satisfaction

saturday

«Jung Jungkook, 14:53
Хочешь сегодня отдохнуть? Мы с Чимином собираемся в клуб. Можешь взять зайку с пушкой».
Тэхен прочитал сообщение вслух и улыбнулся:
— Ты как на это смотришь?
— М? — рассеянно спросил Юнги. — А, ну давай…
— Э-э-эй, — Тэхен отложил телефон и скрестил ноги по-турецки, глядя на сидящего на полу друга. — Ты чего такой грустный? Что случилось?
Тэхен и Юнги сидели в комнате Чона, смотрели фильм и ели горячие бутерброды с соком. Но Тэхен видел: с другом творилось что-то неладное. Проблемы дома уже стали самым обычным делом, но Юнги все равно был сам не свой.
— Предки?
— Не. Ну, и они тоже, но не только…
— Колись, ну.
— Мне стыдно о таком говорить.
— Заяц, ты знаешь о том, что меня трахает дядя. Даже больше — видел фотки. Перестань, — Тэхен потрепал его по плечу. — Ты можешь мне довериться. Если сам хочешь…
— Это касается твоего отца…
— Та-а-ак… Между вами что-то было?
— Ничего. В смысле, я отсосал ему, а потом он поставил меня на колени, и я подумал, что что-то будет… Но ничего не было. Он спасанул почему-то.
— Еще бы! — закатил глаза юноша. — Мой отец настолько моралист, что я прям блевануть хочу.
— А я — прострелить себе башку. Блять, — Юнги откинулся на пол и развел руки в стороны. — Чувствую себя самым ужасным идиотом на свете! Еще и навязчивым… Я ему писал… Но он так односложно отвечает, так нехотя… Не реагирует на флирт и сам не пишет.
— Похоже на отца, — грустно улыбнулся подросток. — Да он даже мне так отвечает, чего уж. Только за оценки первым и может прессануть. Ну сейчас уже не прессует, но все-таки.
— Что мне делать? — жалобно спросил Юнги. — Я его люблю.
— Моя зайка… — грустно протянул Тэхен, сполз на пол и обнял друга. — Он скоро приедет домой. Хочешь, под каким-нибудь предлогом оставлю вас вдвоем?
— А если все только ухудшится?
— А если нет? Что, если он тоже хочет с тобой поговорить? Я не хочу его оправдывать, он ведет себя, как козлина последняя. Но можно попробовать, кому хуже сделаешь?
— Может быть, ты и прав. Я более чем уверен: это потому что я малолетка.
— Ой, да он со всеми так. Я не видел более эгоистичного человека, чем отец. Ну, разве что в отражении зеркала, — ухмыльнулся Тэхен. Юнги выдавил грустную улыбку. — Ой, гляди, какие фотки распечатал наконец.
Тэхен подцепил пальцами кипу фоток с туалетного столика и протянул другу. Юнги принялся листать глянцевые снимки.
— Красиво. На выставку отправишь? — спросил юноша и, перевернувшись на живот, стал поочередно откладывать фото в сторону. — Вот эти и эти крутые. А это что за?..
Мин удивленно уставился на изображения. На них были запечатлены раздетый Чонгук и Тэхен, сидящий на его бедрах, причем оба — за очень интересным занятием. Чон-младший улыбнулся, пожал плечами.
— Не нравится?
— Почему же. Очень сексуально. Но не боишься, что отец увидит?
— Ему по барабану. Он не заходит ко мне в комнату и уж точно не шарится в моих вещах. Я исправил оценки — он счастлив. Ему больше ничего не нужно.
— Как у вас с Чонгуком? Не смущает, что он твой… ну…
— А должно? — вскинул брови. — Не моя вина, что он мой дядя. Я его люблю. У нас все хорошо, мы много времени проводим вместе. Блин, — подросток мечтательно улыбнулся. — Я раньше думал, что с ним кайфово сексом заниматься. Но, знаешь, просто лежать и разговаривать — вот что по-настоящему кайфово. С ним я понял, что никого и никогда и не любил раньше.
— Это здорово, — улыбнулся Юнги. — Он дал тебе испытать такие сильные чувства… Ты видишь будущее с ним?
