Краш-тест для майора || D&J

Глава 15

Моя последняя пациентка на вечернем обходе. Старенькая Галина Михайловна, единственный пациент с амнезией, не считая Милохина.

— Галина Михайловна, добрый вечер! Как Вы?…

Не узнавая смотрит на меня. После инсульта проблемы с кратковременной памятью — не запоминает новую информацию. Кратковременная память обнуляется каждые сутки. И каждый ее день начинается словно заново, с момента перед инсультом. Мы знакомимся уже, наверное, в тридцатый раз. «День сурка»…

— Я Ваш врач, меня зовут Юлия Гаврилина.

Кратко, в три предложения привычно объясняю ей ситуацию и успокаиваю. Измеряю давление, задаю несколько вопросов, чтобы проверить регресс и прогресс памяти. Лечение не помогает, клетки мозга продолжают умирать. В таком почтенном возрасте нервная ткань практически не регенерирует.
Но мои мысли и сожаления сейчас о другом, да простит меня Галина Михайловна.

Тру виски…

Если они положат Даню под ЭШТ, то одним из последствий, на фоне принятия препаратов, список которых я нашла в кабинете у Георгия Васильевича, может быть вот такая амнезия. Вечный «день сурка». Вместо того чтобы стереть файлы, они могут сломать операционную систему. Это, конечно, маловероятно, но возможно.

Притушив в палате свет, выхожу в коридор, присаживаюсь на стоящую у стены кушетку.

Милохин… Неслучившееся, невозможное моё счастье. Уж и не думала, что второй раз мне от судьбы прилетит в сердце. Да снова разрывными!

Первого эти твари погубили и на второго прицелились… Проклял меня что ли кто-то? Одного только Глеба проклятие не берет. Как с гуся вода…
Как Дане помочь?

Поможешь, тогда он погубит тебя, Юля. Он не Глеб. Он другой… Честный мент. Не будет покрывать. Да и вообще, не факт, что вспомнит. Может, ему просто такой типаж вставляет… Вот он к тебе и во второй итерации руки тянет точно так же как и в первой.

Мне тошно и равнодушно от этих мыслей. И даже практически не страшно от того какие будут последствия, если я ему помогу. Они будут… Но эта версия будущего никак не вырисовывается. Может, потому что нет его у меня — будущего.
Всё равно же я не смогу опустив руки смотреть на то, как они ломают ему мозг.

Этого нельзя допустить.
Ну почему все время в эту игру выигрывают отморозки, а?!
Ну может хоть раз в жизни нормальный человек победить систему?!

Но это же значит, что ты, Юля, утонешь…

Желудок сжимается в комок, от ужаса тошнит. Хочется лечь на эту кушетку и уколоть себе такую дозу успокоительного, чтобы больше никогда не тонуть в этом гадком чувстве ожидания расправы.
Но пока то точно рано…

У меня там беззащитный Милохин, в конце концов.

Но, несмотря на то, что рано, с колотящимся сердцем я подхожу к шкафу с препаратами и перебираю ампулы, разглядывая их названия. Ищу подходящие.

— Что-то ищете, Юлия Михайловна, — сонно спрашивает меня Евгений Палыч.

Евгений — врач-ординатор, как еще недавно была я. Наш главный врач — его научный руководитель.

— Мхм… — не оборачиваясь киваю я. — Ревизию провожу, скоро отчет писать… конец месяца…

— А… хорошее дело…

— Ложитесь спать, Евгений Палыч.
Наблюдаю, как уходит в пустую палату.

Мы иногда спим так в ночную смену, когда все спокойно. Младший мед персонал смотрят телек в сестринской, развалившись на диване.

Тишина…

Выставляю три убойных препарата с максимальной концентрацией. Если их ввести одновременно, то откачать будет практически невозможно. Открываю шприц, отламываю верхушки ампул и по кубику набираю их каждой капсулы. На автомате меняю иглу на новую, словно после того, как я вколю это, чистота иглы будет играть хоть какую-то роль.
Аккуратно убираю ампулы в коробочку.

Взвешиваю шприц на ладони. Несколько граммов вечной тишины. Это для меня. Чтобы иметь выбор, в случае, если выбора у меня не останется. Пусть будет со мной.
Что теперь? Смотрю на приоткрытую дверь в палату Милохина.

