satisfaction

sunday

Толчок в мягкое, податливое тело заставил Тэхена прогнуться в спине и задержать дыхание. Он откинул голову, приоткрыл рот. Они касались друг друга руками, телами, губами, душами, сердцами. Сегодня было не так, как в обычные дни: сегодня все чувства накалились до предела, зашкаливали, пульсировали, но не страсть сжигала их. То была нежность… Трепетная, обнаженная, сладкая нежность. В каждом толчке — мягкость. Чонгук двигался медленно и плавно, наслаждаясь каждым движением его тела, лица. Будто запоминая до самых мельчайших деталей: трепет ресниц, надломленные брови, блеск искусанных губ, сбитое дыхание. В полумраке комнаты было тяжело разглядеть Тэхена, поэтому Чонгук запоминал его сердцем. Он нагнулся, аккуратно взял одной рукой за шею, второй — сжал запястья над головой.
— Я люблю тебя, — прошептал Тэхен. Слезы покатились с уголков глаз в волосы. — Очень сильно люблю… Давай сбежим?
— Куда же мы побежим? — улыбнулся Чонгук. Поймал губами слезы, поцеловал. Такие соленые-соленые на вкус.
— Куда угодно… Хоть на край света… Я за тобой куда угодно пойду!
— А как же учеба, лисенок? Работа? Твой дом?
— Мой дом там, где ты, — юноша подался вперед, поцеловал его. Крепко, с нажимом, но не грубо… Как будто обреченно, словно и сам чувствовал, что сегодня — последний раз. — Пожалуйста, давай сбежим.
— Мы не сможем бежать вечно, — Чонгук принялся покрывать румяное лицо поцелуями, стараясь подсластить горечь слов. Тэхен закусил губу, чтобы не всхлипнуть.
— Это значит «нет»?
— Это значит, что тебе нужно немного подрасти. Я никогда не говорил тебе «нет», и сейчас не скажу. Перестань, не плачь. Я не вынесу и капли твоих слез.
Тэхену захотелось взвыть, но он обхватил Чонгука за шею и проглотил горький комок, хотя тот так мерзко лип к горлу, никак не хотел исчезать. Чонгук утянул его в поцелуй, им постоянно хотелось целоваться. Каждую свободную секунду, покуда не закончится воздух. Чонгук двигался и двигался в нем, желая растянуть эту ночь навечно. Не отпускать Тэхена, не отвозить домой, не отдавать в чужие руки. Но за окном уже забрезжил рассвет, запели птицы — им скоро придется расстаться. Хотели они того или нет.
Засыпать не стали. Впереди — долгая рабочая неделя, да и у Тэхена наступил период экзаменов — даже при всем желании не получилось бы провести много времени вместе. Поэтому, подкрепившись с утра в ресторане, они решили немного покататься. Сходили в кино, потом — в парк аттракционов, где Чонгук выиграл для племянника маленький сувенир-игрушку в виде лиса. К вечеру они засобирались домой. Чонгук решил сам отвезти его и заодно зайти к брату, чтобы обговорить завтрашнюю встречу.
— Свет не горит, — сказал Тэхен, выглядывая из окна.
— Но машина дома. Может, занят? Или спит.
— Папа никогда не спит днем! А если что-то случилось?
— Пошли, проверим, — Чонгук отстегнул ремень безопасности, и вдвоем они вошли в дом.
Хосок сидел в темной столовой и медленно отпивал из чашки остывший кофе. Его пустой взгляд был прикован к занавешенному окну. В голове, в которой еще несколько часов назад смерчем носились ужасные, мерзкие, разрывающие на части мысли, стоял штиль. Как будто с него содрали кожу, вывернули наизнанку и снова надели на кости. Хосок не просто чувствовал себя пустым. Он чувствовал себя преданным. Растоптанным. Смешанным с грязью. Как мерзко теперь было вспоминать слова брата, как отвратительно было помнить о хвалебных словах сына… Одно слово — мерзость.
Грязь.
Мужчина думал, что готов смириться с чем угодно ради своего ребенка. Пережить любое предательство, вытерпеть любые капризы, выслушать тонну недовольства, но… Но это. Хосока будто заживо подожгли и выпотрошили. Он не мог смириться, не мог поверить в реальность происходящего. Нет, это невозможно. Неужели это творилось под его носом, а он не замечал? Совершенно ничего не видел? Он доверил сына этому монстру. Отдавал его на ночь, на выходные. Думал, что общество Чонгука хорошо влияет. Блять, как же много хорошего он думал об этом ублюдке! Как много.
