Одиночество Простых Чисел

23.

Маттиа пришел в кабинет профессора Никколи спустя неделю после их первой встречи. Профессор узнал его по необычному стуку в дверь. Нельзя сказать, чтобы он обрадовался его появлению. Более того, он собирался выплеснуть все свое раздражение, как только молодой человек скажет что-нибудь вроде: «Тут есть вещи, которых я не понимаю» или: «Не могли бы вы объяснить мне кое-что». Придется разговаривать с ним очень твердо, подумал Никколи, иначе от него не избавиться.
Попросив разрешения войти, Маттиа положил на край стола сколотые скрепкой листы, которые профессор дал ему для работы. Никколи взял их и нечаянно выронил лежавшую снизу другую пачку листов - пронумерованных и исписанных красивым почерком. Как оказалось, это были вычисления, сделанные по материалам статьи, в строгом порядке, со ссылками на текст. Он бегло просмотрел их и сразу понял - всё выполнено правильно. Как ни странно, это его скорее огорчило, потому что готовое выплеснуться раздражение пришлось сдержать, как сдерживают чихание в неподходящий момент. Еще и еще раз просматривая работу, он долго кивал головой и безуспешно пытался подавить вспышку зависти к этому студенту, который выглядел таким неприспособленным к жизни, но зато оказался талантливым математиком, каким он сам себя в действительности никогда не сознавал.
Очень хорошо, решил он наконец, отнюдь не собираясь, однако, расточать комплименты. И подчеркнуто равнодушно заметил:
- Тут в конце статьи есть одна задача, которая касается гипотезы Римана...
- Я решил ее, - сказал Маттиа. - Думаю, что решил.
Никколи посмотрел на него с недоверием, а потом и с откровенной усмешкой:
- Неужели?
- Посмотрите в самом конце.
Профессор послюнявил палец и пролистал все страницы, пока не добрался до последней. Решение он прочитал быстро и сначала не разобрался в нем, но и возразить, однако, не сумел. Потом прочитал снова, медленнее, и на этот раз решение показалось ему ясным, даже смелым, хотя и отличалось кое-где педантичностью дилетанта. Читая, он стал машинально потирать нижнюю губу, признаться, он даже забыл про Маттиа, который стоял как пригвожденный, глядя себе под ноги и повторяя про себя как мантру: «Хоть бы все оказалось правильно, хоть бы все оказалось правильно...» - как будто от заключения профессора зависела вся его дальнейшая жизнь. Знать бы ему, что именно так все и сложится...
Франческо Никколи положил исписанные листы на стол, не спеша откинулся на спинку стула и заложил руки за голову, приняв свою любимую позу.
- Ну, я сказал бы, что у вас все в порядке, - произнес он.
Защита диплома была назначена на конец мая, и Маттиа попросил родителей не присутствовать при этом.
- Как же так, почему? - только и сумела удивиться мать.
Он покачал головой, глядя в окно. За окном было темно, и потому стекло отражало всех троих, сидящих за квадратным столом. Маттиа увидел, как отец тронул мать за руку и знаком попросил прекратить разговор. Мать замолчала. Потом она встала, прикрыв рукой рот, и принялась мыть посуду, хотя они еще не закончили ужинать.
День защиты наступил, как и все прочие дни. Маттиа проснулся раньше, чем зазвонил будильник. Однако призраки, не дававшие ему покоя всю ночь, - листы, испещренные цифрами и знаками, удалились не сразу.
В гостиной никого не было, он обнаружил там только красивый новый костюм, синий, а рядом - прекрасно отглаженную светло-розовую рубашку. На ней лежала записка: «Нашему доктору математических наук»[6], ниже шла подпись: «Мама, папа», но почерк был папин. Маттиа оделся, даже не взглянув в зеркало, и вышел из дому.
Он излагал свои тезисы, глядя членам комиссии прямо в глаза, уделяя одинаковое время каждому, говорил ровно и спокойно. Профессор Никколи, сидевший среди других в первом ряду, хмуро кивал и замечал все растущее изумление на лицах коллег.
Когда настал решающий момент, Маттиа встал в ряд с другими выпускниками. Главная аудитория университета была заполнена публикой. Маттиа уловил на себе любопытные взгляды, и у него мурашки побежали по спине. Он попытался отвлечься - вычислил объем помещения, исходя из высоты статуи президента, но мурашки поднялись еще выше - к шее и оттуда, разделившись на два потока, - к вискам. Как будто тысячи крохотных насекомых заползают ему в уши, роют ходы в его мозгу, и все это приходилось терпеть...
