Одиночество Простых Чисел

10.

Маттиа старался делать все совершенно бесшумно. Он понимал, что шум в этом мире постоянно возрастает, и не хотел способствовать его увеличению. Он давно уже взял за правило тщательно следить за каждым своим движением - при ходьбе ставил ногу сначала на носок, а потом на пятку, опираясь на внешнюю сторону ступни, чтобы поменьше соприкасаться с землей. Эту технику он довел до совершенства еще несколько лет назад, когда вставал по ночам и неслышно бродил по дому в поисках чего-нибудь острого. Кожа на его руках невероятно иссыхала, и единственный способ, который позволял убедиться, что руки еще принадлежат ему, заключался в том, чтобы полоснуть по ним лезвием.
И в конце концов такая вот странная, осторожная походка сохранилась у него навсегда.
Случалось, родители совершенно неожиданно обнаруживали его стоящим перед ними, - он возникал из пустоты, как голограмма, спроецированная на пол, и молча смотрел на них исподлобья. Однажды мать даже уронила тарелку от испуга. Маттиа наклонился подобрать осколки и с трудом удержался, чтобы не воспользоваться их острыми краями. Аделе в растерянности поблагодарила его и, когда он ушел, опустилась на пол; еще с четверть часа она не могла прийти в себя от потрясения.
Маттиа повернул ключ в замке входной двери. Он знал, что если надавить на ручку, зажав замочную скважину ладонью, металлический щелчок затвора будет почти не слышен. А если рука забинтована, то еще лучше. Тенью проскользнув в прихожую, он вставил ключ с внутренней стороны и повторил операцию, словно грабитель в собственном доме.
Отец вернулся домой раньше обычного. Услышав его громкий голос, Маттиа остановился, размышляя, войти ли ему в гостиную, своим появлением прервав разговор родителей, или подождать на улице, пока в комнате погаснет свет.
- ...потому что нахожу это несправедливым, - с укором произнес Пьетро.
- Да, - возразила Аделе, - ты предпочитаешь делать вид, будто ничего не происходит, притворяешься, будто нет ничего странного.
- А что тут странного?
Они замолчали. Маттиа отчетливо представил себе, как мать качает головой и кривит рот, словно говоря: «Что толку спорить с тобой».
- Странного? - сердито переспросила она. - Я не...
В прихожую из гостиной проникала полоска света. Осмотрев ее контуры на полу, на стене и на потолке, Маттиа убедился, что она образует трапецию, - еще одна зрительная иллюзия, создаваемая перспективой. Мать нередко обрывала речь на полуслове, будто забывала конец фразы, пока произносила начало. Эти паузы казались Маттиа воздушными пузырьками, витавшими вокруг нее. Всякий раз он представлял, как они лопаются, стоит ткнуть пальцем.
- Странно, что он всадил себе нож в руку на глазах у своих товарищей... Странно, что мы решили, будто все прошло... Мы опять ошиблись... - продолжала Аделе.
Маттиа остался совершенно спокоен, когда понял, что говорят о нем, ощутив лишь некоторое чувство вины из-за того, что подслушивает разговор.
- Это не основание для того, чтобы разговаривать с учителями без него, - сказал отец, но уже не так твердо. - Он достаточно взрослый и имеет полное право присутствовать при этом.
- Черт возьми, Пьетро, - вскипела мать. Она давно уже не называла его по имени. - Не в этом же дело, ты можешь это понять наконец? И перестань обращаться с ним так, будто он... - Она снова недоговорила. Молчание витало в воздухе подобно статическому электричеству. По спине Маттиа пробежала легкая судорога.
- Будто он... нормальный, - выдохнула Аделе.
Голос у нее слегка дрожал, и Маттиа подумал, уж не плачет ли она? Впрочем, после того случая она часто плакала. Без всякого повода. Оттого, что мясо, которое она готовила, выходило слишком жестким, или потому, что в растениях на балконе завелись вредные насекомые. Какой бы ни была причина, огорчалась она всегда одинаково. Как будто не умела проявлять чувства по-другому.
- Учителя говорят, что у него нет друзей. Общается он только с товарищем по парте, все время проводит с ним. Вообще-то ребята в его возрасте куда-то ходят по вечерам, ухаживают за девушками...
- Ты думаешь, он... - прервала Аделе мужа.
- Ну...
Маттиа стал соображать, как можно было бы завершить эту фразу, но ничего не придумал.
- Нет, я так не считаю, - решительно сказала мать. - Может, я и предпочла бы, чтобы было так... Иногда мне кажется, будто что-то от Микелы перешло в него.
Отец глубоко и шумно вздохнул.
- Ты обещала, что мы больше не будем говорить об этом, - заметил он с некоторым раздражением.
Маттиа подумал о Микеле, ушедшей в никуда. Мысль о ней заняла лишь долю секунды, после чего его внимание переключилось на тусклое и искаженное отражение родителей на гнутой полированной поверхности подставки для зонтов.
Он принялся царапать ключами левый локоть, чувствуя, как один за другим щелкают по суставу зубцы ключа.
- Знаешь, что меня больше всего ужасает, - сказала Аделе. - Эти его отличные отметки. Только отличные, неизменно лучшие. Они пугают...
Маттиа услышал, как мать всхлипнула. Сначала раз, потом еще, а затем, похоже, уткнулась во что-то носом. Он представил, как отец обнимает ее, стоя посреди комнаты.
- Ему пятнадцать лет, - сказал отец. - Это коварный возраст.
Мать не ответила, всхлипывания становились все громче и сильнее, но потом постепенно стихли, и снова наступила тишина. Тогда он вошел в гостиную и, слегка сощурившись от яркого света, остановился в двух шагах от родителей. Они стояли обнявшись и с удивлением смотрели на него, как подростки, которых застали в самый неподходящий момент. На изумленных лицах читался вопрос: «Как давно ты уже здесь?»
Маттиа смотрел на какую-то точку между ними.
- У меня есть друзья, - сказал он просто. - В субботу иду на день рождения. - Затем вышел в коридор и исчез в своей комнате.