Ключ: Козырь Бейкера (Информационный ключ)

Глава 12 Подавление

В течение недели мне не давали ничем заниматься, я не ходил в зал, не тренировался отдельно с Айзеком, не бегал и не катался на «Каве», даже не выходил с территории. Словно посадили на домашний арест, но забыли сказать об этом. Меня не выпускали за ворота, даже когда я просил или врал про поход в магазин: разворачивали к особняку и пинали в сторону крыльца.

Комната стала моим убежищем и клеткой одновременно, она тщетно пыталась заменить мне прогулку по городу. Меня мучили кошмары, о которых я никому не говорил, потому что не хотел напрягать ребят лишними заботами. Пусть слегка остаются в стороне от такого меня. А я и сам как-нибудь справлюсь.

Разум и память играли со мной плохими шутками, и я начал жалеть о том, что совсем недавно злился на то, что в голове был огромный пробел прошлого события.

Мне удавалось засыпать лишь после того, как вспоминал эту несчастную бутылку, воду, проникающую в организм вместе с наркотиком. Глоток яда, который медленно впитывался в клетки, скользил по горлу и поражал их. Дыхание перехватывало, я хватался за шею, и неосознанно сжимал её, перекрывая себе кислород. Мне хотелось забыть это адское чувство, разливающееся внутри меня. Забыть и убить его, закопать глубоко в сознании и запереть навсегда. Но боль можно было вытеснить лишь чем-то другим, более ярким — для меня это была другая боль, но возможности скрыться в зале не было — постоянный контроль, словно в больнице, мешал. Все считали, что мне стоит отдохнуть и полностью восстановиться. Каждый в этом особняке при виде моей персоны становился заботливой пожилой медсестрой, цель которой: успокоить и уложить в кровать неугомонного пациента.

От этого и выходило: выплеснуть агонию я не мог, кричать, как это делали в замыленных сюжетах фильмов — не пытался, не понимал и считал это глупым занятием, привлекающим внимание. От того приходилось молчать и разве что выть в подушку, сдерживая разрывающий горло ком в себе, слёзы для лучшего способа выплеска эмоций никак не появлялись, что бы я ни делал, и порой это жутко бесило. Как бы ни пытался выдавить из себя всю боль таким методом: пара слезинок, а дальше брейк, и мы завершали этот поединок со счетом 1:0 не в мою пользу. Я не мог заставить себя отпустить всё, послать к чёрту и пуститься в рыдания. Не получалось.

Я же мужчина. Какие ещё к чёрту слёзы?

Было страшно вспоминать всплывающие в памяти ощущения. Казалось, что из-за того, что я это делаю — переживаю их снова. Но ясность разума лишь усугубляла картины, которые я видел. Меня пугали совершенно нечёткие предметы, и всплывающие перед глазами пятна различных грязных цветов. Я вспоминал ослабевающее тело, наливающееся невыносимой тяжестью, пока яд продолжал распространяться. Я опустил ноги на пол и уставился на свои руки, повернув их к себе ладонями. Они дрожали. Опять этот тремор...