мы можем обсудить это

Индиго, мы договорились?

Экран телефона загорается ленивым светом, едва попадающим на её лицо, пока Лиза вглядывается в цифры, указывающие время, и прищуривается, чтобы разглядеть из-за пелены слёз, катящихся из глаз, что уже почти полночь. Людей с каждым часом становится всё меньше, как и машин, и Лиза осознает, что ей в конечном итоге даже переночевать негде, и убивается из-за этого ещё сильнее, укутываясь в лёгкую куртку, пронизываемую ветром, и зарываясь носом в ворот толстовки. И, понимая, что в их маленьком дворике все друг друга знают в лицо, принимает решение ночевать в другом месте, а не в подъездах их дома, где какой-нибудь дядя Валера может за ухо вытащить во двор, позвонить матери и сообщить о находке её беспризорного ребенка, пинком отправив под зад.
Плетется вдоль дома, шатаясь из стороны в сторону и трясясь, как осиновый лист на ветру. Поднимается по лестнице, выкрашенной в серый, на проходящую мимо домов дорогу, сворачивая налево. На детской площадке мамы уже дёргают заигравшихся детей за капюшоны, таща домой насильно, чуть ли не через истерики. И те хлюпают носом, но всё же плетутся следом, и Лиза бы хотела, чтобы и её кто-то так же забрал в тёплый дом, где, может, и наругают, но накормят и к сердцу прижмут, потому что, как бы ни ругались и ни кричали, всё ещё любят до безумия. А всё же маму расстраивать не хочется. Не в последний её день дома, не так, чтобы перед командировкой волосы дыбом на голове встали.
Сворачивает в сторону детской площадки, проходя под горкой и пиная мелкие камушки под ногами, завалявшиеся в песке. А качели, к которым она идёт, качаются на ветру и поскрипывают. А потом начинают скрипеть ещё сильнее и жалобнее, когда Лиза усаживается на них, чуть отталкиваясь ногами от земли. По правую сторону от неё стоит синий кит на пружине, смотрящий на неё своими добрыми, полными чистоты и надежды глазами, и Лизу тошнит от этого взгляда, а потому она поднимает голову к чернеющему небу, разглядывая мелкие звезды, усеивающие его и скрытые тучами, плывущими со страшной скоростью.
В многоэтажке по правую руку от неё горит свет почти во всех окнах, и Лиза разглядывает этих микроскопических людей, мелькающих там, словно муравьев, клоня голову влево. Кто-то закрывает шторы, готовясь ко сну, кто-то курит на балконе, выпуская сизый дым в воздух, последний раз перед сном, а Лиза лишь толкается ногами посильнее, раскачиваясь и изредка зажигая экран телефона, сверяясь со временем.
А темно уже настолько, что и лиц мимо проходящих людей не разобрать. И тихо становится настолько, что в ушах кровь начинает шуметь, пытаясь поглотить эту тишину в своем шуме. Лиза моргает замедленно и встаёт с качели, бредя по снегу и поднимаясь на пригорок по тропинке, минуя небольшой ларёк с красной, как кровь над её верхней губой, крышей.
Озябла уже до такой степени, что ни рук, ни ног не чувствует, лишь горящую ненависть, согревающую её изнутри. Потому что ни Кристина, ни Кира не чувствуют сейчас этот холод, не бредут по снегу, падающему за края ботинок, впитываясь в носки, не ищут взглядом прохожих, за которыми следом можно будет зайти в подъезд. Кристина и Кира сейчас сидят на тёплой кухне за столом с родственниками, пьют горячий чай и даже не думают о Лизе, которой испортили, кажется, самый счастливый момент в её и без того дерьмовой жизни.
Лиза мечтает доучиться уже этот одиннадцатый класс и свалить, куда глаза глядят. Подальше от угла этого больного, полностью пропитого дома, где живут одни алкаши да беспризорники, дети их. Подальше от неработающих и бесполезных методик школьного психолога, пытающейся исправить то, что уже не склеить и не собрать по-новой. Подальше от знаний, которые невозможно получить в подобной атмосфере. Подальше от одноклассников и параллели, делающей всё возможное, чтобы сделать её оставшиеся дни в этом городе невыносимыми.
Пиликает протяжно домофон, оповещая об открытии двери, и Лиза ускоряет шаг, придерживая её. Наружу выходит немолодой мужчина, окидывающий её подозрительным взглядом и дышащий перегаром прямо в лицо. И Лиза морщится и отходит чуть в сторону, по-прежнему стискивая пальцы на железной, выкрашенной в серый двери.