Тэхен помрачнел. Конечно, он хотел бы. Но ясной головой понимал, что все конечно, в том числе и их отношения. Они не могли свободно любить друг друга, оставалось лишь вопросом времени, когда все всплывет. Ничего тайного не скроешь. Ну, или Чонгук откажется от него сам… Потому что сам Тэхен бы не смог. Он понимал, что ему нечего дать взрослому мужчине. Ну и что, что Чонгук ничего не говорит о семье? Это вовсе не значит, что он о ней не думает. А семья с племянником? Это смешно, глупо и наивно. Их отношения не примут. Особенно отец.
— Ясно, — кивнул Юнги. — Прости. Не хотел задеть.
— Все нормально. Я и сам часто думаю об этом, но ясно как день, что мы вместе не навсегда. Как бы сильно ни хотелось другого исхода.
— Но ведь пока вы друг у друга есть, так? Лучше думать об этом.
— Да, — лучезарно улыбнулся Тэхен. — Плевать, что будет после. Все в порядке, пока я с ним. Пока он любит меня.
Юноши досмотрели фильм, полистали ленту, обсуждая общих знакомых, доели остатки снэков и подумали, в чем пойдут в клуб. Затем Тэхен услышал, как сработали автоматические ворота — это отец вернулся домой. Он вскочил на ноги, поднял Юнги и утер его лицо от остатков кетчупа и чипсов.
— Как я выгляжу? — взволнованно спросил друг. Тэхен крепко поцеловал его в щеку.
— Да как самый красивый человек на планете Земля. Я б тебя сам… ох и ах…
— Ну тебя, — нервно хихикнул Юнги и ткнул в него пальцем. — Я пошел?
— Удачи, зайка с пушкой!
Хосок устало скинул куртку, разулся и внес пакеты с едой на кухню. Он давно заметил две пары обуви и язвительно подумал: «Надо же, сын почтил меня своим присутствием». Никто не спустился. Хосока это разозлило и даже несколько обидело, потому что, сблизившись со своим дядей, Тэхен совсем забил на отца. Он даже денег просить перестал, потому что Чонгук покрывал все его расходы. Хосок как никогда раньше чувствовал себя брошенным и ненужным. Да, сын начал подтягивать учебу — это не могло не радовать. Но между ними словно нарушилась и без того хрупкая связь. Они мало виделись, совместные ужины стали совсем редким делом. Хосок не понимал причину такого поведения, но полагал, что та в Чонгуке. Конечно. По мнению сына его дядя был лучше во всем.
Юнги тихо скользнул на просторную кухню. Хосок стоял к нему спиной, но все равно почувствовал чужое присутствие. Напряжение окольцевало тело. Ну конечно. Иначе и быть не могло. Чтобы добить Хосока, он должен был оказаться здесь и сейчас. Мужчина продолжил выкладывать продукты в холодильник, не обращая внимания на гостя.
— Привет…
— Привет, — ответил Хосок, не оборачиваясь.
— Не ожидал тебя встретить.
— В моем доме? Да, неожиданная встреча.
Юнги закусил губу. Нахмурился.
— Да я ведь не о том, Хосок, — Юнги подошел к нему, коснулся ладонью плеча. — Я скучал.
Молчание послужило ему ответом.
— А ты?..
— А должен был?
— Нет, но… — Юнги на миг растерялся. — Хосок, что произошло? Я сделал что-то не так? Разозлил тебя, расстроил?
— Нет.
— Тогда почему ты так со мной обращаешься? Так, будто между нами…
— Ничего не было, — посмотрел на него Хосок. — Между нами в действительности ничего не было. И быть не может. Я — взрослый человек, ты — школьник. Неужели ты думал, что мы будем вместе?
— Ты ведь ясно мне дал понять, что я тебе нравлюсь…
— И что с того? Когда симпатия что-то решала?
— Ты ведешь себя, как ублюдок, — прикусил губу Юнги, чтобы не расплакаться от обиды.
— Отлично. Теперь будь добр, не мешай мне, — он отошел от юноши, чьи руки упали по швам. Юнги со смесью разочарования, беспомощности и боли продолжал смотреть на мужчину.
— И… все? Это все, что ты мне скажешь?
Слезы клокотали в горле — Хосок ясно слышал, но предпочел не поворачиваться: слишком больно было смотреть и знать, что послужило им виной. Ему больших усилий стоило сохранить лицо и не обращать на подростка внимания. Не слышать метаний в чужом голосе, не видеть набухших слез в глазах. Хотя бы кому-то следовало сохранить здравый рассудок, и пусть этим кем-то будет Хосок. Он и так заживо пожирал себя мыслями о Юнги. Хватит. Это безумство необходимо прекратить.
