покурим?

часть 9

Эти семь слов. Ебанные семь слов, которые разорвали меня на части. Боль. Разочарование. Падение. Я упала так же стремительно, как и поднялась на порог этого дома.
— И сегодня, Елизавета, мы прощаемся с вами.
Шок. Все внутри будто замерло и упало откуда-то с самой высокой башни Москоу Сити. Боже. Разочарование в самой себе пронзает душу. Тело будто немеет и становится совсем ледяным. Я знала, что так будет. Знала, что недолго осталось здесь пребывать, но до конца верить не хотела. Утешала мыслями, что нет, моя роль еще не сыграна. А оно вот как. Оказывается, что песня моя спета. Ухожу практически на половине. Бог все-таки услышал мои слова, что я готова уступить свое место в финале и исполнил в миг мое пожелание.
Держать в себе эмоции нельзя, но я, как глыба льда, стараюсь не проронить ни одного выражения лица, которое покажет, что мне хуево. Боль. Как же мне больно уходить, зная, что я сама приложила к этому руку. Не дожала себя там, где было необходимо.
Улыбаться сквозь чувство разочарования просто невыносимо. Улыбаюсь так ослепительно, как только могу. Я чувствую, что еще чуть-чуть и уголки губ треснут от напряжения. Господи. Почему я? Почему я такая непроходимая дура? Так старалась, чтобы остаться. И все будто в пустую пропасть Марианской впадины. Это жестокая несправедливость. Подвела Киру, не оправдала ее надежд на меня. Просто по-свински поступила везде, где только можно. Она из-за меня упустила место, из-за которого практически дралась со всеми. И даже с ней. Просрали иммунитет, который мог спасти меня, а не Вилку.
Боже. Как много ошибок, которые осознаю только в тот момент, когда подхожу к дворецкому. Иду, а сама молюсь всем известным богам, чтобы только не грохнуться, зарыдав от бессилия. Коленки трусятся, как у лани, на которую охотится степной волк с огромными зубами, которые могут разорвать ее жалкую тушку в одночасье. Подлость жизни заключается в том, что она ставит нам подножку в самый неожиданный для нас момент и ждёт, когда мы упадем на скользкий кафель несправедливости.
Стараюсь не смотреть на Крис. Киру. Настю. Будто каждый взгляд на них для меня удар током, которым мучили Кирюшу. Мне так пиздецки обидно, что в данный момент дворецкий своими белоснежными перчатками дотрагивается до меня. Хочется спрятаться и закрыть глаза, как маленький ребенок, который боится грозы. Только вот я не ребёнок. И грозы не случилось. Есть только моя буря эмоций, которая выжигает все внутри меня словно адское пламя всех грешников в адских котлах. От чего-то мне противно, что этот парень с кудряшками сейчас борется с брошью, которая сама не хочет уходить с моей формы. Это какая-то пытка. Мучительно долго забирают мою брошь, а я держусь из последних сил. Трудно стоять и улыбаться. Перед глазами мир расплывается. Кажется, вот-вот и я рухну в обморок. Мне кажется, что все происходит будто не со мной.
Слышу всхлипы. Боже. Кто-то плачет, потому что я ухожу? Неужели я смогла кому-то понравиться… И это добивает моё сердце, которое и так валяется на полу, как тряпка половая и никому ненужная. Как же сука трудно. Толкаю речь. Пытаюсь уйти достойно, лишь бы только не зарыдав. Хочу уйти с высоко поднятой головой, чтобы только показать, как много я отсюда вынесла. Этот этап в моей жизни дал ровно столько хорошего, сколько забрал плохого. А плохого было так дохуя, что я сама не знала, как разгрести эту гору говна, которое собралось за столько лет моего пребывания на этой планете.