И забегает внутрь сразу же, как тот выходит, поднимаясь по лестнице и вызывая лифт, готовый отвезти её на последний этаж.
А когда заходит внутрь и нажимает на кнопку девятого этажа, сжимается вся внутренне, слыша скрежет закрывающихся дверей. Кабина дрожит, поднимая её вверх, настолько сильно, что Лиза ставит на то, что трос вот-вот оборвётся. И прикрывает глаза, судорожно выдыхая. Может, и к лучшему?
А на последнем этаже тихо так, что каждый шорох эхом разносится по этажам. И Лиза поднимается на ещё один пролет, присаживаясь на последнюю ступеньку рядом с выходом на крышу. Конечности покалывают, согреваясь, когда она прислоняется лбом к прохладной стене, прикрывая глаза и пытаясь уснуть.
А перед глазами всё рябит, и Лиза снова вспоминает про то, что Крис и Кире не приходится сейчас ютиться в грязном подъезде, подогревая свою ненависть к ним.
И наконец засыпает, вырубаясь.
* * *
Приходит в школу только к третьему уроку, зайдя перед этим домой и обнаружив полностью пустую квартиру. Словно никто и не приезжал. Словно и не было никого. Показалось. Но всё ещё витающий в воздухе запах вишнёвых приторных духов и оставленный на столе пакет с печеньем утверждают обратное.
Толкает дверь от себя, проходя внутрь. Головы одноклассников поворачиваются в её сторону, задерживаясь на ней взглядом всего на секунду, когда она проходит вдоль рядов, присаживаясь за последнюю парту.
Мария Владимировна как всегда элегантно поправляет шаль, накинутую на плечи, и присаживается за учительский стол, откашливаясь, чтобы успокоить и привести в чувство тех, кто ещё не готов её слушать.
— Лера, кого сегодня нет? — ангельским тихим голосом спрашивает она, открывая журнал, который Лера кладёт на её стол, оставаясь стоять рядом.
— Горюнова нет и Сверчковой, все остальные здесь, — отчитывается Лера как староста, присаживаясь на своё место на первой парте.
И Лиза закатывает глаза от того, как та разворачивается в её сторону, закатывая глаза. И в её голове уже привычно звучит нравоучительный тон, говорящий донельзя постоянное: «Могла бы и предупредить».
Лиза почти засыпает, пока Мария Владимировна рассказывает им о том произведении, которое они разбирают уже второй урок, и просыпается лишь тогда, когда приходит время рассказывать стихи, заданные наизусть.
— Андрющенко, — ставит себе точку в журнале Третьякова, глядя на неё добрыми глазами и хлопая ресницами.
— Простите, я не готова сегодня, — мычит она сонно, вынуждая Марию Владимировну поджать губы и что-то написать в своём блокноте.
— На следующем уроке расскажешь, — кивает сама себе Третьякова, переключаясь на остальных. И Лиза запоздало кивает, подрёмывая.
Когда звенит звонок, Лиза встаёт из-за парты, потирая след от рукава толстовки, оставшийся на щеке, и начинает медлительно закидывать вещи в рюкзак. А на выходе уже собирается целая толпа, сталкиваясь с неугомонным Б классом, кричащим наперебой и расталкивающим А-шек локтями.
Лиза на секунду поднимает голову и, морщась от того, как напрыгивает на одноклассника Кира, душа сгибом локтя, закидывает рюкзак на плечо, идя к выходу.
— И-индиго, — растягивает первую букву её прозвища Медведева. — Как мамаша, ничего не сказала про твой… внешний вид? — хмыкает она злорадно.
И лишь тогда Лиза поднимает на неё глаза, вкладывая в них всё своё презрение и ненависть, сжигая её мысленно в том горящем костре, который поселился в груди.
— Медведева, тебе заняться нечем, я не пойму? — Вакарчук возникает за Лизиной спиной, словно из неоткуда, выходя вперёд и закрывая собой Лизу. — Иди лучше повтори стих, а то небось забыла уже всё, что выучила, пока в школу шла, — вступает в перепалку, перетягивая на себя одеяло.
И Андрющенко чувствует разочарование, въедающееся в жилы. Потому что и сама бы рада сказать хоть раз то же самое.