— Какой же ты… — Юнги всхлипнул, сжал пальцы в кулак. Вовремя спустился Тэхен, словно сердцем почуявший неладное.
— Пап? Юнги? Что у вас тут происходит… Юнги, ты плачешь?!
— Нет, — Мин резко утер рукавом слезы. Пошел Хосок к черту! Он не заслужил его слез, ни одной пролитой капли. — До свидания, мистер Чон. Я домой, Тэ.
— До свидания, — холодно попрощался Хосок. Юнги вихрем пронесся в коридор, а Тэхен злобно посмотрел на отца:
— Что ты уже натворил?!
— Ты не слишком ли взрослым стал, чтобы отчитывать меня? — озлобился отец. — Для начала хотя бы домой возвращайся по ночам. Пришел в первый раз за неделю и качает тут свои права.
— Да что с тобой! — воскликнул Тэхен. — Ты вообще когда-нибудь бываешь доволен мной? Другими?! Ни хера подобного! Ты с себя спрашиваешь многое и других приплетаешь! Сам со своей башкой разбирайся!
— Ты как со мной разговариваешь? — Хосок вскинул голову, обжигая сына яростным взглядом.
— А как ты разговариваешь с Юнги?!
— Не лезь куда тебя не просят.
— Он мой друг, понятно тебе? И у него, в отличие от тебя, есть сердце! — Тэхен развернулся на пятках и пошел следом за другом. Обулся, поднял рюкзак. Хосок схватил его за локоть и развернул к себе:
— Куда ты собрался?
— Я ухожу туда, где меня понимают и принимают таким, какой я есть! — язвительно ответил подросток, толкнув отца в грудь. — А ты оставайся здесь и хоть расшиби голову о собственную гордость!
Тэхен резко вырвал руку и выбежал наружу, нагоняя друга уже у переулка. Юнги ревел так сильно, что бледное лицо покраснело, а капилляры в глазах полопались. Тэхен безмолвно обнял его и прижал к себе, поглаживая по волосам. Грудь распирало на части от злобы на отца, на невыносимые твердолобость и упрямство. Он не знал, что отец тоже страдал, просто не мог этого показать. Он не знал, что отец тоже хотел ответить Юнги, написать, спросить, как его дела и ел ли он сегодня. Хосок понимал, что поступал, как ублюдок, но Юнги был так молод и прекрасен. У него впереди — целая жизнь, а у Хосока… Ну, десять лет. Пятнадцать — прежде чем он станет стариком, когда юноша все еще будет молод и здоров. Но Мин не принял бы его позицию, стал бы просить, умолять, и Хосок точно бы сломался. Поэтому гораздо легче было заставить его ненавидеть.
И у Хосока хорошо получалось. Он устало опустился на стул и достал из пачки сигарету. Дом снова смолк, он снова остался в одиночестве… Как и весь последний месяц.
— Ты представляешь? — возмутился Тэхен, всплеснув руками. — Просто козлина последняя!
— Тэхен, прекрати оскорблять отца, — сказал Чонгук. Юноша посмотрел на него, как на предателя.
— Ты что, на его стороне?
— Я ни на чьей стороне. Я говорю тебе это со своей позиции: он взрослый человек и понимает всю степень ответственности.
— А в трусы к Юнги лезть — это тоже понимание ответственности?!
— Лисенок, — Чон-старший устало вздохнул, помассировал переносицу. — Разве Хосок не предупреждал его сразу? О том, что это невозможно?
— Не знаю. Наверное.
— Ну так а смысл теперь на него всех собак спускать?
— Юнги плохо! Он ведь любит его!
— Не всегда мы имеем право кого-то безоблачно любить, Тэхен. В подростковом возрасте кажется, что все возможно: и быть вместе, невзирая ни на что, и горы махом преодолеть, и море перешагнуть. Но с возрастом начинаешь понимать: не у каждой ситуации есть выход. Иногда от чего-то приходится отказываться. И тут ничего не попишешь. Нужно уметь принимать чужие решения и считаться с ними. Это и есть взросление.
— В таком случае, я не хочу взрослеть, — буркнул Тэхен, обхватив себя за плечи. Горькая мысль кольнула его: — Ты любил кого-то? Раньше. С кем остаться не смог.
— Зачем спрашиваешь?