Проект дал мне Крис. Дал ту девушку, которая принесла в мою жизнь то чувство, от которого я столько лет бежала, как дичь от охотника с ружьём. И пусть она меня не любит, но она сделала то, что никому не удавалось на протяжении долгого времени. Кристина Захарова оживила меня. Вернула к жизни той болью, которую причинила. Теми глазами, которые снятся мне в таких красивых снах. Она сделала что-то невозможное с моей душой, которая как мне казалось давно умерла. И пусть мне было адски больно из-за тех слов, какие она мне сказала. Из-за тех поступков, которые совершила, хоть я и уверена, что она не хотела резать мое сердце своими ебнутыми действиями. Она стала для меня радостью и печалью. Горечью и сластью. Даром и наказанием. Можно продолжать вечно. Могу сравнивать ее с чем-то вечно. Но кому оно нужно? Но принять тот факт, что я ухожу, а она остаётся пиздец как не просто. А еще хуже понимать, что мы так и не поговорили. Я так и не сказала самых заветных слов. Я ее простила. Я ее люблю.
Что для вас боль? Что значит для вас не представлять свою жизнь без кого-то? Как жить теперь после восьми недель полной изоляции? Что мне теперь делать? Как вообще существовать? Я не могу представить, как перешагну порог дома и уеду отсюда на дорогом автомобиле, который стоит дороже, чем моя почка. Не знаю, как жить без всех девочек. Я может со многими не нашла общего языка, но мне так странно будет привыкать жить без них. Без вечно недовольной по утрам Кирюши, которая постоянно хочет спать. Без Амины, которая только встанет и уже бежит в душ. Без Пчелки, которая встаёт раньше всех, чтобы накрасить свое и без лишней косметики красивое лицо. Как мне, сука, привыкнуть к тому, что я буду теперь одна? Не будет общего ужина, на котором кто-то шутит и смеётся, а кто-то возмущается, что еда слишком пресная. Боже. Слезы накатывают. Как же мне трудно.
Такое чувство, что вся жизнь закончилась, и я осталась неприкаянным щенком, который скулит на дороге, выпрашивая тепла, заботы и дома. Блять. Идти с ровной спиной и не рыдать. Ты только не реви. Только не реви. Будь сильной. Не показывай свою слабость. Не будь тряпкой. Имей характер, чтобы уйти так, чтобы тебя запомнили как самую достойную. Хоть раз в жизни не закатывай истерику на пустом месте. Не будь ебучей истеричкой. Ты же знала, что тебя отправят домой. Знала все это время. Имей честь просто принять этот факт. Хоть раз в жизни не жалей себя, ведь ты сделала достаточно. Больше многих здесь. Ты так много потратила сил, чтобы измениться. Покажи, что и правда поняла для себя многое. Стань той, которая уходит, не жалея ни о чем. А я и правда ни о чем не жалею. Просто не о чем. Не жалею о том, что дралась с Мишель. Не жалею, что ругалась с Крис и остальными. Не жалею о том, что тогда пошла к Кире. Она меня тогда спасла от одиночества, в котором я бы ебнулась уже на четвертой неделе. Именно она была со мной, когда я с ума сходила, когда Шуму выгнали. Вытаскивала меня из вечных истерик. Я не жалею, что целовала ее. Никогда не буду об этом жалеть. Потому что это было правильно. Не знаю как отблагодарить ее за то, что и на этой неделе не бросила подыхать от своего же решения. Всё время была со мной и помогала. Не жалею о том, что нашла общие интересы с Виолеттой. Она и ее мама на родительской неделе помогли мне пережить тот ад, через который я проходила.
Все это происходило будто вчера, а на самом деле прошло два чертовых месяца. Зрители не увидят и долю того, через что мы проходили. Как мы старались ломать себя, чтобы стать другими. Но самое главное, что я знаю, что мы, несмотря ни на что, уже изменились и никто не станет прежним. Ни одна больше не вернется в ту яму, в которой мы ночевали в первый день. Все наладится в жизни каждой из нас. Все будут счастливы. И если кто-то не будет, я лично попробую его обеспечить. Вы же поняли о ком я? Прежде всего счастья я желаю одному человеку, который мне дороже всех в этом мире. И пусть мы с ней все это время бились рогами, как два чертовых оленя, но она заслуживает яркого солнца в жизни, которое затмит собой все мрачные воспоминания.
