кровавые раны побитой собаки,
забытой в промозглом жалком овраге,
зализаны, болью и горем умыты,
но цепкому взгляду шрамы открыты.
под взглядом продрогнув, собака ждёт жгут,
собаку не бьют, а любят и ждут
объятья утешат: она не одна,
залатана будка, в сердце — дыра.
***
ᴄозʙᴇздиᴇ оᴛᴩᴇзоᴋ - ʍᴋᴄз
Тонкая бледная ручка тонула в железной хватке грузной руки, пережившей не одно такое поколение хлюпких конечностей. Тяжёлая рука тянула вперёд, но необходимости в этом не было: за последние три недели он выучил путь от своей комнаты, расположенной на конце второго этажа, до гостиной, спрятанной в тенях мрачных коридоров недалеко от основного входа, от и до. Хватку Гарри даже не пытался ослабить, уже привыкший к взрывному характеру воспитательницы, миссис Шмидт.
Женщина, казалось, была воплощением всех стереотипов о немецких людях: обладала скверным характером, ценила пунктуальность, дисциплину и порядок. Любая шутка ею воспринималась в штыки, сердце её было каменным, прямо как лицо, походящее на шершавую скульптуру неуклюжего мастера с увековеченным выражением глубокого презрения. И хотя миссис Шмидт не рождалась немкой, фамилия мужа легла на её личность как идеально пошитое платье.
Гарри нравилось играть в эту игру: он следил за людьми, часами разглядывал одни и те же линии, прогонял в памяти раз за разом и строил картинку реальности, запоминая каждую мелочь с такой дотошностью, будто от этого зависит его жизнь. Одна из немногих вещей, которую Гарри перенял у воспитательницы, которая буквально поставила его на ноги, был порядок. Порядок в мыслях создавал ему тот уют, который он не получал в давящих жёлто-коричневых стенах приютского здания. Это был его мир, в котором каждая вещь, воспоминание, человек, лежали на своём месте, подвластные только его мысли.
Он видел в миссис Шмидт то, что не видели другие дети. За тяжёлым взглядом светлых глаз где-то в морщинках застыла скорбь, грусть и отчаяние. В силу возраста Гарри не осознавал, как выразить поддержку, сказать, что он знает, что воспитательнице грустно. Вдруг у неё произошло несчастье, о котором она не скажет, потому что её никто никогда об этом не спрашивал? Потому что другие не видят. Меньшее, что он мог сделать — доставлять миссис Шмидт как можно меньше проблем, чтобы ей было хоть чуточку проще.