— Затем, что ты рассуждаешь так, будто любил!
Чонгук тяжело вздохнул и хмуро посмотрел на племянника. О, он знал, чем кончаются подобные разговоры. Не раз проходил. Оставь Тэхена без ответа, скажи правду — он в любом случае начнет истерить, уж кто, как не Чонгук, знал об этом.
— Любил. Но это было очень давно.
— Вот как, — поджал губы Тэхен. — И что?
— Что?
— Почему вместе не остались?
— Потому что не смогли. Я ведь сказал: не всегда жизнь дает шанс остаться с любимым.
— Значит, не будь меня, ты был бы с ним?
— Лис, — Чонгук по-доброму усмехнулся, обхватил его за руки и усадил на свои колени: — У меня была жизнь до тебя, ты должен это понимать. Это не умаляет то, что я чувствую к тебе.
— Но ты любил кого-то, любил до меня!
— И это тоже не значит, что я испытываю к тебе меньший спектр чувств. К разным людям ты испытываешь разные чувства. Разную любовь. Она может быть сильнее или слабее, но все это — любовь. Ты не можешь сравнить любовь к другу и к партнеру, потому что она разная, это лишь оттенки одного чувства. Ты понимаешь? То, что я когда-то любил кого-то, вовсе не значит, что ты мне не дорог. Скорее наоборот, — Чонгук взял юношу за руку и поцеловал тонкие пальцы. Каждый. — Зато теперь я четко понимаю, что испытываю. Могу с точностью сказать, что это: любовь или влюбленность. Интерес или азарт. Секундное желание или крепкое, глубокое чувство. Чтобы прийти к тебе, я должен был пройти других. Другие пути. Не сравнивай с собой. Никогда. Ведь и тебе нравились парни, так?
— Так.
— Ну и? Любишь меня от этого меньше?
— Ни капли. Но я хочу, чтобы ты был лишь моим. Чтобы принадлежал лишь мне — и душой, и телом.
Чонгук ухмыльнулся. Взял его за подбородок и подтянул ближе, тихо прошептав в губы:
— Ты с самого детства был таким. Ненавидел делиться игрушками. Людьми. А знаешь, что еще значит «быть взрослым»?
— Нет. И знать не хочу, — Тэхен поцеловал его губы, щеки, шею. Но Чонгук ответил:
— Это значит осознавать, что ни один человек в этом мире не принадлежит тебе полностью. Даже твой собственный ребенок. Он твой, но тебе не принадлежит.
— И что бы это значило? — раздраженно спросил Тэхен.
— Что это значит — ты волен решать сам. Но я хочу, чтобы ты подумал об этом. А пока иди сюда.
Чонгук утянул его в поцелуй. Когда Тэхен злился, он всегда выпускал зубы и всячески показывал свое недовольство. Он и без того любил кусаться, а на нервах делал это еще более сильно, остервенело. Когда он укусил губу до крови, Чонгук рыкнул в его рот, схватил и уложил грудью на стол. Тэхен воспротивился, захотел перевернуться, но Чонгук ударил его по ягодице и приказал:
— Лежи смирно, сучка.
С прокушенной губы на подбородок упала рубиновая капля крови и скатилась на кожу Тэхена. Тот впился пальцами в край стола и пошире раздвинул ноги, когда дядя стянул с него одежду. Стоило Чонгуку применить грубую силу, как юноша тут же заводился с полуоборота. Мужчина развел его ягодицы, сжал до пятен, снова свел, играя со смазкой, стекающей крупным каплями по бедрам. Она тоненькими нитями оставалась на пальцах, обжигала, манила. Чонгук медленно ввел два пальца, двинул до упора и развел в стороны. Тэхен замычал, прикусив алую губу, откинул голову.
— Да, да, — прошептал он. — Пожалуйста, дядя…
— Какой же ты грязный.
Чонгук заменил пальцы на член. Нет, с Тэхеном нежно нельзя — его нужно воспитывать. Обхватив юношу под бедра, он начал двигаться: очень быстро, рвано и резко. На каждый толчок — вскрик. Тэхен ударялся тазовыми костями о край стола, стонал, дергался навстречу. Чонгук был груб. Он взял омегу за волосы, намотал на кулак и оттянул, причиняя боль. Тэхен уперся скользящими ладонями в стол, захныкал.
— Я хочу поцеловать тебя! Хочу повернуться к тебе!