Я осознаю, что тогда на кухне погорячилась. Сделала не подумав. Попыталась отпустить то, что уже кажется нерушимым. И мне так бесконечно жаль, что причинила ей боль. Слова Киры. Слова Мишель. Все собралось в одну картину. Ей тоже пиздец как больно. Мне жаль, что я все испортила и принесла воспоминания, которых у нее быть не должно. Я не хочу, чтобы она думала, что все сделано специально, со зла. Не хочу, чтобы думала о том, что я хотела ее заменить Вилкой. Просто так получилось. И я не знаю, как искупить свою вину. Особенно, когда осталось так мало времени до прощания. Всего три часа. Мне похуй на вещи и остальное. Мне важно попрощаться с теми, кто стал для меня важными. С теми, кто смогли растопить мое ледяное сердце своим теплом. А особенно важно попрощаться с той, которая стала моей причиной, чтобы жить. Не хочу что-то доказывать или объяснять. Просто хочу обнять, возможно, что в последний раз. И даже если она не ответит, мне будет больно, но я пойму и не буду держать зла. Пойму, что она не испытывает тех же чувств и просто отпущу в свободную жизнь, давая обещание, что больше не потревожу. Пойму, что люблю только я одна и за двоих. Мне и этого хватит, чтобы попрощаться и уйти так, чтобы не было стыдно.
Захожу в спальню, чтобы собрать вещи. Трусятся руки, ноги — все, что только можно. Тремор пробирает все мои конечности, будто у меня паническая атака. Но это не так. Это же не так? Блять. Пытаюсь собраться с силами и осознать то, что произошло. Почему так сложно? Подхожу к своей кровати, которая стоит рядом с кроватью Киры. Сука. Столько воспоминаний. Шутки. Смех. Это же все было. Но кончилось просто в один миг. Блять. Сука. Стою пялюсь на комнату, как дура умалишенная. Вот тут я убиралась, а Кирюха и Амина ржали как кони. Тут я читала свои любимые книги под светом фонаря с улицы, пока все спали. Сюда я переехала после того, как выгнали Крис. Господи. Сколько воспоминаний связано с одним местом.
Очухиваюсь только в тот момент, когда все начинают заходить в комнату. Молчание гробовое, будто умер кто-то. Обычно мы провожали девочек со смехом, старались не падать духом. Ну или все же плакали. Но тишины не было никогда. Вот пиздец-то. А чего я ожидала? Что все плакать будут? Нет, не будет такого, я же Индиго. Ни с кем так сильно не дружила. Но почему молчат то? Иду в гардеробную, где свалка всех вещей. Мы тут все в основном тырим друг у друга одежду. Блять. Тырили. Я больше к ним отношения не имею. Грустно.
Возвращаюсь и вижу, что все расселись на кровати. Крис с Кирой вместе сидят. Какие-то неживые. Ни одной эмоции. Вообще. Будто резко взяли и стерли всю мимику с лица, как растекшуюся акварель краской. Блять. Так собираться ещё труднее.
— Что ты теперь будешь делать, жаным? — Вилка. Солнце, которое практически не перестает улыбаться. Первая, кто подает голос. Первая, кто спрашивает. Боже. Я благодарна ей за то, что она прервала эту минуту скорби, потому что это, сука, невыносимо. И так тяжело, а они еще нагнетают своей давящей атмосферой.
— Вернусь к единственному человеку, который меня ждёт, наверное. Если она ждёт еще, — так странно говорить про Юльку. Столько времени о ней молчала и даже не думала. Наверное, потому что она моя семья. Никогда не думаю о ней слишком много, просто зная, что она существует. Просто есть где-то, готовый меня выслушать, когда мне плохо. Она родной человек, которого я люблю. Но она меня не понимает как… Знаете, я из тех людей, которые любят молча не особо выражая свою привязанность.
— У тебя есть девушка, кисуль? — Кирюха. Улыбаюсь наконец-то искренне.
Блин. Что я буду без нее делать? Она единственная, кто может поднять моё настроение даже в самый хуевый момент. Оборачиваюсь на нее. Тоже улыбается. Только вымученно. Я понимаю тебя, солнце. Мне тоже не просто. Мне будет тебя не хватать на свободе. Боже. Да что же это такое.
