Письма для синей розы

Глава 8. Ты будешь моей Елизаздрой?

Бежал Антон вон из университета, наплевав на все: на друзей, пары, невыясненные отношения. Ему так дурно стало. Хуже, чем в тот день, когда вернулся из гостиницы. Дорога казалась бесконечной. Он только и мечтал запнуться, упасть и больше не подниматься никогда. Но разум твердил: прячься и как можно скорее.

Что было с его телом, пока сознание вышло из строя? Обо всем ли рассказал Каспар? Или утаил большее, чем то, о чем написал. Антону еще никогда не хотелось так сильно содрать с себя кожу. Будто на этом — всё, его тело — чужое тело. Инородное, неправильное и мерзкое. Он заперся в комнате, ничего не объясняя бабушке. Забрался под одеяло, согнулся в позу эмбриона и заскулил от ужаса. Антон хотел стереть из памяти то, что прочитал, но строчки, выверенные аккуратным каллиграфическим почерком, никуда не уходили. Они звучали, как заевшая виниловая пластинка.

«Но я вернулся... Забыл в кармане карточку от двери, и подумал, что за утерю наверняка штраф назначат, а мне разве хотелось доставлять тебе еще больших неудобств?

Я только лишь хотел позаботиться о тебе. Неуютно, плохо ведь спать в чужих стенах, да еще и в обуви, одежде, поэтому я раздел тебя. И задышал ты сразу ровнее... Я смотрел на твои распахнутые прекрасные губы, такие изящные и пухлые. Как волосы твои, светлее пшена, растрепались по подушке. И контуры, изгибы — они такие художественные у тебя, ангел мой. Ни одна великая скульптура не сравнится с твоим юным, мужественным телом. Я гладил твою кожу, а она была еще нежнее, чем я представлял. Мне так хотелось, сокровенный мой, запомнить каждую твою деталь. А когда пальцы коснулись бедер, я ведь сошел с ума из-за тебя. Гладил по внутренней стороне, наблюдал, как ты изгибаешься, как раскрываешься для меня. Я присел рядышком, изучая твою реакцию, как меняется мимика... Каким же волшебным ты был, когда я всего-навсего касался тебя: оглаживал бедра, грудь. Как ты зацарапал мои руки, прижимая их к себе. Ты хотел моей нежности и любви ровно так же, как хотел этого я. Тогда-то я и оступился, поцеловал тебя в теплые губы. Сил у тебя не было отвечать на этот поцелуй, но стоны, Тошенька, говорили о том, как тебе нравится, что я рядом, что я забочусь о тебе.

Как же ты красиво наливался... А я ведь не верил, что это вообще возможно в твоем-то состоянии, но тело будто узнало меня. И приглашало, и желало. И я желал тебя. Делал тебе приятно руками и губами, ласкал так медленно и в то же время жадно, наблюдая, как пальцы твои впиваются в простыни. Мечтаю, чтобы ты захотел этого в сознании, не стесняясь меня, признавая, что моя любовь и забота не прошли даром, а отпечатались на твоем сердце. Что ты готов принять от меня больше, чем то, что уже было между нами.