Оле-Лукойе

1.1) первая пара в восемь утра

Я выйду не в том городе, сяду не в тот троллейбус,

приеду на улицу, где меня никто не ждет

ночные грузчики — экзистенциальное поражение

Помоечная реальность промышленного города-миллионника этим утром обрушилась на Арсения во всем своем неприглядном очаровании. Добираясь до института к первой паре, он собрал джекпот из отключенной горячей воды, пьяного с ночи соседа по лестничной площадке, заблеванного тротуара перед домом, бомжа на перекрестке, нетвердым шагом двигавшегося прямо под колеса его ауди, и быдловатого водителя, который матерно не оценил резкого торможения. Все это усугублялось ноябрьской серостью, уже не просто промозглой, а почти морозной.

Пронизывающий холод не бодрил, а, скорее, вгонял в оцепенение. Почему-то его прошлая зима в этом городе не приносила такого ощущения всепоглощающей безнадеги. Нет, она оказалась вполне терпимой, особенно для того, кто большую часть сознательной жизни провел среди питерских болот и никогда не отличался особым оптимизмом. Но за год в здешней обстановке он уловил разницу между привычной, уютной меланхолией и напирающими отовсюду унынием и обреченностью. Они были в типовых застройках, в мусоре на узких улицах, в серых клочках чахлой, бензиновой природы среди совковой урбанистики, в лицах людей.

Это пройдет, напомнил он себе, заезжая на парковку перед проходной института. До сессии осталось меньше двух месяцев, потом праздники, еще немного — и весна. В конце концов, он принял приглашение сюда, чтобы довести до ума диссертацию, а не наслаждаться изысканной архитектурой и приветливыми прохожими. И еще потому, что после случившегося в Питере стоило залечь на дно. А что касается дна...

Арсений оборвал себя, понимая, что перегибает. Это все погода. Мало какой город красят холодная морось и низкие, почти черные тучи. Вечером, в свете фонарей, Литцск будет выглядеть менее удручающе.

Предъявив дедку на проходной пропуск, Арсений толкнул вертушку, нижние слои краски на которой застали, вероятно, еще Сталина. Институт был основан лет за десять до начала войны и наряду с несколькими местными заводами имел стратегическое значение для обороны СССР. Теперь же авиационный институт переименовали в университет, добавили не имеющих отношения к самолетостроению факультетов, два завода из трех закрыли, а оставшийся перепрофилировали... И все равно вуз худо-бедно поддерживал достойный уровень обучения, в основном за счет дедов из старой гвардии и воспитанных ими молодых преподавателей. Последние практически не брали взяток, потому что в провинциальном вузе оставались за идею, а первые если и брали, то прежде выносили мозг и вынимали душу, так что в институте бытовало убеждение, что старым ехидным пердунам проще сдать по-честному. И эта негласная слава стала одной из причин, почему Арсений оказался здесь — с некоторых пор взятки стали для него больной темой.