Хлопнула входная дверь.
— Папа! — послышался бодрый голос. Хосока замутило от этого звука, хотелось заткнуть чужой рот, чтобы он больше никогда, никогда и ни за что не открывался. — Я соскучился. Что ты делал весь день? А мы с Чонгуком ходили гулять. Он мне, вот, игрушку выиграл, — Тэхен показал отцу плюшевого лиса. — Жаль, что тебя не было с нами. Э-эй, улыбнись, ну? Злишься на меня еще? — Тэхен подошел к столу, по привычке ткнул указательным пальцем в щеку. Хосок не отреагировал. Даже не взглянул на него — настолько мерзко было. — Пап?..
— Хосок, что случилось? — спросил Чонгук. — На тебе лица нет.
Тогда Хосок посмотрел на брата. С такой злостью, с такой ненавистью, что Чонгук все понял сразу. В отличие от Тэхена, который все еще пытался разговорить, рассмешить отца. Готов был ластиться самым послушным котом, только бы родитель улыбнулся. Но и в его душе начал зарождаться страх…
— Ну, садитесь.
Тон отца кричал громче любых проклятий. Тэхен и Чонгук подчинились.
— Хотите кофе?
— Нет. Может быть, скажешь, в чем дело?
— Это, думаю, скажете мне вы, — Хосок толкнул по столу фотографии.
Снимки веером рассыпались по глянцевой поверхности, десяток фотографий деликатного характера. Развратного. Грязного. Тэхена прошиб озноб, его обуяли ужас, страх, вина, стыд… Хотелось провалиться сквозь землю, убежать, вымыть глаза мылом, стереть себе память, только бы забыть ту страшную минуту, когда отец все узнал. Тэхен дрожащими руками собрал фотографии, порвал. Порвал каждую.
— Зачем же? — улыбнулся Хосок. — Чудесные снимки.
— Папа… — шепотом выдавил Тэхен.
— Нет. Закрой свой рот. Мне тебя слышать тошно, — он перевел взгляд на брата. — Он — ладно. У него мозгов как не было, так и нет. Ну а ты что, герой-любовник херов? Помоложе нашел? Не мерзко-то от самого себя?
— Папа, он ни в чем не виноват!
— Вот такой ты брат? — с отвращением спросил Хосок, поднявшись из-за стола. Чонгук тоже встал. — Что ты, сука, молчишь? Почему ты молчишь?! — закричал мужчина и кинулся на брата. Он его ударил. Крепко ударил кулаком по лицу — так, что у Чонгука хрустнул нос. Тэхен закричал, кинулся их разнимать, но оба мужчины повернулись к нему и заорали:
— Не лезь!
Это не было дракой. Это было избиение. Чонгук только прикрыл голову, позволяя найти выход чужому гневу. Хосок не сдерживался: бил кулаками по телу, по голове. Избивал, чтобы выместить хоть каплю жгучей ненависти и боли. Ему казалось, что в то мгновение он был способен убить. Тэхен прижал ладони ко рту, дрожа от слез. Хосок схватил брата за шею обеими руками, заорал ему в лицо:
— О чем ты думал, трахая своего племянника?!
— Я ни о чем не думал, — хрипло ответил Чонгук, глядя брату в глаза. — Только о том, что люблю его.
— Любишь? Любишь?! — Хосок оттолкнул его, схватился за волосы.
— Это я настоял… Я приставал к нему… — плакал подросток. — Папа, умоляю тебя! Чонгук ни в чем не виноват!
— Весь этот ебаный мир сошел с ума?! — заорал он. — Или это я, блять, ума лишился? С каких дьявольских пор трахаться со своим племянником — нормально? Что ты несешь, ублюдок, какого черта извергает твой долбаный рот?!
— Я не сказал, что происходящее между нами — нормально, — спокойно ответил Чонгук, вытирая кровь под носом. У Тэхена болезненно сжалось сердце. Казалось, он умрет в то же мгновение. — Хосок, позволь мне сказать…
— Нет! Я ничего не хочу слышать ни от тебя, ни от этой шлюхи.
— Не смей его так называть, — грубо ответил Чонгук. — Какой бы он ни был, он — твой сын.
— И поэтому ты ему ноги, сука, раздвинул? Прекрасный дядя!