— Мне все равно, чего ты хочешь, — Чонгук свободной рукой закрыл ему рот и увеличил темп.
Это было похоже на сумасшествие. С каждым днем он влюблялся в Тэхена все сильнее и сильнее, отчетливо понимая, что погубит их обоих. Но и отказаться друг от друга, по крайней мере добровольно, не представлялось возможным. Не хотелось думать о завтрашнем дне. Пусть у них был только этот миг — его достаточно. Чонгук резко перевернул Тэхена, уложил спиной и закинул стройные ноги себе на плечи. Тэхен прикусил свой указательный палец, смотря на мужчину влажным взглядом. Он всегда плакал, когда подходил к заветной точке, к границе удовольствия. Чон-старший крепко обхватил его за бедра и двинул тазом, входя глубоко и грубо. Тэхен вскрикнул, тело пробила мелкая дрожь, а после — накрыло волной удовольствия. Он прижал руки к груди, вздрагивая всякий раз, стоило дяде коснуться кожи губами, руками. Чонгук взял его за подбородок, улыбнулся прямо в губы и прошептал:
— Хороший мальчик.
— Я тебя люблю, Чонгук…
— Вставай. Иначе опоздаем.
Город потемнел. Работяги разошлись по домам, отдыхая после очередного трудового дня. Включились огни, выползли наружу жаждущие развлечений и веселья молодые люди и пьяницы. Клубы были переполнены, отовсюду доносились музыка и смех. Но Юнги веселья не разделял: он сидел у окна и безучастно глядел на высокие здания, будто бы сгорающие в огнях. Тэхен подполз к нему, обхватил поперек талии и прошептал:
— Все будет хорошо. Не думай о нем, ладно?
— Не могу, — покачал головой подросток.
Он кинул взгляд на сидящего впереди Чимина, который разговаривал с Чонгуком и смеялся. Им всем было хорошо, а у Юнги — личная трагедия. У него — не случившаяся любовь. Разве это не жестоко? Им весело, а ему — хоть волком вой. Тэхен пожевал губу, тоже посмотрел на Чимина. Затем взял руку Юнги.
— По крайней мере, он здесь. И не отталкивает тебя.
Юнги было больно это слышать. Но а что Тэхен мог сделать со своим отцом? Заставить его полюбить? Какая глупость. Только разум все равно не мог взять верх над чувствами. Мин сглотнул ком в горле и сжал ладонь друга.
— Наверное, ты прав.
В клубе было очень шумно. Они зашли как раз в тот момент, когда диджей поставил самый взрывной момент, и Тэхен, не удержавшись, побежал танцевать. Он обожал танцевать и веселиться, а вот Юнги остался позади, несколько испуганный обилием пьяных людей. Он не ощущал комфорта на всяких вписках и в клубах, предпочитая более тихие места. Чимин оказался рядом, положил ладони на его плечи, нагнулся и сказал:
— Уже хочешь убежать?
— Вот еще.
— Да ладно. По глазам вижу. Зайка перед лицом волка.
— Не делай вид, будто знаешь меня, — Юнги сбросил чужие ладони и пробрался к барной стойке. — Ром с водкой!
— Воу-воу, полегче, — тихо засмеялся Чимин. — Тебя ж унесет.
Бармену было плевать, что очередной клиент походил на пятнадцатилетку. Ему платили — он делал. Через несколько минут перед Юнги появился коктейль «Лонг-Айленд». Чимин с легкой ухмылкой наблюдал, как подросток, стараясь не морщиться, осушил стакан. Алкоголь тут же полез наружу — Юнги зажал рот и упрямо проглотил. Нет, сегодня ничто не помешает ему надраться. Пусть все катится в ад! Себе Чимин взял виски.
— Что, неразделенная любовь?
— Не твое собачье дело, — огрызнулся Юнги.
— Ну как это — не мое? Ты мой сотрудник. Я ж знать должен, почему ты херово работаешь.
— Ты не причину знать хочешь. Просто в душу лезешь. Повторите! — обратился подросток к бармену.
Он посмотрел на танцующего Тэхена, который крутился вокруг Чонгука. Почему он тоже не мог так? Вопреки всему — любить и быть любимым? Злые слезы утонули в новой порции коктейля. Чимин, подперев щеку кулаком, ждал и курил. Он знал — скоро мальчишку прорвет, а когда — лишь вопрос времени. И вправду, через еще один коктейль Юнги со слезами заговорил:
— Просто не понимаю, почему все так? Почему мне не везет? Мне никогда не везло в любви. Никогда. Меня или хотели трахнуть и выбросить, или вообще ни во что не ставили. Что я делаю не так? Ну что? Почему я не могу быть любимым? Что во мне дурного? Я же не тупой, не урод, работаю, концы с концами свожу. Почему тогда? — он уставился на Чимина.