Сказать всё, как есть я ему не могу. Любая попытка бунта с его стороны, полагаю, только ускорит запланированное Глебом. Даня такой самоуверенный и прет напролом как бык! Он попробует отсюда выйти открыто. А ничего не получится… Его встретят и вернут сюда опять. Машина с людьми Глеба стоит у ворот. И, думаю, даже если я упрусь, то ЭШТ рискнёт провести сам Георгий Васильевич. Который полностью под Глебом. Я, если уж честно, и должность его зама имею здесь только благодаря протекции Глеба.
Что делать?…

Вколоть этот шприц в Георгия Васильевича? Тогда ЭШТ точно никто не проведёт… Да только тогда Глеб предпримет какие-то более радикальные меры. Надо придумывать что-то другое.

Ладно. Это я, конечно же, не вколю. Но организовать ему несколько неудобных симптомов могу запросто. Тогда он срочно уедет домой и вызовут меня. И я что-нибудь буду придумывать уже здесь на месте. На свежую голову. Да и прослежу за тем, чтобы Дане завтра не вкололи убойный коктейль с побочками.

А Григорию Васильевичу нужно подсыпать таблетки. У него аллергия на аспирин — ринит и глаза слезятся. Добавим рвотные и слабительные… вот тебе и ротовирус во всей красе!
С этими симптомами на работе точно делать нечего.

Забираю несколько стандартов таблеток и прячу в карман. Иду к нему в кабинет.

Высыпаю в тарелку шесть таблеток и раздавливаю их в порошок чайной ложечкой. Заглядываю в его сахарницу, стоящую в шкафу. Отсыпаю лишний сахар в раковину, оставляя несколько ложечек смешиваю с таблетками. Аспирин, конечно, может дать привкус, но он пьет очень крепкий кофе — две-три кружки подряд, и, надеюсь, он не заметит в горечи кофе необычного привкуса.

Ну вот…

А теперь нужно выспаться, чтобы не свалиться на дневной смене. Потому что завтра мне нужно придумать, как вытащить отсюда Милохина и, в идеале, не подставиться самой.

Да… глупая надежда что каким-то образом пронесёт, все еще есть!
Приоткрываю дверь, чтобы слышать, что происходит в коридоре. Большинство из пациентов под снотворным или более сильными препаратами и сами по ночам не встают, другие — заперты в палатах, но… всякое бывает.

Ложусь на диван, головой к двери, натягиваю пониже халат, чтобы прикрыть бедра. Закрываю глаза…
Внутри опять во всей красе расцветает гадкое, выматывающее и жгучее чувство ожидания конца. Я отмахиваюсь от него. Будь что будет… И через полчаса мне даже удаётся немного отключиться, погружаясь в пограничное состояние.

Мне снится тот ублюдский полковник, как его тело раздавливает моё, погружая меня в омерзение… и как я раздираю его обвисшее отвратное лицо ногтями. И пока он орёт, вытаскиваю из его кобуры табельный пистолет и…

А выстрел был один. В пах.

И во сне я опять стреляю. И всегда буду стрелять! Всегда!!

Только вот… вместо оглушающего выстрела, слышу тихий щелчок, как будто пистолет не заряжен.
Вздрагиваю, подлетая на диване и глубоко истерично дыша.

— Юля…

— Господи!! — подлетаю на ноги.
Милохин!..

Сердце колотится в горле. Сон смешивается с явью. Машинально сжимаю в кармане шприц и одергиваю руку словно там ядовитая змея. В груди всё горит…

Как он встал?! В него столько убойного коктейля успело влиться, что детоксом до утра откачивать! И то…

Вдавливаю ладонь в истошно стучащее сердце.

— Напугал? Извини… — присаживается на стол. Пальцы выбивают дробь по его поверхности. — Но сейчас я буду пугать еще сильнее. Потому что я не выношу, когда мне врут, Юлия. Мы ведь знакомы, так?..

Растерянно смотрю ему в глаза. Я так и не решила, что говорить ему, а что — нет. Но признаваться в том, что мы любовники, если он этого не помнит, не хочу. Ничего кроме дополнительных вопросов и проблем это не даст ни ему, ни мне.

— Идите в палату… — бормочу я. — Вам нельзя сейчас вставать.
Отрицательно качает головой.

— У меня сейчас сеанс терапии.

— Какой терапии?.. — машинально пытаюсь поправить на себе одежду под его раздевающим взглядом.

— Терапии по восстановлению памяти. И мне нужна Ваша помощь, доктор.

Бросаю взгляд на дверь. Заперто…
Делает пару шагов ко мне. Я на автомате пятясь — пару шагов назад, пока ягодицами не упираюсь в подоконник.

Подходит в упор. Кладёт ладонь на стекло… его лицо приближается.

— Что ты делаешь?.. — шепчу теряя голос и зажмуриваясь. От слабости и трепета перед ним чувствую себя совершенно беспомощной девочкой. Закрываю ладонями лицо.