— Папа, все было не так…
Хосок резко развернулся и замахнулся, но Чонгук перехватил брата за кисть. Тэхен успел лишь испугаться и отпрянуть, уставиться на отца неверящим взглядом. Никогда, никогда доселе он не смотрел на него с такой злостью, с такой ненавистью!
— Не смей, — процедил Чонгук. — Только я, один я несу ответственность за все произошедшее. Не смей поднимать на него руку.
Тогда Хосок ударил брата. Вновь. Он не мог остановить поток ненависти и злобы, вымещая их на Чонгуке. Брат не отвечал, только защищался. Хотелось его уничтожить, разорвать, сровнять с землей. Он не мог поверить в происходящее. Собственный брат и родной сын! Как? Как?! Уму непостижимо! Тэхен со слезами кинулся их разнимать — в порыве злости и он получил кулаком в скулу — только тогда Хосок остановился, поняв, кого задел. Тэхен повис на Чонгуке, закрывая его собственным телом, плакал. Чонгук мягко отстранил его от себя и прикоснулся ладонью к лицу, утешая, успокаивая…
— Иди наверх, — прошептал он кровавыми губами.
— Нет! Нет, я прошу, остановите это безумие… Папа, умоляю тебя… Умоляю!
Хосок сжимал и разжимал кулаки, испачканные кровью брата. На скуле сына остался отпечаток от удара, вскоре он посинеет, нальется красным… А Хосок смотрел на него и не мог поверить. В произошедшее не мог поверить, уложить в голове.
— Папочка, — прошептал Тэхен. Его разбитый, запуганный сын. Хосок не мог на него смотреть, не нашел сил.
— Уйди. Видеть тебя не могу. А ты рожу умой, мы еще не договорили, — злобно кинул он брату. Ни того, ни другого не хотелось видеть… — Мерзкие предатели.
Хосок ушел в другую комнату, схватил пачку сигарет и прикурил. У него дрожали руки, болело сердце, мысли рвали голову. Что думать? Как быть? Что делать? Простить сына он, наверное, мог… Тэхен молодой, глупый, неопытный. Наверняка хотел отомстить за что-то. А брата? Как простить брата?
Чонгук с трудом посмотрел на племянника. Выдавил улыбку, но Тэхен лишь вновь заплакал, кинувшись к нему на шею. Обхватил, прижался.
— Умоляю, давай сбежим. Прямо сейчас!
— Нет. Я не стану бежать от ответственности, — Чонгук взял его за затылок и прижался губами ко лбу. — Я не хочу, чтобы ты это слышал. Пожалуйста, поднимись к себе и сиди в комнате, пока не позовут.
— А вдруг он снова ударит тебя! — плакал юноша. Сжимал пальцами чужую одежду, цеплялся, не мог отстраниться. Осознавал, что виделись они в последний раз… — Прошу, молю тебя, давай убежим… Я буду делать все. Все что угодно! Но давай сбежим отсюда, я хочу быть с тобой. Всю свою жизнь. Всегда!
— Сколько раз я должен попросить, Тэхен?
Чонгук ответил жестко и понятно. Тэхен задрожал в его руках, начал плакать еще сильнее: по щекам катились крупные слезы, рвали мужчину на части. Он взял его лицо в ладони и поцеловал — крепко и коротко. Затем отстранил от себя и пошел в ванную, чтобы смыть кровь. Тэхену ничего не оставалось, кроме как, рыдая, подняться к себе. Он в приступе истерики позвонил Юнги и выдал все на духу, рыдал в трубку, кусая угол одеяла. А Чонгук, стерев полотенцем кровь, вышел к брату на террасу. Он застал Хосока сидящим на плетеном кресле. Его нога нервно дрожала, между губ тлела четвертая сигарета.
— И как давно?
— Месяца три. А началось все еще раньше.
— Сука, — усмехнулся Хосок, стряхнув пепел. — Я должен был догадаться. Часто слишком бегать к тебе начал. Постоянно про тебя трындел без, сука, умолку. Дрянь.
— По-твоему, он во всем виноват?
— Нет. Он безмозглый подросток. А ты, блять? Ты?! Ты взрослый мужик, где был твой долбаный мозг?
— Я не буду оправдывать свои поступки, Хосок. Я полюбил его.
— Что ты мелешь?!