Тот раздавил сигарету в пепельнице. Облокотился о барную стойку.
— Ты не думал, что сам выбираешь не тех?
— О чем ты?!
— Может быть, дело в том, что тебе нравятся холодные парни, м? Которым наплевать на тебя. Может быть, дело в том, что тебе просто нравится страдать, Юнги? Не верю, что в твоей жизни не было тех, кто по-настоящему тебя любил.
— Был один… — пробормотал Юнги. — Из параллели. Он мне розы купил. Большие такие, красные. А я их другу отдал, мне они не сдались. Он же мне как брат был, как я мог в нем видеть кого-то другого? И другой парнишка… Ну, он добрый такой был. Всегда делал мне комплименты, в кафе за меня платил. А я что? А я в нем только приятеля видел. Рассказывал ему, как меня снова выебали и бросили.
— И что же тогда получается? — улыбнулся уголком губ Чимин, отпивая виски. — Ты сам творец своей судьбы. Отталкиваешь тех, кто любит тебя, чтобы страдать о тех, кому ты не нужен. Вся правда жизни в том, что мы стараемся, из кожи вон лезем, чтобы заслужить чью-то любовь, похвалу, поддержку, а нужны мы на самом деле тем, кому не важно, сколько денег у тебя на карточке и какого размера одежду ты носишь. Тебя любят. И все. Нет ничего третьего, любовь — это абсолют. Он либо есть, либо его нет. Если тебя не любят по факту твоего существования, то не полюбят, даже если ты покоришь космос, станешь первым человеком, умеющим дышать под водой, или получишь все премии мира. Вот и все, Юнги. Нет тут никакого секрета. Ну, ты чего расплакался? Иди-ка сюда, — он обнял подростка: тот дрожал в его руках, всхлипывал, кусал губу, чтобы не выпустить рыдание из груди. — Поплачь. Может быть, тебе станет легче…
Юнги плакал, но легче не становилось. Боль, горечь и алкоголь смешались в крови хлеще Лонг-Айленда. Он поднял голову. На красных щеках все еще блестели разводы слез, когда он поцеловал Чимина. «Может быть, так станет легче», думал Юнги. Может быть… Но легче снова не стало. У Чимина губы совершенно другие на вкус. Горькие. Нелюбимые. Юнги упорно продолжал целовать его, позволил и его, и своему языку выскользнуть из оков рта и встретиться. Подросток прошептал в чужие губы:
— Ты же и сам трахнуть меня хочешь. В первую встречу предлагал…
— Мы все сначала только этого и хотим. А потом, — Чимин положил ладонь на его щеку и посмотрел в глаза, — только потом начинаем разглядывать вас и видеть душу.
Может быть, именно эти слова и были нужны Юнги? Он не знал, но слезы потоком хлынули из глаз, и, чтобы спрятать их, Мин впился в Чимина жадным поцелуем. Чимин трогал его, где хотел — за бедра, ягодицы, живот, между ног. Юнги было плевать. Он крепко зажмурился и представлял, как на самом деле его касались другие руки, целовали другие губы. Это оказалось сложно: Чимин совсем не был похож на Хосока.
Тэхен откинул голову и почувствовал, как уткнулся в крепкую грудь. Ему даже пить не было нужно, чтобы опьянеть — достаточно присутствия Чонгука. Дядя водил руками по его телу, сжимал, трогал, ласкал. Целовал в шею и двигал бедрами навстречу. «Трогай меня, трогай меня, трогай меня», пелось в песне, и Чонгук трогал, трогал, трогал. Было так хорошо и свободно, словно Тэхен — парящая птица. Вот бы этот момент длился вечность! Танцующие люди обступили их со всех сторон.
Парень развернулся в объятиях и обхватил мужчину руками за шею. Дядя качал его, целовал под подбородком, в губы, спускался на шею, к ключицам. Тэхеном невозможно было насытиться, его всегда хотелось больше, больше и больше. Наверное, дай Чонгуку возможность вернуться в прошлое — и он бы поступил точно так же. Снова упал бы в этот омут с головой, даже если бы и обрек себя на вечные муки. Тэхен встал на носочки и поцеловал его.
