Шипы

пять: перемирие

В некоторые моменты кажется, что все-таки она умерла.

Не могут дни живого человека тянуться так мучительно, так бессмысленно — это наверняка тягостное посмертие, наказание за мелкие грехи. В вампирском особняке Кире позволен вход почти везде — Мейра с натянутой, пластмассовой улыбочкой говорит ей, что скрывать им нечего.

Совсем необязательная ложь.

И она рыскает по нежилым комнатам, строит из себя пирата-детектива — колдовскую повязку снимает разве что в душе и перед сном, совсем не желая возвращаться обратно в серый мир. Находит старые фотографии, на которых Мэтт и Кас часто появляются вместе — в рядах каких-то студенческих групп, политических обществ, военных отрядов. Может быть, притворяются снова и снова разными юными смертными, а может, носят свою сущность гордо, как фамильную реликвию.

Почему-то нигде нет ритуальных предметов. О происхождении Мэтта ей все никак не хватает смелости с ним заговорить — будто если она произнесет это вслух, слова отравят воздух вокруг и это будет ее последний вопрос.

Не хотелось бы снова погибать по его вине.

Мейра их действительно заставляет долго находиться рядом, исполняя свою раннюю угрозу. Получается ситуация, которая воистину не нравится абсолютно никому: Киру и Мэтта приходится разнимать, как собак, а Мейре мало того, что это мгновенно надоедает наблюдать, так при любой попытке хоть какое-то заклятие к ним применить, ее силы начинают барахлить, как старое радио. Взрываются стекла, трескаются старинные антикварные вазы, а вампирскую часть дуэта подопытных крысок еще и выловить по дому попробуй после таких фейерверков. Себя ему, конечно, тоже ужасно жалко, но как только последствия его гордыни догоняют сестренку, трагедия разрастается до критических масштабов. Кире изначально интересно и в какой-то степени даже забавно участвовать в этих экспериментах, вся магия для нее нова и удивительна, только ни к чему это не приводит, а каждая попытка ведьмы дотянуться до алой нити между братом и его новой головной болью заканчивается только раздражением и усиленно-ярким ощущением присутствия этой треклятой связи. Как будто это живой нерв, который реагирует на прикосновение и сокращается, оставляя все меньше пространства между вампиром и охотницей.

В попытках найти ту самую переменную, избавившись от которой, можно будет заставить уравнение работать, Мейра с необычайным рвением ведет этакий конспект. Даже не личный дневник — сейчас у всего дома в голове только одна проблема, ей не до пубертатных мысленных излияний на бумагу. Как-то однажды Кире удается в этот манускрипт подглядеть — ни единого слова на любом из человеческих языков там она не находит. Руны, схемы, дурацкие детские рисунки. На последней странице два человечка: с карикатурными клычками и с кухонным тесаком, между ними прочерчена жирная колючая линия и гигантский знак вопроса. С последствиями того вечера пятницы им придется разбираться дольше, чем хотелось бы.