— Понимай как хочешь. Я хотел все это остановить, я сам хотел остановиться. Но не смог. Я думал, он тебе назло все делает, изначально так и было. А потом я влюбился. Понял это, когда подорвался посреди ночи и приехал забрать его. Я ничего не мог сделать с этим чувством. Хотел быть рядом. Все. Нет никаких оправданий.
— А как ты предлагаешь мне жить с этим? — мужчина посмотрел на брата. В его глазах застыли слезы. — Как? Я не знаю, как теперь смотреть на сына. На тебя. Вы мне противны.
— Я понимаю. Но он ни в чем не виноват, он не заслужил твоей ненависти. Позволь хотя бы ему спокойно жить в этом доме.
— Уходи, Чонгук. Я не хочу тебя видеть, у меня нет сил.
Чонгук молча глядел на брата какое-то время.
— На работу мне не приходить?
— Завтра — нет.
Чонгук кивнул и молча ушел. Ему больше ничего не оставалось, кроме как взглянуть на лестницу второго этажа и мысленно попрощаться с Тэхеном. Казалось, он не просто уходил из дома — казалось, он уходил из жизни брата и племянника, причем не зная, вернется ли.
Несколько дней Тэхен мог только плакать и лежать, закутавшись в одеяло. Телефон, ноутбук, планшет и фотоаппарат отец отобрал. Тэхен не стал препятствовать, понимая, что тем самым лишь закопает себя. Было страшно и одиноко, он не знал, где Чонгук, что с Юнги… Они с болью остались вдвоем, и некуда было податься. Бежать? К Чонгуку? Отец все равно догонит. Школу Тэхен пропускал — плевать, кто и что подумает. Его выворачивало изнутри и постоянно хотелось только одного — плакать. Утром четвертого дня на пороге комнаты появился отец и сказал холодное:
— Вставай.
— Оставь меня, папа… Пожалуйста.
— Ты меня услышал, — ушел и хлопнул дверью.
Тэхен вновь заплакал, невольно удивляясь: как человек может столько рыдать? Но с трудом отодрал себя от постели, натянул толстовку и спустился вниз. Смотреть в отражение не хватало сил, он и без того понимал, что выглядел безобразно. Отец сидел за столом. Как и обычно: в стройном костюме без единой складки, с уложенными волосами, с дорогими часами на запястье. Он пил кофе и смотрел в экран телефона, читая новости. Тэхен увидел и омлет, приготовленный для него… Боязливо сел, но к еде не притронулся — кусок в горло не лез.
— Ешь. И только попробуй сказать «не хочу».
Тэхен всхлипнул, крупные капли потекли по щекам. Он взял палочки и отправил в рот кусочек, соленый от слез. Омлет комом встал в горле, но юноша съел все. Тихо отложил палочки, и лишь тогда отец холодно посмотрел на него. С трудом, но Тэхен выдержал этот взгляд.
— И как, ты думаешь, все будет теперь? Я прощу, забуду и позволю вам общаться дальше?
— Я люблю его, пап, — тихо сказал юноша.
— Даже слышать ничего не хочу, — брезгливо ответил Хосок. — И думать не смей, будто я приму эту мерзость. Ты бессовестный и бесстыдный.
Тэхен сжал край толстовки в кулаках. Сдержался, чтобы не заплакать вновь — каких же сил ему это стоило!
— Ты бы хоть раз подумал обо мне. О том, что испытаю я, если узнаю. Это мерзость, Тэхен.
— Любовь — это мерзость?
— Он твой чертов дядя! Ты меня слышишь?! Он мой брат! А ты — мой сын! Неужели это так сложно осознать?! Неужели только я здесь не потерял здравый смысл?!
