Муж на полную ставку, или Как развестись с лучшим другом

05

Кто бы знал, что объятья могут оказаться настолько будоражащими.

Прижимать близко к собственному телу Чонвона Чонсону ощущалось чертовски правильным. В его руках Ян — хоть и на пущее мгновение — показался уязвимым, хрупким и таким податливым, что сперва Пак на самом деле подумал, что всё происходящее оказалось не большим, чем яркой и такой невыносимой игрой воображения. И даже если бы всё это оказалось простой, но такой до чёртиков реальной фантазией, он был готов принять и это, лишь бы остаться в этом моменте настолько долго, насколько это вовсе предоставлялось возможным.

Чонсон знал это чувство и, что хуже всего, не желал прекращать, будучи осведомлённым о последствиях. Пак знал, куда это вело, ровно также, как и знал, что после не останется ничего, кроме сожалений. Но даже несмотря на всё это, позволил импульсу захватить контроль, а бушевавшему урагану противоречивых эмоций овладеть оставшимся здравым умом, напрочь выбивая землю из-под ног.

И тогда всё, что ранее казалось значимым, мгновенно потеряло смысл.

Никогда ещё Чонсон не целовал настолько робко и словно даже неумело. Он знал как, знал всё прекрасно, но не стал применять свои умения. Пак признался себе, что боялся напугать. Ровно также, как боялся, что Ян оттолкнёт, прервёт и в дребезги разобьёт момент, при том потребовав объяснений, дать которые Чонсон не мог не то что Чонвону, а и самому себе.

Уж точно не сейчас.

Целовать Чонвона было приятно. Внутри всё затрепетало, стоило только прижать Яна ближе, а их губам сомкнуться. И если до этого Чонсон стоял на тонкой границе с реальностью, то после, не раздумывая, растворился в небытие, позволяя чувствам не только взять контроль над разумом, а и беспрекословно захватить тело.

В одно мгновение ранее непозволительно сильно бьющееся о рёбра сердце замерло. Чонвон обмяк в его руках, всё пытаясь хвататься за его руки, надеясь найти в них опору, и перестал противиться. Губы Яна приоткрылись, и он стал робко и неумело отвечать на поцелуй, окончательно лишая Чонсона возможности мыслить здраво. Пак ощущал, как разгоревшееся пламя собственных чувств палило его и испепеляло, словно он тотчас должен был развеяться пеплом над океанской гладью. 

И, не кривя душой, Чонсон ощущал себя так впервые. Сколько бы раз он не целовал, никто ранее не заставлял его кровь вскипать в венах, а всё внутри сгорать от переполнявших чувств. Никогда ранее он так отчаянно не желал раствориться в поцелуе с не поддававшемуся объяснению упоением и желанием. И всё же отрицать факт того, что это было приятно, было бы кощунственно.