Медленно, нежно, чувственно, со вкусом… Чонгук закусил мягкую губу и оттянул, дразня. Подросток заулыбался в поцелуй, лизнул его, снова укусил. Обоих терзало возбуждение. Бедра Тэхена сводило от истомы. Он заставил дядю нагнуться к себе и прошептал ему в ухо:
— Знаешь, чего бы я сейчас хотел?
— Чего? — хрипло спросил мужчина.
— Чтобы ты взял меня. Без всякой нежности, Чонгук. Чтобы я плакал в голос от удовольствия. От наслаждения. Чтобы ты сорвал мою одежду, — с каждым словом Чонгук все сильнее и сильнее сжимал его бедра. — Чтобы разорвал мое белье… И сжал мое горло. Чтобы ты заставил меня задыхаться…
— Да я же тебя сожру.
Тэхен чувствовал животом его возбуждение.
— Моя душа и мое сердце и так принадлежат тебе, — прошептал юноша, держа его за лицо. — И мое тело тоже. Все — твое… Забирай.
Раньше Чонгук думал, что чужое сердце — неподъемная ноша. Теперь он был уверен, что и эта ноша ему по плечам. Главное, чтобы сердце принадлежало Тэхену.
Юнги пришел в себя, когда они с Чимином уже заперлись в кабинке туалета. Мужчина держал его на весу, его джинсы валялись под ногами. Он уже был в нем. Юнги поднял голову и постарался сморгнуть слезы, не понимая, чего ему хочется больше: прекратить этот ужас или продолжить. Чимин припал теплыми губами к его шее и поцеловал, он двигался медленно и глубоко. Юнги издал полустон-полувсхлип и закусил губу.
В голове была только одна мысль — Хосок.
Его распирало от чувства ненависти. Душила обида. И любовь… Глупая, наивная, юношеская любовь — вот что комом стояло в горле. Как было мерзко и обидно, как глупо, как странно. Чимин трахал его в грязной кабинке туалета, а Юнги ревел и думал о другом. Спина то и дело ударялась об исписанную граффити стену. Алкоголь и тошнота плескались в пустом желудке. Его мутило от самого себя. Он хотел спрятаться, сбежать, провалиться сквозь землю, выпрыгнуть из собственной кожи, но он не мог. Не мог! Лишь слезы текли по щекам, к подбородку, на шею… Чимин слизывал их. Юнги отвернул голову — не хотел ничего видеть.
— Мне остановиться? — хрипло спросил Чимин.
Юнги мотнул головой. Одной рукой он вцепился в его спину, другой — за край кабинки. Он слышал, как где-то по соседству кто-то кому-то отсасывал, а его тут трахали. В туалете. Просто как шлюху… Хотелось кричать от боли, но он молчал. Сам не понимал, почему все еще сидел на месте. Чтобы отомстить Хосоку? А за что? За то, что он его не любил? Или за то, что влюбился сам? Так по-детски глупо.
Чимин поставил его на пол, развернул к стене лицом и нагнул, заново заполняя собой. Юнги зажмурился, но даже так слезы градом катились по лицу. Он не чувствовал ни боли, ни удовольствия, ничего. Только распирающую грудь пустоту. Он хотел к Хосоку. Хотел почувствовать, каково это — быть любимым им, хотел узнать, как мистер Чон умел любить… Но Юнги прижался щекой к грязной стене, прикусил ладонь и заплакал.
Благо, Чимин этого не слышал из-за громкой музыки. Он, конечно, видел слезы, но Юнги сам не захотел останавливаться, и лезть ему в душу никто не собирался. Это — целиком и полностью выбор Юнги, от которого тянуло забраться под кипяток и сидеть, пока через поры не выйдет отвращение.
Тяжело. Как же тяжело оказалось быть человеком, особенно хорошим. Ведь это выбор — и выбор не из простых.
— Трудно кончить, когда ты плачешь, — Чимин вдруг остановился. Он покинул тело Юнги, повернул его к себе и взял за плечи. Весь зареванный, с искусанными губами и сбитой челкой он вызывал желание обнять его, а не трахать. — Блять. Пошли.