Крис смотрит в пол, будто врага там увидела. Прожигает его взглядом. Ногой трясет и костяшки разминает до хруста в пальцах. Нервничает? Она всегда так делает, когда ей некомфортно в обществе. Блять.
— А ты ревнуешь, Кирюх? — флирт дружеский. Почти безобидный. Улыбается и огонек в глазах горит. Слабый, конечно, но горит. Не нужно ей так печалиться. Мы еще встретимся на финале. Я обещаю, что буду болеть за нее. За них двоих. Обе достойны победы. Жаль, что золотая брошь всего одна.
Взглядом на Крис косится, думает, что не замечаю. А я все вижу. Пусть и стараюсь не показывать вида. Скидываю шмотки в чемодан, который стоит на полу. А самой нихуя не верится, что это все же конец. Ебучий случай.
— Я вне конкуренции, ты же знаешь. Больше, чем уверена, что занимаю первое место в твоем сердце.
Усмехаюсь. А ведь мы могли вообще не встретиться. А если бы встретились, то, наверняка, воротили бы носы друг от друга. Это не мой типаж людей, а я уверена, что я не её. Но почему-то она стала кем-то важным. Другом?
Слышу тяжелый вздох. Крис. Оторвалась от созерцания пола и наконец-то посмотрела в мою сторону. Блять. Хочу с ней поговорить, но не знаю, как подойти. Не знаю, что сказать, я не готовилась к этому. Какая же жизнь все-таки подлая.
— Конечно, Кирюш. Ты точно навсегда в моем сердце, — смешки. Они смеются. Господи, наконец-то. Они, блять, живые оказывается. А то сидят молчат, будто реально кто-то умер.
— Мы будем по тебе скучать, Лиз, — Пчелка. Как мило. Блять. Ну что ж это такое. На слезы пробивает. Я так не хочу уходить, хоть приковывай себя наручниками к батарее и выбрасывай ключ, чтоб никто не смог меня отсюда выгнать.
— Я тоже буду, девчонки, — застегнула чемодан.
Геля подходит первая с объятиями и остальные тоже. Как же трудно. Только два человека остаются сидеть, пока мы толпой смеемся и толкаемся. Я впервые в жизни понимаю, что, возможно, я не настолько изгой, как думала.
Эти объятия дают понятие, что как бы мы все друг с другом не грызлись, все равно шоу нас сблизило. Сблизило даже больше, чем можно описать словами. Совместное проживание дало какое-то понятие, что жить одной оказывается пиздец как скучно. Завтраки, обеды, ужины, где присутствовали все и всегда, несмотря на различные конфликты, не прошли бесследно. И пусть, если я осталась непонятой многими здесь, главное, что я стала частью чего-то большего. Мы стали семьёй?
Семьей, которая вечно что-то делит и доказывает, но зато очень большой. Здесь каждая так или иначе нуждалась в поддержке, и мы ее давали, даже если не очень хотели. Нас всех объединила дерьмовая жизнь. Свела нас в тот самый момент, когда это требовалось больше всего каждой из нас. Эта группа людей появилась в моей жизни ровно в тот момент, когда я отчаялась и была готова положить всю свою жизнь на алтарь одиночества. Я была и правда готова просто жить так дальше, не видя каких-то значимых целей и прелестей жизни. Но сейчас я ухожу отсюда, получив то, чего больше всего хотела. Моё сердце наконец-то захотело жить и разожгло маленький костёр, который, я надеюсь, не потухнет очень долгое время. Ухожу, испытав столько чувств и эмоций, которые буквально оживили живого мертвеца, который ходил по свету, словно зомби, не знающий что ему делать и как дальше существовать.
Объятия кончаются, все уже не молчат, а шутят и смеются, пусть некоторые с грустью, но смеются. Благодарна им за это. А у меня есть незаконченное дело, которое нужно совершить перед тем, как я отсюда выйду и стану вольной птицей.
— Даже обнять меня не хочешь? — улыбаюсь, хоть и внутри что-то саднит. Будто на только нанесенный порез насыпали горсть соли.