Председатель комиссии, вручая дипломы, с каждым разом говорил все более длинно и витиевато, так что в конце концов у Маттиа начало шуметь в голове, из-за чего он едва не пропустил свое имя в нужный момент. Пока он шел к столу, что-то твердое, словно кусочек льда, застряло у него в горле. Он машинально пожал руку председателю и, ощутив, что она нестерпимо сухая, невольно поискал металлическую пряжку от брючного ремня, чтобы прикоснуться к ней, но в новых брюках не было ремня. Краем глаза он заметил, что вся публика в зале поднялась, прошумев, словно морской прилив. Никколи подошел к нему и, дважды похлопав по плечу, произнес поздравления.
Аплодисменты еще не успели умолкнуть, как Маттиа оказался в коридоре. Он поспешил к выходу, забыв от волнения, что сначала следует наступить на носок, а потом на пятку. «Я сделал это, я сделал это», - тихо повторял он про себя. Но чем ближе подходил к двери, ведущей на улицу, тем сильнее ощущал спазм в желудке.
На пороге его оглушили слепящее солнце, духота и шум машин. Он отшатнулся, словно опасаясь упасть со ступенек. Неподалеку стояли несколько человек, Маттиа сосчитал - их было шестнадцать, и только один в очках. Многие держали букеты, явно ожидая виновников события. На какое-то мгновение Маттиа захотелось, чтобы и его кто-нибудь ждал. Он физически ощутил, как необходима ему сейчас чья-то поддержка, потому что ноги уже не выдерживали тяжести, скопившейся в голове. Он поискал глазами родителей, поискал Аличе и Дениса, но увидел только незнакомых людей, которые нетерпеливо посматривали на часы, обменивались каким-то бумагами, курили, громко разговаривали, смеялись и никого вокруг не замечали.
Он перевел взгляд на свернутый в трубочку диплом, который держал в руках. Там красивым курсивом было выведено, что он, Маттиа Балоссино, - доктор математических наук, или, иными словами, взрослый человек, профессионал, готовый войти в новую для него жизнь. Путь, по которому он шел с закрытыми глазами и заткнутыми ушами с первого класса до защиты университетского диплома, завершен. От сознания этого у Маттиа перехватило дыхание. «И что же теперь?» - спросил он себя.
К нему обратилась невысокая, раскрасневшаяся от жары синьора:
- Разрешите, пожалуйста, пройти...
Маттиа посторонился, пропуская ее, и следом за ней вернулся в здание. Постояв в нерешительности, он поднялся на второй этаж, прошел в библиотеку и сел на свое обычное место у окна. Свернутый в рулон диплом он положил на соседний пустующий стул. Ему стало трудно дышать - легкие отказывались впускать воздух. Такое случалось с ним уже трижды, но еще никогда не длилось так долго.
Ты должен помнить, что нужно сделать в таком случае, сказал он себе. Этого нельзя забывать, нельзя...
Сначала он попытался глубоко вздохнуть и едва не потерял сознание...
Потом он широко открыл рот и снова вдохнул - на этот раз с такой силой, что заныли мышцы в груди...
Легкие наполнились воздухом; Маттиа показалось, будто он видит, как круглые молекулы кислорода устремились по артериям и проникли в его сердце.
Трудно сказать, сколько времени он просидел в каком-то странном оцепенении, ни о чем не думая, не замечая входящих и выходящих студентов.
Неожиданно у него перед глазами возникло какое-то яркое пятно. Маттиа вздрогнул. Красную розу в целлофане кто-то швырнул на стол с такой силой, что показалось, будто прозвучала пощечина. Потом он увидел ногу и узнал руку Аличе - с выступающими косточками, чуть красноватыми в сравнении с пальцами, и с закругленными, коротко постриженными ногтями.
- Ну и дерьмо же ты!
Маттиа смотрел на нее, как смотрят на привидение. Ему казалось, он приближается к ней из какого-то далекого, непонятного места, которое уже и не помнит. На лице Аличе отражалась невиданно глубокая печаль.
- Почему не сказал? - продолжала она. - Ты должен был предупредить меня. Должен был!
Аличе опустилась на стул напротив Маттиа, но смотрела не на него, а в окно, на улицу.
- Откуда... - заговорил Маттиа.
- От твоих родителей. От них я узнала. - Она резко повернулась и взглянула ему прямо в лицо. Голубые глаза ее пылали гневом. - Тебе кажется, это нормально?
Маттиа поколебался. Потом отрицательно мотнул головой, и легкая расплывчатая тень шевельнулась вместе с ним на мятой поверхности целлофана.
- Я так ждала этого события. Столько раз представляла себе... А ты...