— Пап, — Тэхен опустил голову. — Я знаю, что никогда не был идеальным сыном. Я всегда только разочаровывал тебя. Но то, что произошло между мной и Чонгуком… Я никогда… я не хотел тебя позорить. Я хотел, чтобы ты гордился мной, чтобы ты любил меня. Потому что я люблю тебя, пап. Я не хочу, чтобы ты думал обо мне с ненавистью, чтобы я был твоим позором… Прости. Прошу, в последний раз прости меня. Прости мне эти чувства. Мне всегда было очень одиноко, пап, — Тэхен обхватил себя за предплечья. — А рядом с ним… я чувствовал себя важным. И нужным. Он просто принимал меня таким, какой я есть — неидеальным. А ты всегда хотел видеть во мне кого-то… кого угодно, но не сына… А я такой, пап. Да, я ужасен. Но я люблю тебя! Мне жаль, что я разочаровал тебя, мне жаль, слышишь? Но у меня больше никого нет, никого, кроме вас. Я прошу тебя, я умоляю, не забирай его у меня… Я сделаю все, что ты захочешь. Все! Хочешь, я с медалью школу закончу? Сам поступлю в лучший университет города? Я прославлю твое имя! Только не забирай его, пожалуйста… Пожалуйста…
Тэхен смотрел на отца умоляющими и беспомощными глазами, полными слез. С одной стороны, сердце Хосока рвалось на части. С другой — он не мог принять увиденное. Та ужасная картина все еще стояла перед глазами. Он не мог смириться с произошедшим. После долгого молчания Хосок достал коробку и протянул ее сыну. Внутри оказался кнопочный телефон.
— Теперь будешь пользоваться им. Номер Юнги я сохранил, а ему можешь даже не пытаться дозвониться — он свой тоже сменил. У тебя есть час на сбор вещей.
— Что? — выдохнул Тэхен.
— Ты переезжаешь за город к моим родителям. Никаких возражений я слышать не хочу.
— Я ненавижу тебя! — закричал Тэхен и швырнул коробку с телефоном со стола. Он выскочил из гостиной и рванул в коридор, но дверь оказалась заперта. Попробовал через черный ход — та тоже была закрыта… — Я ненавижу тебя, ненавижу! — плакал юноша, согнувшись пополам. Плакал в голос, не стесняясь своих слез, боли и крика.
У Хосока обливалось кровью сердце. Но он не мог поступить иначе. Он бы никогда… никогда не принял этот союз.
Через час Тэхен вещи не собрал. Поэтому Хосок насильно потащил его в машину, не обращая внимания на крики и сопротивление. Запихнул на заднее сидение и закрыл двери. Сел за руль и процедил:
— И не дай бог дедушка с бабушкой узнают.
Хосок старался не слушать, как плакал сын. Родителей он уже предупредил, что Тэхен останется у них пожить на месяц, а после переведется в другую школу за границей. Подальше от Чонгука, от этого города, от воспоминаний. Хосок трусливо хотел не только разлучить их, но и сам разлучиться с сыном. Простить его он не мог, продолжать злиться — тоже. Его словно загнали в клетку.
— Прекрати скулить.
— Я ненавижу тебя, — сдавленно прошептал Тэхен. — Презираю…
— Отлично. Но при моих родителях не смей и слезы проронить, ты меня услышал?
Тэхен промолчал.
— Услышал?
— Да! Не трогай меня!
Тэхен старался не плакать — тщетно. Отец сломал оборону, которую юноша так старательно выстраивал, проткнул его насквозь, перемолол через мясорубку. Тэхен не понимал, как вновь собраться воедино. Вся дорога в загородный родительский дом прошла в напряженной, угнетающей тишине… Бабушка выбежала на крыльцо в одном кардигане и ярко улыбнулась, но улыбка потускнела, когда она увидела зареванного Тэхена и напряженного старшего сына.
— Мальчики! Что стряслось? — пролепетала женщина. Тэхен вылез из машины и так громко хлопнул дверью, как только смог. Она обняла внука, а Хосока всего передернуло от этого жеста. — Хосок, не молчи же…
— Так надо, мама. Тэхен поживет у вас недолго, хорошо? Я вынужден ненадолго уехать.
— А почему бы ему не остаться у Чонгука? В смысле, я не против, милый, конечно… Но Чонгук ведь ближе.
От упоминания дяди к горлу вновь подкатили слезы.
— Потому что Чонгук не может, — процедил мужчина. Чона захлопала глазами, посмотрела на внука, который с трудом сдерживал плач, и кивнула.
— Сколько надо, милый. Мы отлично проведем время, верно ведь, Тэхен?
Юноша не ответил и отправился в дом. Смотреть на отца не хотелось.
— Вот еще что: попробует сбежать — позвони мне.
— Да что с вами обоими? — воскликнула Чона. — Вы поссорились?
— Мам, при всем моем уважении и при всей любви, не лезь в это. Я не хочу, чтобы ты впутывалась.
— Хосок, я ведь твоя мама… Я волнуюсь. А Чонгук? С ним все в порядке?
— Уж с ним все всегда в порядке, — процедил сквозь зубы мужчина. — Вечером привезу остальные вещи.