Они сидят всё так же вдвоем и не смотрят на меня. Блять. Я не хочу, чтобы это было вот так. Не хочу, чтобы последние часы здесь омрачались какой-то паршивой грустью. Мы же еще увидимся. И если с Крис я не смогу поговорить, потому что она не хочет, то с Кирюхой я обязана. Она достойна тех слов, которые я хочу сказать наедине.
— Поговорим? — сама предлагает, потому что понимает, что это необходимо. Тот разговор, что у нас был, являлся просто дружеской рукой помощи. А сейчас нам нужно попрощаться и сказать друг другу что-то важное.
Даже Кристина теперь на меня смотрит. Не скрывается, просто смотрит в упор, будто хочет что-то во мне увидеть. А я сейчас не в том состоянии, чтобы играть в гляделки. Хватит. Не хочу читать ее мысли через глаза. Впервые за столько времени не хочу общаться взглядами, но и первая не подойду. Если не поймет, что необходимо хоть раз наступить на глотку своим демонам, то мы обе упустим возможность разойтись по хорошему. Обе останемся и дальше купаться в своей боли и непонятных чувствах.
— Поговорим, — смотрю в глаза Киры.
И почему я не могла влюбиться в этот коньяк, который плещется на дне? Почему предпочла горькому шоколаду Северный Ледовитый океан? Ответ прост, как дважды два. Пить я не люблю, против алкоголя и других вредных привычек. А горький шоколад просто не вкусный. В нем нет сладости, ради которой я вечно скупаю весь прилавок кондитерских творений. А холод, который пробирает до костей, я обожаю. Наверное, я была бы даже не против съездить к океану и посмотреть какого он цвета. Хотелось бы мне дотронуться до той воды, которая там течет. Такая ли она спокойная, как показывают в фильмах? Или такая же буйная, как обладательница тех глаз, с которыми я ее сравниваю.
А Захарова будто слышит, что я о ней думаю и опять взгляд отводит и губы закусывает. Боковым зрением вижу, что она как будто мечется из стороны в сторону. Что ее мучает? Неужели хочет поговорить? Неужели дошло? Сидит, терзается, а Кира тем временем руку протягивает. А я вкладываю свою, потому что хочу за то время, которое осталось испытать то, что мне предложат. Поглаживаю ее ладонь своим большим пальцем, а она поднимается с кровати. Придерживается плеча Шумы, когда ведет чутка при поднятии и будто сжимает в жесте поддержки. Да что с ними двумя происходит?
Идем по тёмному коридору, а внутри как-то слишком пусто стало в одну минуту. Будто я приняла наконец-то тот факт, что все кончилось. Но и плакать до сих пор хочется. Может оно и надо проронить пару слезинок, чтобы отпустить окончательно. Может оно так легче было бы. Но я больше не могу. Сколько можно рыдать и закатывать истерики? Словно какая-то сломанная кукла, которая себя в руки взять не может.
Усталость. Устала быть той, которой даже не являюсь. Как будто все это время мной играет и двигает ебучий кукловод, который дергает за ниточки. Только я не кукла. И рыдать больше не буду. Не хочу. Сколько литров жидкости я из себя уже выдавила находясь в этом месте? Не перечесть.
Оказываемся мы в том самом месте. Оно, блять, походу стало алтарем всех разговоров, обид и прочего. Аппаратурная. Сколько здесь было брошено обидных слов. Сколько действий было сделано. И сколько удовольствия и боли получено. Откуда начинали, туда и пришли. Все дороги ведут сюда, где не поверни.
— Давай не будем об этой хуйне, времени и так мало, — без лишних слов.
Она действительно все понимает и я все еще в ахуе, что она понимает меня, как никто другой. Какая-то связь между нами. Может, это последствия того, что я жертва абьюза, а она была той, кем сейчас называть ее совсем не хочется. Потому что она сейчас совсем другая.
— Я не знаю с чего начать… Ты единственный человек, который стал для меня другом. Но я знаю, что, возможно, мы обе думали о том исходе, что было бы, если бы мы попробовали тогда. Блять, — ухмыляется. Но смотрит все ещё по доброму. И не кричит, что никогда этого не хотела с такой как я. Боже.
