидели, попивая чай, и индиго рассказывала ей о литературе. Кристина головой понимает, что сама её отталкивает. что отказывается принимать помощь, ну, или жалость, в таком-то случае. только она уверена на все сто процентов — жалость ей не поможет ни разу. лишь разорвёт душу окончательно, заставляя принимать то, что она кому-то нужна. и, всё же, индиго её поменяла. отрицать это было бы сложно. потому что Кристина сидит за учебником, старательно вычитывая каждую строку, и старается в себя поверить. потому что и в неё однажды поверили. а Лиза потихоньку переваривает их последнюю ссору. как бы там ни было — Захарова вчера оказалась права. потому что Лиза настолько погрязла в обиде на весь мир, что не замечает
ничего вокруг. и в то, что кому-то может быть хуже, чем ей, не верит. она дорожила теми вечерами, когда могла побыть хоть с кем-то. потому что одиночество давит со всех сторон, и огромная дыра внутри гложит. и не может она теперь Захарову ненавидеть. жалость её подкупает. но это не та жалость, что раньше — не губящая в себе, когда с отвращением наблюдаешь, как человек падает вниз. теперь это жалость, которая расходится по телу
испульсами сожаления и режет без ножа. потому что, оказывается, Захарова пиздец какая сильная. и Лиза удивлена её желанию жить. она решает больше не трогать Кристину; и обещает бить себя по лицу каждый раз, как вспомнит о брате. её не хочется осквернять этим образом — хочется запомнить Захарову такой же забавной, пусть и злой на всех, и такой же непосредственной, какой она была когда-то. и выходя из школы с первыми сумерками, Лиза обещает себе стать добрее. если у Кристины вышло получить пятёрку по алгебре, то она не может облажаться.
***
Лиза устало пялится на настенные часы, висящие над доской. уже второй урок — Вилка всё ещё не пришла. и Рони понятия не имеет, куда та делась. Кристина косится в сторону индиго, осматривая — водолазка, как и всегда, но натянута почти до пальцев. неужели из-за неё прячет? ей же плевать на чужое мнение.
но душа болит, глядя на потухшие глазаиндиго. она будто совсем неживая. по итогу, Виолетта врывается в класс только на третий урок — в слезах и запыхающаяся.
— Эй, что случилось? — Лиза осматривает ту ошалело, а Вилка только плачет, шмыгая носом и пытается что-то сказать.
— Я, — заикается, утирая слезы; шапка перекошена, руки подрагивают, а портфель, наспех собранный, трясётся из-за подрагивающих коленок, — гуляла с Аляской, — и снова запинается, — отпустила её, чтобы она в лесу побегала, — плачет с новой силой, а Лиза только кладёт руку ей на плечо, — и она
потерялась! и утыкает лицо в обе руки, завывая.
— Я её всё утро искала! и она такая поникшая, что Лиза хочет её накрыть пледом и уложить в кровать.
— Вилка, мы её найдем, слышишь? — гладит по плечу, пытаясь обратить взгляд подруги на себя, — Может, она сама прибежит? Она же знает дорогу домой. та лишь кивает, немного успокаиваясь. и на следующей перемене бежит к Рони, которая старается изо всех сил поддержать. Лиза расстраивается наравне с Вилкой — эта собака для неё многое значит.
***
Кристина заходит домой, вешая куртку, и слышит слабый запах домашней еды
вперемешку с перегаром. чувствует чьё-то присутствие, но старается не подавать виду.
от холода ежится — отопление ещё не дали, хотя пора уже месяц как.
— Это сеструха твоя пришла? — слышится слабо из кухни; голос знакомый, но вспомнить точно не выходит.
— Кристюх, давай к нам! — орёт ещё более грубый тембр и Захарова невольно поднимает плечи.
— Я не могу, мне уроки делать надо, — в надежде, что услышат чётко; хочет как можно скорее оказаться за дверью комнаты и потому отчаянно быстро пробирается по коридору.
но не то, чтобы это помогло. Денис вваливается, даже не пытаясь держать равновесие. и тихо, почти шёпотом, произносит:
— Ты меня опозорить перед кентами хочешь? — хватает за шкирку и Кристина едва сдерживает вскрик. вдыхает воздух одним рывком, поднимая свои голубые глаза на брата.
— Нет, — неуверенно; высоким голоском, так, как ей не свойственно.
— Бегом на кухню.
она заходит, переминаясь с ноги на ногу, и зыркает на всех, готовясь вот-вот сбежать.
они пьяные и, кажется, старательно делают вид, что Кристины-то здесь и нет. только смотрят насмешливо, и один из них кидает «Бутеры нам своргань». Кристина покорно, переступая последние остатки гордости, тянется к хлебу. молчит, стараясь не встревать в разговор — бабам слова не давали. делает восемь бутербродов, не создавая шума; чувстует себя мебелью, но аккуратно подает тарелку, быстро ретируясь.
— Э, ну ты куда? — один из его друзей шлепает её, оглядывая, и криво улыбается, — Посиди с нами. Кристина пытается собрать всё своё мужество. и когда это она стала такой слабой? выдавливает улыбку, делая непринужденное лицо.
— Да я б посидела, но в школе и так одни двояки.
— Школа не главное нахуй, — особенно статный и широкий, запихиваясь едой, кидает ей вдогонку. но она уже не слушает.
одевается снова, пытаясь не зареветь прямо здесь. и выскальзывает из квартиры так тихо, что даже пол не скрипит. бредёт туда, где проводила последние несколько дней. это её тайная слабость, и Захарова чувствует себя полной идиоткой. слёзы катятся по щекам, и ей хочется напиться — как можно раньше. но она вспоминает жалостливые глаза Вилки, которая просила не пить. и не важно, что это касалось только вечеринки. для Кристины это значило, что кто-то переживал. она сидит на старой, более подобной рухляди, скамье. та отдаёт сладковатым запахом и сперва кажется, что она развалится в скором времени.
но уже который день цела. мысли вихрем нависают: про индиго, про Вилку и про испорченные отношения. и про брата, конечно. она, наконец, признает самое очевидное — он сделал её собой.