Ощущаю, как он ведет носом по моим волосам, глубоко вдыхая запах. И еще раз… и еще…

Раздраженно отходит от меня Задумчиво хмурясь делает несколько шагов к двери и обратно. Разворачивается ко мне.

— Даниил… — шепчу я обессилено садясь на подоконник.

— Тихо! Я сам.

Берёт моё лицо в ладони. Долго смотрит в глаза. Подушечкой большого пальца обводит мою родинку. Пальцы спускаются ниже сминая мои губы.

И я растекаюсь как медуза от смелых, но бережных прикосновений этих сильных мужских рук.

Прижимается своим лицом к моему. Тихо вскрикиваю от остроты и неожиданности ощущений. Но он не целует, только медленно трётся, спускаясь губами на мою шею. От касаний его щетины, мои глаза закатываются и бедра сжимаются, пытаясь погасить волну удовольствия.

— Я это делал уже… — возбуждённо дышит мне в ухо.

Делал… Ох!..

Пропускает пальцы сквозь мои, сжимая наши руки в замок.

— Я знаю как ты пахнешь… — шепчет он.

Его палец рисует по моей шее вниз.

— Здесь… — вырисовывает ложбинку на моей груди, — здесь… — палец скользит еще ниже, обводит под одеждой пупок. — И здесь! — соскальзывает мне между бёдер.

Дергаюсь как от удара током!

— Откуда я это знаю?… — отстраняется, заглядывая мне в глаза.
Пальцы продолжают изучать моё тело. Он закрывает глаза… сосредоточенно гладит губами мою кисть, ладонь, пальцы…

Неожиданно стягивает кольцо, что подарил мне Глеб по возвращению. Кладёт его на подоконник. Затем, пальцы останавливаются на часах. Распахивает глаза, хмурясь поднимает мою руку. Расстегивает браслет, кладёт их рядом с кольцом. Стягивает с волос резинку, распуская их.

Это как… какое-то волшебство. Узнавание без узнавания. Его потряхивает и меня тоже! Всё словно в первый раз! Но и, в то же время, словно в тысячный.

— Как будто я любил тебя в прошлой жизни… не помню ничего… а тебя помню…

Накручивает мои волосы на кулак и оттягивает назад. Вдыхает мой запах на шее.

— Что ты делаешь?..

— Я не знаю…

Зато, кажется, знаю я. Это тактильная память, она не повреждена и подсказывает тебе, что ни кольца, ни часов не было, когда ты целовал и ласкал мои руки в поезде. А волосы мои были распущенны… и вот так ты делал, накручивая мои волосы на кулак, когда кончал со мной.
Рывком отворачивается.

Отходит, задумчиво проводит рукой по своим волосам… костяшками пальцев по небритой щеке. Я так ласкала его… С щетиной его образ суровее. Он выглядит чуть старше и серьёзнее — улавливается и должность, и звание. И мне хочется еще погладить его лицо. Влюбиться в него еще раз. И пусть он сейчас не такой легкий и счастливый, как там в поезде. Такой вот, суровый, он мне даже ближе.

Ручку двери неожиданно дёргают с другой стороны. Я вздрагиваю, вставая на ноги.

— Юлия Михайловна?..

— Черт!..

Скинув туфли иду к двери, подхватываю Даню под локоть. И решительно вжимаю в стену за дверью. Его брови удивлённо взлетают.

Да уж… Не привыкли московские майоры как любовники прятаться? Ну что ж теперь делать?!

— Тихо… — строго шепчу ему я, давя ладонью в грудь.

Чуть приоткрываю дверь кабинета.

— Что-то случилось, Евгений Палыч? — пытаюсь изобразить сонливость. — Я сплю…

— Спите?.. Ладно, я сам тогда…

— Спасибо.

Закрываю дверь. Ложусь на нее спиной и стекаю вниз, запуская пальцы в волосы.

Что нам делать теперь?..

Оттолкнувшись спиной от стены,
Даня встает передо мной как монолит. Поднимаю взгляд, медленно скользя по его телу…

Он даже в больничной пижаме не выглядит жалко. Жилистая крепкая шея, мощная грудь в разрезе больничной рубахи…

Протягивает руку, поднимает меня.

— Ты замужем?

Его ноздри вздрагивают, и губы сжимаются в линию.

Машинально прикасаюсь пальцами к его губам, чтобы говорил тише.

— Тихо, прошу…

— Я задал вопрос, — чуть снижает тон.

— Практически… — прячу от него взгляд.

— Мы — любовники, — шепчет он, слепо глядя сквозь меня.

