Protege moi

9 пара

Выйти из дома после даже нескольких суток сычевания в квартире — хорошо. Но когда с улицы попадаешь в засранный в говно бар, хочется вернуться обратно в свою чистую квартирку.
Вечеринка была очень бурной. Хозяин стоит за стойкой и пытается её оттереть от пятен, а Ода уже сидит за чистой её частью и пьёт виски, видимо, настраиваясь на работу.
— Кажется, я погорячился со своим предложением, — встав перед баром, пытается дать заднюю Чуя.
— Поздняк метаться, — фыркает Дазай. — Я привёл подкрепление, — объявляет он.
Накахара волновался, вообще-то, из-за реакции Сакуноске, но Дазай, видимо, ему что-то объяснил, потому что мужчина доброжелательно ему улыбается и пожимает руку.
Вообще, тут дохрена работы. Надо снять всё дерьмо с потолка, собрать украшения с пола, помыть все столы, стулья и диванчики, расставить на место, вымыть полы, но самое страшное, что видится Дазаю — это убраться за стойкой. И, так как Накахаре с его ростом как-то несподручно по потолкам лазить, он вызывается вернуть бар в прежнее состояние.
Ему показывают кладовку, куда и был перенесён весь элитный алкоголь и, едва оставшись там один, Чуя теряется. Забыв про работу, он ожидаемо залипает за стеллаж с винами, рассматривает их, берёт на заметку. Тут, оказывается, целая коллекция, любовно разложенная по годам и маркам. Самые пыльные бутылки Чуя старается не трогать, трепетно желая сохранить их самобытный вид.
А вот три коробки с начатыми напитками, которые стояли на стеклянных полочках с подсветкой, он с горем пополам выволакивает за стойку. Хозяин отмывает её уже со стороны зала, пока Накахара, встав на стул, расставляет верхние полки, попутно консультируясь, правильно ли он ставит.
На самом деле, это даже расслабляет. Чуя протирает стеклоочистителем полочки, художественно расставляет напитки — бутылка к бутылке, и к тому моменту, как из зала ликвидированы все украшения, бар пребывает просто в идеальном состоянии. Осталось разобраться с мусором за стойкой, но перед этим компания уборщиков решает выйти покурить.
— Поразительно, но убираться здесь оказалось интереснее, чем отмечать, — вздыхает Чуя.
— Так ты тоже был на вечеринке? — удивляется Сакуноске.
— К сожалению, — бубнит Дазай, затягиваясь.
— А что случилось? — интересуется хозяин. Чуя так и не запомнил, как его зовут.
— Я немножко вляпался, — пожимает плечами юноша.
— Насколько?
— Теперь его хотят немножко уволить. Это при самом оптимистичном раскладе, — всё ещё фырчит Дазай. Вот ему вообще это увольнение никуда не впёрлось. Ему нравится учиться у Чуи, и он ещё не всё попробовал с ним в универе, что хотел.
— Я видел кровь у бара, — вспоминает хозяин.
— Это моя, — сознаётся Чуя. — Глупо вышло.
— Не выглядишь озадаченным, — говорит Одасаку.
— Да похер, — пожимает плечами преподаватель. — Смысл об этом думать и изводить себя? Я сказал, как было. Что с этим делать, пусть решают уже без меня.
— Легко тебе говорить, а мне курсовую писать, — упирается Дазай. — А я предлагал тебе тему поменять, — парирует Чуя.
К вечеру, когда мебель вымыта и стойка уже тоже приведена в божеский вид, они решают заказать поесть. В это время Дазай моет полы и там, где он уже закончил, Сакуноске с Чуей расставляют столы. К тому моменту, как является доставка, бар уже сверкает. Только у заднего входа целая гора мешков с мусором, но хозяин сам ими займётся.
Все сильно устали, поэтому, поев, решили разойтись. Чуе, всё же, налили бокал красного каберне под мясо, а вот Дазай так и не понял, в чём смысл пить вино под еду.
— Ничего, я тебя когда-нибудь научу, — назидательно погладил его по голове Накахара, успокаивая скорее себя, чем юношу.