Хосок сел в машину, чувствуя себя мерзавцем. Кто-кто, но мама не заслужила. То, что именно она оказалась рядом с Тэхеном в сложный момент, и утешал, и убивал его. Он не мог смотреть на сына. Он казался ему грязным и порочным. Еще хуже дело обстояло с братом…
Когда Хосок вошел в кабинет, то увидел Чонгука со спины и с трудом сдержался, чтобы не кинуться в драку с голыми кулаками. Его-то хотелось убить. Разорвать на куски. Но вместо этого он кинул перед братом на стол бумажный пакет. Чонгук поднял взгляд:
— Что это?
— Открывай.
Подтянув к себе конверт, Чон-младший извлек оттуда деньги и билеты. Билеты в один конец.
— Убирайся из города. Я больше не хочу тебя видеть рядом со своей семьей.
— С чего ты взял, что я уеду?
— Если ты этого не сделаешь, — Хосок протянул бумажное заявление, — вот это окажется в полиции. Я не посмотрю на то, что ты мой брат.
— Наверное, на твоем месте я поступил бы так же. Но вот это, — он откинул деньги, — оставь себе.
В кабинете повисло молчание — тяжелое и тягучее.
— Как он?
— У тебя еще хватает совести спрашивать? После всего, что ты с ним сделал?
Чонгук не ответил. Лишь пилил брата взглядом, чувствуя, как внутри жалобно ныло, как стягивалось и рвалось на части. У Чонгука оказались связаны руки, и он ничего не мог предпринять. Он даже не мог узнать, как себя чувствует Тэхен, потому что тот и с Юнги не выходил на связь…
— Я знаю, я виноват перед тобой. Я не прошу прощать меня. Но не мучай его.
— Не твое собачье дело, что мне делать с моим сыном. Ты понял? Не смей даже имени его произносить.
— И ты даже попрощаться не дашь?
— Я тебя, суку, ненавижу. Ты отнял у меня самое дорогое.
— Он все еще твой сын. Прекрати так говорить.
— Тебе лучше закрыться, — Хосок сжал кулаки. — Мне многого стоит, чтобы не убить тебя прямо здесь.
— Ты можешь убить. И что? Кому станет легче? Тебе? Ему? Я не прошу прощать меня, Хосок. Но я прошу не рубить с плеча. Я знаю, что это дико. Блять, я понимаю, как это омерзительно выглядит. Но мои чувства к нему…
— Закрой пасть!
— Мои чувства к нему чистые и искренние.
— Чонгук, я тебя предупреждаю, если ты не замолчишь, я убью тебя. Меня тошнит от тебя. Самое мерзкое — меня тошнит и от него. На что вы надеялись? На то, что я вас приму? Родители примут? Об этом даже думать отвратительно. Я жалею о том дне, когда подпустил тебя к сыну.
Чонгук молча выслушал его. Бесполезно. Что бы он ни сказал, было бесполезно. Он знал и понимал, что их никогда… и ни за что не примут. Но отпустить Тэхена вот так просто? Даже не поборовшись?
— Это не конец, Хосок. Мне жаль это говорить, я не хочу терять тебя, своего брата. Но и его терять я не стану.
— Пока он мой сын — между вами ничего и никогда не будет.
— Однажды он вырастет и сможет распоряжаться своей жизнью сам. Я уеду, — Чонгук взял билеты. — Но ты должен понимать: это временная мера. Я люблю тебя и уважаю, брат. Но в мире не все будет так, как того тебе хочется.
Чонгук встал и вышел вон. Хосок схватился за голову, с трудом сдерживая вой. Невыносимо, ужасно. Сердце рвало на куски. Никто, совершенно никто не мог его понять… Он схватил телефон и застыл. А что он собирался сделать? Позвонить Юнги? Глупость. Ничего смешнее и придумать нельзя. Да и у Юнги теперь появился любимый человек. Хосок отшвырнул телефон в сторону.
День пролетал за днем. Все-таки сил плакать больше не осталось, поэтому пришлось вернуться в школу. Разумеется, Тэхену было не до учебы. У Юнги не получалось найти слов, чтобы поддержать друга, помочь ему хотя бы чем-то… Хосок отвозил его в школу и привозил обратно в дом родителей, не позволяя встретиться с Чонгуком даже мимолетно, на несколько минут. Отец по-прежнему не говорил с ним, наказывал холодом, молчанием. Только на сей раз непонятно за что.
