Я прошу, придумай хоть что-нибудь, чтобы это наконец закончилось

1.

Как ни странно, но тем, кто пришёл на помощь Лань Сичэню, когда тот в оцепенении стоял перед разрушенным храмом Гуаньинь, глядя на него пустым взглядом и не замечая, что обагренный кровью друга, предателя Шоюэ вот-вот выпадет из ослабшей руки, тем, кто пришёл ему на помощь был Вэй Усянь. Подошёл, осторожно коснулся руки и мягко позвал по имени:

— Цзэу-цзюнь.

Титул хлестнул по ушам, как удар ладонями, и Лань Сичэнь вздрогнул. Разве достоин он теперь этого титула? Впрочем, он ведь исполнил долг — собственными руками уничтожил врага, любовь. Он исполнил моральную обязанность[1] перед Не Минцзюэ — за его смерть заплатил смертью его врага.

— Цзэу-цзюнь, — мягкий, почти вкрадчивый голос повторил имя, которое он больше не желал слышать, и добавил: — Прошу, взгляните на меня.

Лань Сичэнь с трудом оторвал взгляд от руин и столкнулся с лучистыми серыми глазами на знакомо-незнакомом лице.

— Вот так, хорошо. Пойдёмте отсюда?

Лань Сичэнь не отозвался, в мыслях оставаясь там и с ним.

— Цзэу-цзюнь?

— Нет, — хрипло и почти яростно выдохнул Лань Сичэнь. Вэй Усянь вздрогнул, серые глаза непонимающе расширились.

— Что «нет», Цзэ...

— Не называйте меня так!

Лань Сичэнь резко оттолкнул Вэй Усяня и помчался, поплёлся прочь, желая сбежать от места, от него, от себя... желая взвыть, упасть на землю и разодрать в клочья траву, разодрать собственную кожу так же, как Лань Сичэня разодрали изнутри.

Вэй Усянь едва не рухнул от толчка, но всерьёз обеспокоился и тенью последовал за Лань Сичэнем. Отчего-то немая боль пробиралась в самое сердце этого чужого, непокорного тела, заставляла и самого Вэй Усяня переживать. Он понёсся вперёд, в самую глубь леса, услышав пронзительный крик, который всколыхнул ветви деревьев, покинутые испуганными птицами.

Вэй Усянь решил, что не доследил, что Лань Сичэнь в опасности, но... нет.

Душевная боль была страшнее нападений, травм, боли физической. Срочно что-то нужно придумать, срочно!

Но что?

На ум пришла только идея о близкой Ланям музыке, и Вэй Усянь не нашёл ничего лучше, чем достать Чэньцин и заиграть тоскливую, но успокаивающую мелодию. Каждый звук замирал, дрожа, на кончике флейты и медленно сливался с неуловимым потоком воздуха, вместе с ним проникая в лёгкие.