***
Спустя неделю, когда через Дазая с Накахарой всё же с горем пополам связываются и просят явиться в универ, он не просто упирается, он буквально упирается. Ногами в пол собственной квартиры, пока Осаму, силком его одев и причесав, собирается взять за шкирку и вышвырнуть в подъезд, если это недоразумение не прекратит скользить подошвами дорогих ботинок по светлому паркету в прихожей.
Накахара матерится, упирается, выламывает руки и жмурит глазки, потому что за всё это время вспомнил свои студенческие годы и что такое быть сычом. И ему понравилось! Еду на дом приносил Дазай, как и свою компанию. Кажется, он в квартире у себя последний раз дня три назад ночевал.
— Ну почему ты такой упёртый? — скулит студент, плюнув утянуть за руки и пытаясь обхватить сзади за туловище, чтобы поднять и уволочь. — Ты взрослый, — юноша пыхтит от натуги, — человек.
— Вот именно, — хныкает Чуя, вырываясь. Вертлявый, зараза. Его бы пластичность, да в нужное русло... — Я взрослый человек, а меня там сейчас отчитают, как щенка, и уволят.
— Тебе же плевать на увольнение, — переводя дыхание, напоминает Осаму, убирая одной рукой взмокшую у корней чёлку со лба. Они уже минут пятнадцать тут воюют, при этом в верхней одежде, а у Чуи дома, как в теплице, ей-богу.
— На увольнение — плевать, — Накахара деловито суёт руки в карманы той самой лёгкой и уже стиранной парки, чтобы достать сигарету с зажигалкой. — А лимит «ковров» за последний месяц я исчерпал на десять лет вперёд.
Дазай снова тяжело вздыхает и забирает у него из рук пачку. Садится на пол спиной к комнате, чтобы не разуваться, и закуривает. Чуя стоит и думает, как бы его поудачнее перешагнуть и вернуться.
— Чуя, тебе надо с этим разобраться.
— Думаю, они могут выслать мне какое-нибудь уведомление об увольнении или повестку в суд, если всё совсем плохо, — размышляет преподаватель, присев на краешек тумбочки, что у двери.
— Я почти уверен, что тебя не уволят. До конца года так точно.
Рыжеволосый юноша пожимает плечами и жмурится, а потом трёт глаз от попавшего в него дыма.
— Технически, я до сих пор не в курсе. Передать попросили тебя, а ты можешь соврать, что меня не нашёл.
— Попросил Анго, так что соврать я не могу, — сообщает Осаму. — Всё равно не поверит. И заявится сюда. Ну давай, скажи, что ты хочешь за то, что сходишь в универ?
Чуя задумывается. Ему, пожалуй, даже нравится ощущать себя капризной сучкой. Дазай, на самом деле, многое может, но речь сейчас не о материальных благах. Это всё ещё больная тема, которую затрагивать никто не будет.
— Массаж? — наугад спрашивает Накахара.
— Договорились, — хмыкает Осаму, протягивая ему руку для того, чтоб закрепить сделку.
После этого они оба докуривают и, всё же, выходят на улицу. День сегодня очень солнечный.
***
Всю дорогу Накахара, как на иголках. Осаму думает, что стоило взять такси и не смущать народ, который странно поглядывает на рыжеволосого молодого человека. Как будто котёнка первый раз посадили в переноску. Мечется из угла в угол и смотрит бешенными глазами.
Перед самым универом они тормозят перекурить, но в данном случае — собраться с мыслями. Чуя предлагает ещё выпить кофе, так как даже не замечает, как скуривает первую сигарету, но Осаму напоминает, что у него вообще-то пара уже минут пятнадцать идёт, на что Накахара выдаёт «о теории перевода бы так переживал».
Правда, как бы Чуя не нервничал, перед крыльцом он резко собирается. Студент понимает, что это всё напускное, юноша расплакаться готов от нежелания снова идти и слушать претензии, но не показывать же этого ученикам. И, уж тем более, пидорскому преподавательскому составу.
На самом деле, когда они поднимаются на четвёртый этаж, Чуя как-то теряется. А его куда вообще вызывали? В деканат? На кафедру? Ректорат? Дазай пожимает на вопросительный взгляд плечами и, пока никто не видит, чмокнув преподавателя в щёчку, ретируется на английский. Он просит написать или позвонить, как закончит. Чуя обещает, что так и сделает.
Потоптавшись ещё с минуту у кафедры, Накахара тянет ручку и встречается взглядом с Акутагавой. Тот на своём неизменном месте и, слава богу, один.