— Принцесса объявилась, — всё ещё посмеивается Кира, а в глазах чёртики пляшут, впитывая в себя эмоции других. — Не помню, чтобы раньше ты за неё заступалась, — кивает за её спину, небрежно указывая на Лизу подбородком, словно та не стоит и грязи из-под её ногтя.
Индиго это всё бесит до дрожи, но она по привычке терпит, склоняя голову и раскурочивая взглядом потёртый линолеум.
— А я и не заступаюсь, — хмыкает Вакарчук. — Просто интересно стало. Ты из школы вообще выпускаться собираешься или решила ещё годик посидеть, как дядя? — и бровь приподнимает нахально, словно физическая сила Киры для неё — сущий пустяк.
— Чо сказала? — сопит Кира.
— Сказала, чтобы ты не лезла к моим одноклассницам, — чеканит спокойно, не реагируя на нападки. — Это моя территория, понятно? К своим цепляйся.
И Лиза за спиной Леры вздрагивает, когда Кира переводит на неё свой взгляд, словно говоря желчное: «Потом сочтемся».
Лера вытаскивает её из класса, желающего разорвать их парочку на мелкие кусочки, вцепляясь крепкой хваткой в плечо, и бросает посреди коридора, припечатывая к полу неодобрительным взглядом и гулким, пролетевшим по коридору:
— Выглядишь жалко.
И Лиза хмурится, касаясь разбитого вчера, припухшего носа и синяка под глазом, косясь на её расправленные плечи.
* * *
— Сегодня пишем лабораторную работу, — сказала Зинаида Михайловна, прижимая тетради к груди. — Виолетта, будь добра, раздай.
Лиза и сама догадалась, что сегодня им придётся писать лабораторную, поскольку расставленные по столам пробирки и ящички с реагентами говорили сами за себя. Руки её мелко подрагивали после встречи с Кирой, и Лиза натянула рукава до самых пальцев, пряча в них мелкую дрожь, прорывающуюся наружу. Солнце за окном уже начало идти на убыль, а Андрющенко всё ещё сидела за ненавистными партами, собирая пыль со стульев задницей.
Когда Вилка, поднимая в воздух лежавшие перед учениками листы, юрко пробежалась по классу, разбросав все тетради по нужным партам, учительница прокашлялась, осматривая учеников. Брови её съехались у переносицы, когда она подошла к парте Вакарчук, за которой собрались трое: сама Лера и двое её подружек-прихвостней, готовых делать лабораторную втроем. Лиза на последней парте сжалась в комок, когда взгляд учительницы скользнул и по ней.
Стуча яркими сапожками по линолеуму, она подошла к её парте, кладя ладонь на столешницу, и Лиза автоматически отодвинулась от неё всем телом, начиная сбивчиво молиться про себя.
— Девочки, кто-то из вас пусть пересядет к Лизе, чтобы всем досталась пара, — назидательно произнесла она, ставя условие, не требующее пререканий.
Послышались шепотки и ехидные смешки, долетевшие до Лизиного слуха, а потом Вакарчук с мученическим вздохом поднялась со своего места, взяв на себя эту нелегкую участь.
Она молча прошагала вдоль рядов с низко опущенной головой и приземлилась рядом, на что Зинаида Михайловна удовлетворительно хмыкнула, отходя от их парты.
— Быстро всё сделаем и разбежимся, окей? — недовольно пробурчала Лера, открывая свою тетрадь и записывая в ней дату. Ручка нетерпеливо заскрежетала по бумаге, когда Лиза медлительно открыла свою, читая, что им нужно сделать.
Первым делом Лера капнула в пробирку с уксусной кислотой несколько капель метилоранжа, наблюдая за тем, как фейерверком распространяется ярко-красный цвет. Щёки Лизы приобрели похожий оттенок, когда она нацарапала в тетради их наблюдения, тыкнув Лере пальцем на нужную графу. Палец её мелко подрагивал, соприкоснувшись с шершавой бумагой тетради, когда Лера опустила туда взгляд, записывая, пока Лиза добавляла во вторую пробирку с той же кислотой раствор гидроксида натрия, превращая жидкость в кристаллики ацетата натрия, чем-то напоминающего Лизе сахар, залитые водой.
Вместе они снова склонились над тетрадями, выводя формулы и записывая наблюдения.
— Твои костяшки чистые, — шёпотом произнесла Вакарчук, насыпая в третью пробирку порошкообразный магний.