Мне так жаль, что я не могу отдать одну часть себя Крис, а другую Кире. Кристина мне очень нравится, такого я ещё не испытывала на самом деле. Это что-то похожее на американские горки. Но Кирюша… Я смотрю на нее и понимаю, что, не будь Крис, мы бы попробовали. Если бы не стояли на дороге мои чувства, я бы бежала в ее объятия, как ребёнок к матери.
— Думали… Ты мой страх, Лизок. Ты воплощение того, что я когда-то сотворила с тем человеком, которого держала взаперти.
Я знаю. Знаю, что я ее триггер. Знаю, что она мое живое напоминание о том, что я хотела бы забыть больше всего на свете. Радоваться или плакать этому я не знаю. Может я ее страх, но она никогда не бросала меня, когда мне было хуево. Она борется с теми воспоминаниями, которые я вызываю. Старается меняться. Блять. Как же трудно это все понимать и осмыслять. Ещё труднее заводить разговор на эту тему. Нет, я не боюсь того, что услышу. Я боюсь того, что она бросит всю проделанную работу и останется той, кем была.
— Почему тогда столько времени ты была рядом? Почему так старалась меняться, но отстранялась тогда, когда тебе больше всего была нужна моя помощь? — она всегда была рядом, но никогда не позволяла быть рядом мне. Держала дистанцию. Тогда, когда приезжали родители, ей было невъебенно тяжело. Она ломалась с каждым словом, которое ее дядя говорил. Кира буквально каждый раз, когда он открывал свой рот, чуть ли не плакала. Но она ни разу не позволила мне быть с ней. Будто я была чужой, зато Крис всегда была рядом. Но почему она, а не я? Я не понимаю.
— Тебе нельзя доверять мне. Я это твой бывший, понимаешь? Ты должна была бежать, как можно дальше. Тебе со мной дружить нельзя. И уж тем более тебе тогда не стоило просить меня о том, что происходило на этом самом месте.
Не понимаю. Все ещё не понимаю. Неужели, она так сильно боится ту личность, которой была до этого? Почему не хочет, чтобы я ей верила? Я верю ей больше, чем другим. Даже больше, чем Крис. Она единственная, за кем я пойду в любой ситуации, просто потому что это же Кирюха. Сколько бы плохого она не сделала в прошлой жизни — мне все равно. Я познакомилась с новым человеком и знаю только ее. Может когда-то она сломала кому-то судьбу, как мой уебанский бывший мне. Но она искренне жалеет. Она готова просить прощение у судьбы за это каждый чертов день. В этом то и разница. Она видит свои ошибки и желает их исправить.
Настоящий абьюзер не признает того, что он не прав. Ему похуй на то, что он творит и лишь говорит о том, что он не делает ничего плохого. Хиккан так и сказал на той неделе, где я ему звонила. Просто я сама себе все придумала. Сама выдумала сказку о злом парне и сама в нее верю.
— Ты не абьюзер, а маленький ребёнок, которого недолюбили в детстве. Столько времени ты помогала мне, почти ночуя у моей кровати, будто я ебаный инвалид. Ты столько для меня сделала. Так плохие люди не поступают.
Так даже хорошие не делают. Я считаю себя в какой-то мере хорошим человеком, но почему-то никому не помогала все это время. Так, лишь изредка поддерживала, не более того. А она из кожи вон лезла, чтобы спасти меня от самой себя, будто я ее забота. Будто кроме меня никому помощь не нужна. Она единственная, кто почему-то всегда замечал, как я себя чувствую. Хорошо или плохо. Я не понимаю, почему она так себя ненавидит. Так обесценивает то, чего достигла непосильным трудом.