— А мы уже не ждали, — хмыкает методист.
— Давай, рассказывай, где мне подписать, чтобы без истерик вышвырнули, — устало заваливаясь за свой стол, который уже кто-то из преподов успел приватизировать под хранение ненужной макулатуры, интересуется Чуя.
— Вообще-то, увольнять не собираются, — лыбится Рюноске, полностью развернувшись от стола к нему. — У тебя отгулы кончились.
— В смысле? — вскидывает брови Накахара. — Меня разве не отстранили?
— Ага, на день. А потом что-то случилось и восстановили. Оформили отгулами. Спешу обрадовать, что с завтрашнего дня у тебя пары по расписанию.
— Тихо-тихо, — мотает головой Чуя. — С какого перепуга? Этот обмудок не стал заявление писать?
— Нет. И отчислился. — Чего?
— Я не знаю, как это произошло, — искренне пожимает плечами Акутагава. — Но в один день все на ушах стояли, а потом даже и заикнуться обо всём этом не смели. Хиротсу только с тобой поговорить хочет. Но у него пара. Позвать?
— Не, подожду, — откидываясь на спинку своего неудобного кресла и хватая со стола разряженный айпад, выдыхает Чуя. — Чаю не заваришь?
***
Разговор с Хиротсу вообще никак не проясняет ситуацию. Старик напряжён и неразговорчив. Он просит вернуться к занятиям и приносит свои извинения. Говорит максимально формально. Накахару это вообще из колеи вышибает. И, в общем-то, на сегодня он свободен.
Решив прояснить ситуацию хоть как-то, Чуя вылавливает Анго, но тому известно ещё меньше. Делится лишь, что в универ кто-то приезжал. Поговорил с Хиротсу, потом с этим студентом, который заявление всё же написал. А после этого — всё стихло. Заявление забрали, претензий больше не имеют. Парень отчислился.
Поначалу Накахара даже и не понял, кто это мог быть. За него некому впрягаться, а потом решил включить телефон. Так как трубка была давно уже разряжена, Чуя пошёл её подзарядить и заодно дождаться, когда у Дазая пары закончатся.
Пропущенные начали приходить, едва трубка сообразила, что снова жива. И два пропущенных были с незнакомого номера. Причём, скрытого. Уже догадываясь, кто бы это мог быть, юноша набрал его. Трубку подняли через три гудка.
— Наконец-то. Я уже собрался тебя по моргам искать.
— И тебе привет, пап.
Разговор с отцом прояснил вообще всё. Как оказалось, это он звонил Чуе, когда тот был на вечеринке, хотел встретиться, кое-что обсудить. А когда через пару дней позвонил в университет, чтобы найти сына хотя бы там, так как его телефон был отключен, ему сообщили, что Чуя отстранён. Дальше звонок декану, выяснение ситуации и полностью безболезненное разрешение конфликта при личной встрече.
Когда после пар Осаму с Чуей спустились во двор покурить, и преподаватель объяснил ему, что произошло, Дазай посмотрел на него как-то странно.
— Напомни мне, кто твой отец? — просит юноша, затягиваясь.
— Ну... — преподаватель задумывается. — По образованию — врач, — единственное, что нашёлся сказать Чуя.
— Ты говорил, у него какой-то бизнес.
— Какой-то, — теребя в руках сигарету и выдыхая дым, покивал головой Накахара. — Немного того, немного этого. Отели, перевозки... — Дазай вскидывает брови. — Несколько казино, публичные дома, кое-какой трафик, оружие...
Осаму давится дымом, не ожидая услышать нечто подобное.
— Вообще, он хотел мне сообщить, что развёлся, — пытается перевести тему Чуя. — Мне не нравилась его жена, хотя мы особенно и не общались с ним. Мне не хотелось, чтобы его репутация сказывалась на моей. Поэтому я ношу другую фамилию.
— Так, кто твой отец?
— Мори Огай. Не уверен, что тебе это о чём-то скажет.
— Напротив. Портовые часто заходят к нам в бар. Сакуноске работает в его организации. Но кем-то на низах.
— Как тесен мир, — вздыхает Чуя. — Отец всё уладил. И пригласил поужинать. Ты сегодня работаешь?