— Я не перестану его любить, — однажды сказал Тэхен, глядя в окно машины. — Можешь разлучить нас, если тебе станет легче. Ведь ты всегда думаешь лишь о том, как тебе будет лучше. Но я не всегда буду тут. Рядом с тобой. И не только потому, что я люблю его. А потому, что я ненавижу тебя, отец.
— Делай что хочешь, — холодно ответил Хосок.
Больше Тэхен заговорить и не пытался. Это не имело смысла…
Под конец следующей недели Тэхен сидел в гостевой комнате и читал учебник. Почему-то именно теперь он жаждал закончить школу и урвать бюджетное место, чтобы ни в коей мере не зависеть от отца. Бабушка и дедушка ничего не знали и относились к нему хорошо. Временами даже вызывали улыбку, притупляли боль. Бабушка готовила с внуком выпечку и смотрела по вечерам сериал, а дедушке он помогал во дворе. Может быть, будь им известна правда, они бы и относились к нему иначе… Но Тэхен не хотел о том думать. Юноша хлебнул ягодный чай и вернулся взглядом к строчкам, когда Чона постучала в дверь и с улыбкой сказала:
— Милый, а к тебе тут кое-кто пришел.
Тэхен поднял безразличный взгляд, который тут же разжегся, стоило увидеть Чонгука. Юноша так подлетел со стула, что тот чуть не упал, и рванул к дяде, обнял за шею и ткнулся носом в ложбинку меж ключиц. Слезы пронзили его, как ливень — летнее небо. Вихрем. Чона оставила их наедине, прикрыв за собой дверь. Чонгук так крепко обнял племянника, вжимая в свое тело, что у рыдающего Тэхена заболели кости, но он смолчал, радуясь хотя бы этому… Пальцы запутались в чужих волосах, он зашептал сбивчиво, повторяя, как мантру:
— Не уходи, не уходи, не оставляй меня, не уходи…
— Лисенок, — тихо позвал Чонгук, поглаживая по затылку. — Лис, тш-ш, тише. Тише, перестань плакать. Голова заболит.
— Я так скучал! Я думал, что больше никогда тебя не увижу…
— Какие глупости, — улыбнулся уголком губ дядя, покачал головой. — Давай присядем.
Он усадил Тэхена на кровать, с трудом отцепив от себя. Юноша все хватался за него, боясь, что это сон, что он сейчас испарится, пропадет, рассыпается трухой. Тэхен положил ладонь на его щеку, наклонился и поцеловал. Снова и снова целовал, цепляясь губами. Чонгук отвечал так же: чувственно, нежно, прощаясь. Оторвавшись, Чонгук сжал пальцами хрупкие плечи, посмотрел в глаза. О, эти глаза…
Чонгук никогда бы не смог их забыть. Полные слез, боли, отчаяния и осознания, что это — последняя встреча. «Нет», подумал он, «далеко не последняя».
— Ничего не говори!
— Я должен, — тихо и настойчиво сказал Чонгук. — А ты должен меня послушать…
— Ты уезжаешь, — заплакал Тэхен. — Уезжаешь!
— Да, — кивнул дядя. — Через два часа у меня рейс. Я не знаю, когда вернусь. Но я вернусь. К тебе, Тэхен.
— Я не верю тебе! — вскрикнул юноша. Крупные слезы омывали покрасневшее лицо.
— Я обманывал тебя? Хотя бы раз?
— Не уезжай…
— Ответь мне, Тэхен. Я обманывал тебя?
— Нет…
— Я сдержу свое слово и в этот раз. Понял? Ты понял меня? Мы расстаемся, но это не будет вечная разлука. Ты доучишься и поступишь в универ. Я поднимусь с колен в другом городе. И тогда…
— Что тогда? — всхлипнул Тэхен, требовательно глядя ему в глаза. — Ты не можешь вот так просто прийти и сказать, что уезжаешь! Ты бросаешь меня.
— Конечно же нет, лис, что такое ты говоришь? Я не бросаю тебя. И не брошу. Но я вынужден уехать — это минимум, на который мы с ним условились. А дальше я найду, как связаться с тобой. Мы не расстаемся, услышь меня.
Тэхен смотрел в сторону. Он так устал от этого, от всей этой боли…
— Малыш, — тихо позвал Чонгук. — Посмотри на меня.
Тэхен подчинился.
