Разум и чувства

Часть 17

Вокруг никого. Прохладный воздух приятно наполняет лёгкие собою дополна и почти успокаивает.
Почти.

Вот только адреналином по-прежнему пропитана каждая клетка тела, и сердце, никак не успокаиваясь, стучит, прыгает, грохочет - желает вырваться из груди.
Это всё на грани болезненного.

И тогда Люси кладёт руку как раз туда, и пальцы её подрагивают вместе с каждым мощным толчком. Нацу судорожно вздыхает на этот жест, чувствуя на себе прохладную ладонь.

- Всё будет хорошо, - бормочет Хартфилия, отворачиваясь, толком и не веря сама уже, толком и не определившись кому - себе или же ему.

Обоим.
Нацу кивает.

Лёгкий страх перед неизвестностью тонкими нитями окутывает разум.

- Но что дальше, Нацу? - вопрошает Люси, всматриваясь куда-то в пасмурное серое небо.

И правда.
Дальше - что?

А дальше - свобода, она кажется близкой, она кажется совсем рядом, и только Нацу известно, насколько обманчиво это ощущение.
До свободы добраться бы ещё, хотя бы коснуться до неё пальцем!..

Хочется.

- За теми высокими кустарниками есть дыра в заборе, - лихорадочно, жарко шепчет, с осторожностью озираясь по сторонам и глубоко дыша.

Накрывает ладонь Люси своей и сжимает.
Так куда спокойней и уютней.
Теплей.

- Откуда ты знаешь?

Нацу мотает головой. Неважно.
Это правда не так важно, он скажет ей об этом после.

- Ну что, идём?

Нетерпение разрывает изнутри, сбивает дыхание, ускоряет ритм сердца; Нацу нервно жмурится, прижимает Люси к себе и сглатывает.
Опрометчивое решение кажется ему слишком смелым для такого слабака, как он. Слишком важное, слишком сумасшедшее, слишком опасное.
Вот для Люси - в самый раз. Она живая, она сильная, она храбрая. Она запросто справится. Она не сломается.
Она сможет.
Прошла весь мучительный путь с ним, вернула эмоции, возродила угасшие чувства. И готова вот-вот отправиться ещё дальше, готова с головой, с душой окунуться в него, в этот странный водоворот из лихорадочных событий да многогранных эмоций.
Вот только - надо ли?..

Нацу ни разу не благодарен.
С ужасом смотрит на свои дрожащие руки, на которых ещё вроде бы недавно видел алые пятна незасыхающей крови умершей на его руках девушки.
Вроде бы недавно он считал свою боль непробиваемой бетонной стеной, до жути высокой и распростёршейся до бесконечности.
Вроде бы недавно он свято думал, что сполна заслужил эту самую боль за невыполненное обещание, данное Лисанне.

Неужели готов так жалко от неё сбежать?

Свобода манит своей недосягаемой сладостью, манит Люси, с беспокойством глядящая на него снизу вверх. И кандалами - тяжёлыми, неподъёмными и массивными - его оттягивает назад собственное бремя, камень на душе, увлекающий вниз.
На дно.

На дне - прежняя жизнь. Прежние белые стены и потрескавшийся потолок, в который Нацу смотрит часами.
На дне - прежние дни с чётким распорядком дня, с шумными медсёстрами и психотерапевтом, который обычно и слова не вытягивал из Драгнила.
На дне - прежние дни с шумной практиканткой Люси, раздражающей его и не ставшей ещё чем-то важным в жизни.

Нацу горит изнутри и старательно тушит пламя голыми руками: не заслужил.
Нацу делает шаг назад, странно морщась. Он слабак.
Он не имеет права становиться сильным.
Он не имеет права что-то менять, доверять кому-либо или же чувствовать.

- Я не могу.

И Люси вздрагивает.
Ей становится по-настоящему страшно, по-настоящему жутко - перед ней тот самый Нацу, которого она увидела в первый день.
Маска.
Безразличие, пустые глаза, холод.
Мука в лице. Последнее - самое жуткое.

Люси машинально отшатывается от него, следуя инстинкту самосохранения.

- Что с тобой такое? - шепчет она и в надежде, что поможет, добавляет снова. - Всё будет хорошо.

"Заткнись! - хочется закричать в ответ, зажав уши от абсурда, что она несёт. - Ничего хорошего уже не будет!"

Будет пустота, в которую он медленно станет падать, будет боль, от которой нельзя убегать.

- Я не могу.

Хартфилия застывает.
Пройти всё заново она не сможет. Всё то, что они вместе перенесли - опять повторится?

Люси не допустит этого. Попытается.
А потому сама отдаётся безрассудству в очередной раз: целует Нацу смело, решительно и чувствует всю злость, выплёскивающуюся на неё, как раньше.

Терпит.

А Нацу дёргается, Нацу пытается выбраться. Он сильнее физически, и ему это запросто удаётся.
Вот только, кажется, в голове светлеет.
Немного.

- Пойдём, Нацу, - говорит Люси тихонько, обхватывая его за плечи.

И он покорно подчиняется. Усталость грузом валится сверху, набирая вес.
Нацу еле передвигает ноги, вглядываясь куда-то и почти слыша, как в голове звенит тишина.

А снова оказавшись в палате, Нацу плюхается на кровать и всматривается в потолок.
Как раньше.

Всё совсем, как раньше.
Будто и нет рядом обеспокоенной Люси.

Будто нет ничего: только он на пару со своей пустотой и болью.