Это даже не вопрос. Он констатирует.
А мне нужно немножечко времени, чтобы понять — что говорить, что — нет. А самое главное — как его вытащить отсюда?!.. У нас проходной режим, камера. А за воротами его встречают.

— Так… — толкаю его в грудь, — идите в палату, Милохин. Если кто-то Вас здесь застанет, будут большие неприятности! И у меня и у Вас.

— Милохин?.. — дергаются недовольно его губы. — Нет. Не так было…

Неожиданно оказываюсь вжата в дверь. Оглушая меня своей близостью впивается в шею с тихим рычанием.

— Даня… Даня! — шепчу я сдаваясь.

— Да… еще скажи… теперь верю!
Я безвольная, бестолковая тряпка. Но я не могу его тормозить. Потому что каждый раз с ним — это мой последний настоящий раз. А после — ничего не предполагается. Только терпеть опостылевшие руки Глеба! Если не узнает… а если узнает…
Не хочу я сейчас об этом! Хочу еще один «последний раз», нацеловаться с ним до жжения кожи на лице и горящих губ! Мы впиваемся друг в друга с тихими стонами! Сминает мои губы своими, медленно, изучающе ласкает меня языком. Я растворяюсь в его запахе, вкусе…

Останавливается.

— Как это вышло?.. — шепчет он мне в губы. — Я не стал бы так косячить.

— Косячить? — опускаю взгляд, его слова рвут все мои струны внутри, на которых он так умело играет.

— Я на службе не трахаю жён коллег, в отделе которых провожу служебное расследование! — зло. — Как это могло произойти, Юлия Михайловна? Я, блять, не понимаю!

— Всё, отойди, — сводит у меня в груди от его тона.

— А потом оказываюсь в больнице, в её отделении с потерей памяти. Потому что «случайно упал»!.. Какое интересное приключение!

Отталкиваю, давя двумя руками ему в грудь. Но он как скала. Обессиленно сдаюсь.

Давай, вспоминай уже! Все равно мне наслово не поверишь, фээсбешник… Никому вы не верите.

— Какова твоя роль в этом всем, м? — с прохладой в голосе.

— А какие версии, Даниил Вячеславович? — прорывается изнутри меня обида.

Пожимает плечами.

— Версий немного, Юля. И все неприятные.

«Знаю я какие у тебя версии», — горько сглатываю я.

— Муратов под тебя будущую жену подложил? — зло усмехаюсь я. — Такие версии?

— Жену… — оскаливается он, слегка сжимая кистью моё горло и вдавливая меня в дверь. — Была такая версия. Но отмел за неправдоподобностью. Не вписывается… Такую жену подкладывать — надо полным кретином быть. А кретин не может отделом руководить. Да и к тому же, она тайком переставляет мне в капельнице лекарства… руки целует… и нянчиться как с родным, пока я «в отключке». Явно уж не по распоряжению Муратова, да? Непрофессионально… Муратов бы неуправляемую шлюху не подложил бы.

Не давая увернуться, грубо впивается мне в рот.

— Пошел к черту! — уворачиваясь, припечатываю ему по щеке. — Не смей меня так трогать!

— Что и требовалось доказать!
Делает шаг назад, убирая от меня руки. Протирает ладонями лицо.

— Извини за грубость. Почему детокс поставила, Юля?

— Показалось Вам…

— Ложь. Как мы с тобой пересеклись?! — жестко и требовательно.

— В поезде, — отворачиваюсь. — Просто… случайный секс.

— Ложь!! — рычит, злясь еще сильнее. — В поезде другая была женщина! Ольга. Зачем врёшь?! — задирает моё лицо. — Я же всё равно тебя вспомню!

Как я устала, Господи…

— Я тебя и так помню, — гладит губами мои. — Я даже помню, как это — быть внутри тебя. И нежности твои помню… и голос… и запах… После случайного секса помыться хочется, а я тобой пропитаться хочу насквозь. Так со случайной женщиной не бывает. Ну что ты плачешь?? — срывается его голос.

Я плачу? Слёзы и правда текут по щекам. Я как оголенный нерв, а он то бьётся, то ласкает.

— Не надо плакать… дай мне вспомнить всё… — снова вжимает меня в стену, подхватывая под бедро, раскрывает, впечатываясь в меня эрекцией.

Удивлённо опускаю взгляд вниз.
Господи, майор… в тебя столько дихлофоса сегодня влили, он не может стоять!.. Но он стоит. И вдавливается в меня снизу, кружа голову. Но это же невозможно!.. Фантастика, черт его возьми!

Закрываю глаза, закидывая голову и подставляя шею под его губы.

— Вспоминай…