Чимин помог ему надеть штаны, оделся сам и вывел из кабинки. Умыл его, икающего от слез, ледяной водой, чтобы немножко привести в себя. Юнги был пьян, расстроен и разочарован в любви. Не время для плотских утех — у Чимина всякое желание пропало. Видел же, как он плакал, даже под закрытыми веками. Пак набрал холодной воды в ладонь и вытер покрасневшее лицо.
— Вот. Так намного лучше. Ты ж красивый, тебе нельзя реветь. Или только от счастья.
— Я н-не к-к-красивый, — заикаясь, ответил Юнги. Вновь разрыдался, кинувшись в объятия.
«Бля», вздохнул мысленно Чимин. «Угораздило же с малолеткой спутаться…»
А что делать-то было? Ему нравился Юнги. Ну, страдал по другому, так не проблема. Пройдет. Чего-чего, а добиваться своего Чимин умел. Когда подросток немного успокоился, мужчина поцеловал его в макушку и приобнял.
— Наверное, тебя там лис уже обыскался. Пошли.
И вправду — стоило им подойти, как Тэхен тут же подскочил к Юнги и замер.
— Ты что, плакал?! Тебя кто-то обидел? Ты?! — он с полными злости глазами уставился на Чимина.
— Нет. Он помог, — утерев нос краем рукава, сказал Юнги. — Можно мне воды?
Чонгук заказал стакан минералки, который Юнги жадно выхлебал.
— А где вы были? — Тэхен оглядел их обоих.
— Да ниг-
— Трахались в туалете. А еще мы теперь встречаемся, — перебил Чимина Юнги и поставил стакан на барную стойку. У Тэхена от удивления вытянулось лицо. Пак тоже удивился, но промолчал. Чонгук хлопнул друга по плечу.
— Ну, поздравляю, братан. Зайку береги только, он у нас хрупкий.
— Обидишь — придется иметь дело со мной, — предупредил Тэхен. — Руку сломаю. Обе.
— Понял, — ухмыльнулся Чимин.
— Пошли потанцуем, — Юнги обхватил ладонь мужчины и потащил его к танцполу, где люди кружились в медляке. Кружиться начали и они.
— Уверен в своем решении, Юнги?
— Не знаю, — честно, шепотом ответил Мин. — Ни в чем не уверен. Но пока ты рядом… мне спокойно.
— Ладно. Может что-то из этого и получится.
— А быстро он сообразил, — сказал сидящий на высоком барном стуле Чонгук. Между его ног стоял Тэхен и снимал танцующих на телефон. — Что ты делаешь?
— В сториз кину. Пусть отец побесится.
Чонгук ухмыльнулся. Обнял его за талию и повернул к себе, отвел телефон в сторону и поцеловал. Просто, как целуют любимого человека перед долгой разлукой: крепко и нежно. А ночь продолжалась…
Хосок не сомкнул глаз. Весь вечер ходил из комнаты в комнату в доме, что стал для него вдруг слишком большим. Конечно, он увидел сториз Тэхена. Знал, где он и с кем. И что Юнги тоже там, в чужих объятиях. Эта мысль обожгла злостью, но он ничего не смог сделать. Сам ведь отказался от него, случившееся — результат осознанного выбора, ничего-то здесь уже и не попишешь. Потому Хосок бессильно курил и пил кофе.
Затем вдруг решил подняться к Тэхену в комнату — в место, где сохранилась хотя бы частичка присутствия сына. Он отворил незапертую дверь и огляделся. Над окном мигали фонарики. Вещи валялись там же, как юноша разбросал их в последний раз. Даже по телеку до сих пор крутились автоматически воспроизводимые видео с ютуба. Хосок взял пульт и выключил экран. Прошел вглубь комнаты и сел на кровать — та послушно прогнулась под весом.
— Какой же я идиот.
Тяжелый вздох сорвался с его губ. Он перевел взгляд на тумбу и увидел стопку фотографий, сделанных сыном. Взял их в руки и начал листать. «Да, у него определенно есть талант», подумал мужчина. Может быть, и вправду стоило разрешить ему заниматься тем, что нравилось? В конце концов, у каждого свой путь.
Легкая улыбка пропала с губ мужчины, когда он заметил фотографии своего брата. Сначала накрытого бордовым одеялом. С сигаретой в руке. Потом — полностью обнаженного. И, в конце концов, их обоих, запечатленных в отражении зеркала.
Тэхен — на четвереньках, голый. Позади — Чонгук, крепко держащий его за бедра.
У Хосока потемнело перед глазами.