— Кто тебе сказал, что я все это делала по доброте душевной, кисуль? Кто придумал то, что я добрая и милая? — специально. Она говорит это все специально. Отталкивает. Но только почему? Чего боится? Почему так старается стать в моих глазах плохой? Ради чего? У них с Крис фетиш что ли такой отталкивать меня в самый важный момент? Не позволю. Ее я точно не отпущу. Она мой друг. Единственный в мире, возможно. Никто на всем белом свете не понимает меня лучше нее. И я сама себе не прощу если сейчас позволю ее от меня откреститься. На нее слишком давит навязанное обществом клеймо. Как и на меня собственно. Она будто бежит от всего хорошего в жизни. Боится, что придётся платить за этот свет? Или что? Кто вбил в голову ей, что она недостойна лучшего?
— А ты разве заботилась обо мне для собственной выгоды? Ты тогда защитила меня от стаи собак, потому что что? Ради чего? Тебе захотелось показать, что ты лучше всех здесь? Да я в это никогда не поверю. Слышишь, не поверю, — столько слов. Сумбур и каша в голове. Какой ужас.
Как же много нужно сказать перед тем, как уйти. Это действительно конец моего пребывания здесь, но это не конец моего присутствия в жизни тех, кто мне дорог. Я никогда не брошу тех, кто когда-то помог мне. Я знаю, что она винит себя в том, что меня выгнали. Нет, не так. Она винит себя в том, что не смогла меня спасти, что мы не заработали иммунитет, который мог меня вытащить из этой ситуации. Но никто не виноват. Если тому было суждено случиться, значит пусть. Значит кому-то мое место здесь нужнее. Я не хочу, чтобы Кирюша отталкивала меня из-за каких-то надуманных причин, которые меня не ебут от слова совсем. Мне просто похуй на каждую из них.
— В тебе я нашла свое искупление. Возможность искупить вину за все совершенное. Ты так же сломана, как и она. Я хоть раз хотела взять на себя ответственность. Хоть раз помочь просто так, не думая о том, что мне с этого станется. Я хотела стать той, которая не использует людей, как одноразовые салфетки. И я не знаю получилось ли это сделать.
Вина. Вина жрет ее каждую секунду, минуту, час, день, неделю, месяц и так далее до бесконечности. Но как она не поймёт, что она не имеет права сама себя наказывать. Она не Господь Бог всемогущий. Кира уже исправилась, только сама этого не видит.
Хочет прощения? Значит я прощу ее за ту, которая будет сниться ей в кошмарах. Если ей так необходимо выкупить все страдания, которые причинила другому человеку, то я прощу. Отпущу все обиды. Сделаю так, чтобы она жила и не знала этих терзаний. Я ебучая Мать Тереза, но да похуй. В моей жизни был абьюз, который раздробил этажи моего сердца, как ебучее стекло на куски. И я имею право простить за то, о чем знаю больше многих. Я имею право простить человека, который мне дорог, лишь бы он только не мучился и не ел сам себя медленно и по кускам. Я так сильно зациклилась на Крис, что не видела никого вокруг. За своими страданиями не замечала, что кому-то близкому нужна помощь. Будто все это время я сидела в каком-то бункере, где нет света и связи. Этот разговор нужен был намного раньше, а я как дура бегала вокруг той, которая даже попрощаться не хочет. Но я благодарна Захаровой, что хоть она не отключила мозг и была рядом с Кирой все это время. Может я их двоих и ревную, но они остаются здесь вместе. Бок о бок. Спина к спине. Эти две девушки способны друг другу оказать помощь, которой я, увы, дать не смогла. Наверное, и уйду со спокойной душой, понимая, что волноваться не о чем. Они вдвоем справятся, а я как-нибудь попробую сама взять свою жизнь в руки.
— Пусть так. Считай, что ты искупила свою вину. Я прощу тебя за нас двоих, даже если она того не желает. Я прощаю. Прощаю за то, что ты сломала другого человека. Прощаю за все поступки, которые ты совершила по глупости. За всю ту боль я тебя прощаю. Прощаю за то невольное заточение и потребительское отношение. Отпускаю злобу на тебя и твои действия. Отпускаю твою боль, потому что ты достаточно измучилась. Ты себя сама уже съела, не имея на то права. Прощаю даже за то, что ты возомнила себя вершительницей чужих судеб. Я, блять, дарую то, чего ты хочешь больше всего на свете в обмен на то, что ты мне пообещаешь и исполнишь, не раздумывая. — Четко. Громко. И понятно. Голос даже не дрогнул. Сама в шоке, что мне удалось сказать то, чего думала никогда не скажу. И пусть я это сказала не тому человеку, которому хотела. И простила не того, кто меня изменил до неузнаваемости. Но мне стало легче. Легче, потому что свою боль я тоже отпускаю. Нет, она не уйдет, я это поняла уже давно. Но я перестану наконец-то за нее цепляться. Наконец-то смогу жить, не корчась каждый раз от дискомфорта, когда мне не больно, когда душа не вопит от мук.