Лиза нахмурилась, пытаясь сосредоточиться на лабораторной, а не на словах Леры. Но теперь всё, что возникало в её голове, — мимолётом брошенная фраза, попавшая, кажется, в яблочко.
— Что? — всё же переспросила Лиза, чиркнув спичкой о коробок и поднеся её к спиртовке, поджигая фитиль, пока Лера поджигала что-то внутри неё.
— Ты вечно побитая, но костяшки твои постоянно чистые, — поясняет Лера, пока Лиза подносит донышко пробирки к горящему огню.
— Не понимаю, о чём ты, — а рука предательски дрожит, разбалтывая содержимое, выливающееся ей чуть ли не на рукав, когда Лера перехватывает щипцы, беря подогрев на себя и кивая на Лизину тетрадь, мол, записывай давай, раз не справляешься.
— Ты ведь умеешь защищаться, — морщится Лера. — Так почему… позволяешь им унижать тебя? — и к ней лицом поворачивается, всё ещё держа пробирку над огнём. Вот только рука её, в отличие от Лизиной, не дрожит ни капли, да и настроена она более, чем решительно.
— Я… — теряется Лиза под её напором. — Не знаю. Просто не хочу бить девочек. Не хочу опускаться до их уровня, — качает головой из стороны в сторону, опуская взгляд в тетрадь и снова скребя ручкой по бумаге.
— Тебе не нужно их бить, — чуть ли не шипит Вакарчук. — Тебе нужно защитить себя. Это разные вещи, Индиго.
А Лиза прикрывает глаза, потому что щиплет невыносимо, и носом шмыгает, ещё больше утыкаясь в тетрадь.
Лизе удивительно, почему Вакарчук всё ещё помнит о её способностях, почему обратила внимание на её костяшки и почему пытается учить уму разуму. Два года назад они даже ходили в одну секцию боевых искусств, и, несмотря на то, что Лиза об этом помнила, она и подумать не могла, что вспомнит и Лера.
— Какая разница, как это называется, если в конечном итоге ты всё равно бьёшь человека? — тихо произносит Индиго, заставляя Леру заскрипеть зубами.
— А когда тебя бьют, так и ничего, да? — мотает головой она взбешенно, дописывая лабораторную. — Неужели тебе нравится?
И нос воротит, выводя последнюю букву и захлопывая тетрадь с раздражением.
А Лиза головой мотает из стороны в сторону, потому что нет, не нравится.
— По тебе не скажешь, — цепляет её руку за запястье Лера, поднося абсолютно чистые костяшки к лицу Андрющенко. — Ты доделала? Давай сюда, — и, вырвав тетрадь из её рук, относит учительнице, присаживаясь на своё место рядом с девочками.
Когда урок заканчивается, Лиза идёт к кабинету психолога, но на полпути останавливается, разворачиваясь на сто восемьдесят и шагая в сторону лестницы. Заматывает шарф на шее, просовывая руки в рукава куртки, и выходит на морозный воздух, оглядываясь на горящие окна кабинета психолога. Ей это не нужно.
* * *
Глаза закрываются спросонья, никак не желая открываться полностью, когда Лиза толкает подъездную дверь, поглядывая на часы. Пять минут до начала первого урока.
И ускоряется, замедляясь на самом старте, когда видит сидящую на лавочке у её подъезда Кристину, держащую в руках сигарету. Она не тушит её и не встаёт с места, когда Лиза останавливается, так и не отойдя от двери, лишь смотрит на неё пристально, склонив голову в бок.
— Ты чего здесь? — опасливо делает два шага от подъезда Лиза, опуская глаза и шмыгая носом.
— Ты была вчера в школе, — вместо ответа начинает Кристина, делая затяжку. — Я видела тебя.
— Я в курсе, — с сарказмом тянет Лиза, делая ещё шаг в её сторону. Кристина всё ещё, словно пригвождённая к месту, не предпринимает ничего, лениво дымя и смотря на Лизу.
Так пристально, что мурашки по коже бегут от предчувствия дерьма, которое за этим может последовать.
— Но на психологию не пришла, — испепеляет одним взглядом, заставляя поёжиться и повыше поднять плечи, почти закрывая ими уши. — Почему? — спокойно спрашивает она, но в голосе звенит злость и раздражение, вызванное её вчерашним поступком.