— Я тебя люблю.
Это был первый раз, когда Чонгук признался лично, вслух: честно и открыто. У Тэхена вновь навернулись слезы.
— Я тебя люблю, — снова повторил Чонгук. — Но сейчас мы вынуждены расстаться. Ненадолго, Тэхен.
— Поклянись, что эта разлука не будет долгой.
— Клянусь.
Тэхен обнял его за шею и прижался. Он не знал причины, но почему-то верил. Верил, что у них есть шанс на будущее, даже если путь к нему будет неблизкий… Они просидели так несколько долгих минут, обнимая друг друга, касаясь. Не целовались на прощание, потому что не хотели прощаться. Но когда настал момент уходить, Тэхен вновь заплакал, жмурясь и цепляясь за дядю.
— Ну что ты расплакался, милый, — утешала его бабушка. — Чонгук ведь не на всю жизнь уезжает! Правда, сынок?
— Конечно, — Чонгук наклонился и поцеловал маму в щеку. Затем коснулся ладонью влажной щеки Тэхена, улыбнулся: — Не плачь, лис. Мы скоро встретимся вновь.
— Прощай, — едва разомкнув губы, прошептал Тэхен.
Перед глазами все плыло … Смотреть на то, как Чонгук уезжает, он не хотел — и Чонгук был счастлив, иначе просто не смог бы уйти.
Несколько дней прошли как в бреду. Юноша не мог ни есть, ни спать, а только постоянно лежал в постели. Затем решил взять себя руки, ведь это то, о чем просил Чонгук. Даже позволил отцу без истерик отвезти его в школу и забрать оттуда. Радовало, что Юнги приходил в относительный порядок: Чимин не обижал его и был рядом, когда это требовалось. Через друга даже получилось поговорить с дядей по телефону… Это был лучший день за последний месяц. И вот однажды, когда отец вез его к родителям, он сказал:
— Ты уезжаешь в Японию, — просто утверждение.
Тэхен равнодушно пожал плечами.
— Ок.
Хосок удивился пассивной реакции: он ожидал, что сын воспротивится, будет клясть его, плакать. Но Тэхен даже не отвел взгляд от окна. Он был бы рад оказаться подальше от отца, даже если бы для этого пришлось улететь на необитаемый остров.
— Там хорошая школа-интернат. С химико-биологическим уклоном.
— Ага.
— Тебе наплевать?
— Не. Мне по-е-бать, — Тэхен повернулся и лучезарно улыбнулся отцу. — Ты давно меня хотел сплавить, кайфово, что получилось. Ты, главное, деньги высылай, а на твое отсутствие мне насрать. Тебя никогда и не было в моей жизни.
Тэхен вышел из машины и хлопнул дверью. Через несколько дней юноша собрал вещи, взял фотоаппарат. Одно было больно — прощаться с Юнги. Они оба плакали и долго обнимались в аэропорту, целовались в щеки. Хосок смотрел на подростков со смесью горечи и боли. Тэхен даже не подошел к нему, чтобы попрощаться.
— Я буду по тебе скучать!
— И я буду по тебе скучать, зайка с пушкой, — прошептал Тэхен. — Ну давай… Ты носик не вешай. Всех их там в школе построй и мне отчет пришли, — юноша улыбнулся сквозь слезы и закинул рюкзак на плечо. — Ну, я пошел! Не люблю долгие прощания.
Он развернулся на пятках и двинулся через коридор к автобусу, который уже ждал пассажиров. Юнги громко всхлипывал, глядя ему вслед. Тэхен тоже плакал, но на душе все же было легко и спокойно. Юнги почувствовал, как на плечо легла теплая ладонь, и дернулся, с ненавистью выплюнув:
— Это ты! Ты во всем виноват!
— Юнги, ты не понимаешь…
— Нет, я все понимаю. Ты просто трус… Мерзкий трус, — подросток вытер слезы и взглянул в глаза человеку, которого любил. А затем пошел на выход, где его уже ждал Чимин.
В переполненном аэропорту Хосок остался совершенно один.
А Япония встретила Тэхена солнцем. Юноша надел кепку, забрал багаж и вышел на улицу. Тихо звякнул телефон в кармане. Тэхен взглянул на дисплей и улыбнулся.
«Jung Jungkook, 15:36
На следующей неделе свожу тебя в ресторан «Осака». Тебе понравится».
Настоящее наслаждение ждало впереди.