А она слезу роняет. Одинокую такую. И в глазах читается что-то совсем ей не присущее. Благодарность? Пусть. Ей это было нужно, и я это сделала для нее. Не для кого-то, а именно ради нее. Пусть мне было трудно это сказать, но смогла.
— Какое обещание? Что я должна сделать? Я сделаю все, обещаю, — мне не нужно, чтобы она к моим ногам бросала целый мир. Не нужно, чтобы мирила меня с той, которую я люблю. Ничего из этого не нужно. Я хочу, чтобы Кира сама была счастлива. Чтобы бросила употреблять и стала человеком таким, каким сама желает. Хочу, чтобы приложила все усилия для того, чтобы остаться здесь. Хочу, чтобы стояла в финале в каком-то элегантном костюме и сгорала от предвкушения объявления победительницы. Много не нужно. Хочу, чтобы она сделала все то, о чем сама мечтает. Желаю, чтобы просто забыла обо всех и, невзирая на их дружбу с Крис, рвала за первое место зубами. Ей нужно забыть обо всем на свете, и даже о том, какой была раньше, чтобы быть той, которой будут гордиться ее бабушка и дедушка.
— Обещай мне, что я приеду на финал и обниму девушку, которая будет финалисткой седьмого сезона Пацанок. Обещай мне, что будешь идти навстречу солнцу, даже если будет больно.
Плачет. Все еще старается сдержаться, но не получается. Да и не надо этого. Я не тот человек, перед которым ей нужно стыдиться, ведь она меня видела в состояниях и похуже. Трясется вся, но улыбка не пропадает с губ. Улыбаюсь вместе с ней, потому что, а как иначе? Как не улыбнуться тому, что человек наконец-то получает то, чего так долго просил? Вы не знаете? И я не знаю. Поэтому и улыбаюсь, как дура. Для нее мне не жалко ни прощения, ничего. Потому что она сделала гораздо больше. Кира вытащила меня со дна одиночества, где я прозябала столько времени. И я за это буду всегда ее благодарить.
— Обещаю, Индиго. Я обещаю, Лизок, — подхожу, заключая ее в объятия. Она не обняла тогда в комнате, но сейчас должна, потому что я без этих обнимашек никуда не уеду.
Упирается своим лбом в мой и смотрит. А я смотрю в ответ. И становится как-то спокойно. Хоть что-то я сделала правильно.
Не знаю, кто к кому первый потянулся, но прикосновение губ впервые не было чем-то страстным и, тем более, интимным. Просто мягкий мазок, во время которого у нее падает слеза. И я точно не буду об этом жалеть или винить себя в измене. Это просто поцелуй в благодарность и прощание. Это то, что должно было быть. Это поцелуй со вкусом прощения и моего ухода, но с обещанием, что мы еще увидимся.
— Тебя будет не хватать, — тихий шёпот прямо в губы. Мне тоже будет не хватать ее шуток и подъебов. А еще мне будет довольно грустно жить без ее препираний с Пчелкой. Но она остается, чтобы победить, а я ухожу, чтобы научиться жить в социуме, который я раньше терпеть не могла.
— Мне тебя тоже, — поцелуй в лоб.
Она целует так, как мать своего ребенка, когда отпускает его во взрослую жизнь. Вот и меня она отпускает на свободу, где мне будет тяжело. Сжимаю ее в объятиях, стараясь не заплакать. Ведь я дала слово сама себе. Дала обещание всему миру, которое должна исполнить, во что бы оно мне не стало. Я должна стать сильной.