— Живот заболел, — пожимает плечами Лиза, придумывая на ходу причину своего прогула. Но где-то внутри понимает, что этот самый «живот» будет болеть все последующие дни, потому что ходить к Розенберг Андрющенко больше не имеет никакого желания.
У неё нет никаких проблем с головой. Она абсолютно адекватна и умеет трезво мыслить. А если Кристине так нужно, то пусть ходит к Розенберг одна, решая сугубо свои проблемы, заставляющие её бить ни в чём неповинных людей.
— Врешь, — утверждает Крис, снова затягиваясь. А Лиза чувствует, как шарф, замотанный на шее, постепенно начинает душить её, вынуждая провести пальцами вдоль ткани и ослабить его хватку.
— Вру, — с запозданием подтверждает Лиза.
— Ты забыла о нашем договоре? — щурится Захарова, пытаясь разглядеть что-то в её лице. — Могу напомнить, — и шею разминает, похрустывая.
— Не сомневаюсь, — Лиза видит вдали плетущегося с пакетами мужчину, провожая его взглядом до самого подъезда. — Решение это моё не изменит, если хочешь знать, — быстро, на выдохе произносит она, замирая всем телом, когда Кристина поднимается с лавки, тянуще медленно двигаясь в её сторону.
— Какого хуя, Индиго? — уже не в силах скрыть своё раздражение шипит Захарова. — Может, тебе похуй на то, что тебя поставят на учёт или вызовут родителей, потому что их вообще не ебет, как ты живешь, но мне не похуй, — злостно произносит она, опаляя дыханием Лизину щёку. Затягивается, выдыхая дым ей в лицо, и Лиза морщится от запаха неприятного, покрепче стискивая зубы.
— Не трогай моих родителей, — по слогам цедит Лиза.
— А то что? — усмехается Захарова, приподнимая вверх один уголок. Настолько лениво и самодовольно, что Лизу тошнит от неё. — Индиго меня ударит? — насмешливые искорки рябят на дне её голубых глаз, когда Лиза поднимает на неё взгляд, поджимая губы.
— Нет, — глухо отзывается она. — Я же не ты, — и бровь приподнимает, заставляя Крис вздёрнуть её за грудки, отрывая на несколько сантиметров от земли. А Лиза на носочки поднимается, ничего не предпринимая, лишь моргает устало, осматривая перекошенное лицо Кристины.
— Спрашиваю ещё раз, — дёргает её Крис как тряпичную куклу, — ты придёшь завтра к Розенберг?
— Нет, — сквозь зубы.
— Ответ неправильный, — кулак Кристины прилетает в Лизин живот, заставляя согнуться пополам. И Лиза кряхтит и дышит загнанно, пока Крис всё ещё второй рукой держит её куртку. — Спрошу ещё раз. Ты придёшь завтра? — и дышит загнанно, сверкая злыми, как у пса голодного, глазами.
— Можешь бить сколько хочешь, — жмурится Лиза, произнося слова между рваными выдохами. — Ответ не изменится.
И Кристина едва не рычит, отталкивая её от себя.
— Чего ты хочешь, Индиго? Чего ты, блять, от меня хочешь? — заводится с пол-оборота, хмурясь и срываясь на крик. А Лиза голову к окнам поднимает, боясь, что их могут услышать, выглянуть в окно, увидев Лизу, стоящую, уперев руки в колени и задыхаясь.
— Да ничего мне от тебя не нужно, неужели неясно? — жестикулирует активно, подкрепляя слова. — Я жить хочу спокойно, вот и всё, — чуть ли не скулит, воя от отчаяния.
И Крис словно смягчается, меняя позу. Падает на лавочку, туша сигарету об урну.
— Я отстану от тебя, — кивает сама себе, — а ты будешь ходить к Розенберг, — выделяет слово «будешь» Кристина, чуть скалясь. И, не видя от Лизы обратной реакции, хмурится, проворачивая шестерёнки в голове и осматривая её внешний вид. — Кирюха тоже отстанет, — добавляет словно нехотя.
И Лиза поднимает на неё тёмные глаза, закусывая щеку с внутренней стороны и сдвигая брови. Думает, отчаянно пытаясь взвесить все «за» и «против», когда Крис протягивает ей руку, всё ещё сверля взглядом.
— Индиго, — клацает зубами предупреждающе. — Мы договорились?
— Договорились, — бросает отстранённо Лиза, смотря на зависшую в воздухе протянутую ладонь. И опускает голову, проходя мимо и засовывая руки в карманы поглубже.