Рухнувший мир

Часть 2

   Я не знаю сколько прошло с тех пор как я уснула, а затем и проснулась, но в сравнении с тем, что было, мне стало гораздо теснее. Со всех сторон меня обволакивало, укрывало, давило. Мне не хотели давать двигаться и все чаще происходили те приливы сил. Каждое движение доставляло дискомфорт, а иногда и боль.       

   И боль чувствовала не только я.       

   Уверенность в том, где я и что происходит. Куда попала и что будет дальше. Мне не хотелось даже думать о происходящем. Приступы истерики были очень частыми. Чем чаще они происходили, тем короче становились следующие, пока совсем не пропали. Пришла апатия.

   Это было ненормально. Не только ситуация, а все. Мое развитие, эти приливы силы, мои действия. Ребенок в утробе не может быть настолько активным. Он не может вызывать такие боли. Я не слышу крики, которые становятся громче, стоило мне надавить на стенки моей тюрьмы. Я не слышала крики, срывающиеся на шепот и выговаривающих одно простое слово       
   Ненавижу       

   Меня пугало все. Мне было страшно от происходящего. Я понимала, что с каждым приступом ненависти       

   Мне начинают нравится те крики боли, которых я не слышу       

   Я перестаю ощущать страх.       

   Каждая негативная эмоция моей…матери…делает меня все более, и более равнодушной. В моменты ее ярости я чувствую себя монстром. Монстр, который засел в темном углу и пучит свои красные глаза, сверкая безумной улыбкой. А моя мать — это испуганный человек, наткнувшийся на эту картину и боящийся что-либо сделать.       

   Она смотрит в бездну и бездна смотрит в ответ.       

   Постепенно ее слова и слова окружающих ее людей вызывали во мне только интерес и жажду напомнить им, что лишь одним своим движением я могу причинить боль. Ненависть матери делала меня сильнее, я получала удовольствие от этого. Но не только это было причиной моего поведения. Они были свободны. Она была свободна. Моя мать могла дышать свежим воздухом, она могла смотреть на звездное или же дневное небо. Она могла двигаться.      

    Я завидовала.       

   Сумасшествие. Никак иначе. Ведь, я все-равно продолжала. Мне было противно от того, что я не хотела останавливаться.       

   Хочу знать, что мне страшно. Хочу чувствовать любовь к матери. Но ничего не было. Мне не было страшно от того, каким монстром я становлюсь. Я не любила, а жалела свою мать.       

   Разрывала ее изнутри, получала удовольствие от ее ненависти и чувствовала жалость.       

   Первое время я не могла избавиться от ощущения, что теряю что-то важное. Я не могла понять, что это за «важное».       

   Осознание заставило давиться слезами, закусывать губу, плотно закрывать глаза и рвать мать еще сильнее.       

   Я теряла человечность.       

   Я осознавала себя еще в утробе. Понимала, что родившись буду окружена ненавистью. Я была слишком развита. Как морально и умственно, так и физически. Слишком большая для неродившегося ребенка. Да и для родившегося тоже.       

   Это был самый ужасный момент в моей жизни. В моих обоих жизнях. Прошлой и только начавшейся нынешней.       

   Так я думала до наступления того дня. Дня, который заставил меня вспомнить мою смерть. Представить ее.       

   День моего рождения.