Аличе замолчала, потому что остальные слова просто замерли у нее на губах. Слушая ее, Маттиа продолжал размышлять о том, как же так случилось, что этот момент вдруг настал. Заодно он попытался вспомнить, где же все-таки был еще несколько секунд назад, но не смог.
- Ты ни слова не сказал, - закончила Аличе. - Ни слова, как всегда.
Маттиа почувствовал, как голова его уходит в плечи, в мозгу опять закопошились насекомые.
- Не нужно было, - прошептал он. - Я не хотел, чтобы...
- Заткнись, - грубо оборвала она его.
С других столов на них зашикали, и в тишине следующих секунд особенно ярко прозвучал этот легкий свистящий звук: «Тс-с-с-с».
- Ты бледен, - сказала Аличе и с подозрением взглянула на Маттиа. - Слушай, с тобой все в порядке?
- Не знаю. Немного кружится голова.
Аличе поднялась и вместе с ворохом тревожных мыслей откинула волосы со лба. Потом наклонилась к Маттиа и, не сказав больше ни слова, легко поцеловала его в щеку, отчего все насекомые в один миг исчезли.
- Ты, несомненно, был самым лучшим, - шепнула она ему на ухо. - Я же знаю!
Маттиа почувствовал, как ее волосы щекотливо коснулись его шеи. Крохотное пространство между ними заполнилось ее теплом. Внезапно он обнаружил, что хочет привлечь ее к себе, но руки так и не шевельнулись, словно уснули.
Аличе выпрямилась, взяла со стула диплом, развернула его и, улыбаясь, стала читать.
- Bay, - произнесла она наконец, и в ее голосе звучало восхищение. - По-моему, это нужно отпраздновать. Ну, ученый муж, вставай, - приказала она и протянула Маттиа руку.
Он позволил увести себя из библиотеки с тем же покорным доверием, с каким несколько лет назад дал завести себя в женский туалет в школе. Со временем руки у них сделались разными по величине. Теперь его ладонь обнимала пальцы Аличе легко, подобно шершавым створкам раковины.
- Куда пойдем? - спросил он.
- Покатаемся. Такое солнце сегодня. И тебе его явно не хватает.
Они вышли из здания, и на этот раз Маттиа не испугался солнечного света, скопления машин и людей, стоявших у входа.
В машине они открыли окна. Аличе вела ее, держа руль обеими руками и распевая «Pictures of you», старую песню британской группы «The Cure». Слов она не понимала, только подражала их звучанию.
Маттиа ощутил, как его тело постепенно расслабляется, принимая форму сиденья.
Ему казалось, машина оставляет позади себя какой-то темный липкий слой, состоящий из его прошлого и всех его забот...
Он чувствовал себя все более легким, словно банка, из которой высыпают содержимое...
Еще немного, и он воспарит в воздухе.
Но открыв глаза, он обнаружил, что они едут по дороге, ведущей к его дому. Он подумал, что, наверное, ему хотят устроить праздник, и взмолился про себя, чтобы этого не произошло.
- Послушай, а куда мы едем? - спросил он.
- Ну... Не беспокойся, - ответила Аличе. - Если когда-нибудь ты повезешь меня на прогулку, то я оставлю за тобой право выбора.
Впервые Маттиа устыдился, что в свои двадцать два года еще не имеет водительских прав. У него была такая возможность - получить права, но он отказался, потому что хотел как можно дальше держаться от всего, что составляет обычную, повседневную жизнь, когда жуют попкорн в кинозале, сидят на спинке скамейки, пренебрегают родительским «комендантским часом», футболят смятые алюминиевые банки или обнажаются перед девушкой. Он подумал, что если бы вел себя, как все, то был бы другим человеком. И решил как можно скорее получить права. Он сделает это для нее, чтобы ездить с ней на прогулку. Он боялся признаться себе в этом, но рядом с Аличе ему казалось, что очень даже стоило бы уметь делать все те нормальные вещи, какие делают все нормальные люди.
Подъезжая к дому Маттиа, Аличе свернула в сторону, проехала по главной улице и остановилась недалеко от парка.
- Вот сюда, - сказала она, отстегнула ремень безопасности и вышла из машины. Маттиа остался на месте, глядя на деревья.
- Ну? Выходи!
- Нет, - ответил он.
- Да ладно, не валяй дурака.
Маттиа покачал головой.
- Поедем куда-нибудь в другое место, - попросил он.
Аличе огляделась.
- А в чем дело? - удивилась она. - Пройдемся немного, только и всего.
Она подошла к дверце со стороны Маттиа.
Маттиа сидел выпрямившись, словно кто-то приставил ему нож к спине, и смотрел на деревья в парке, таившие его страшный секрет. С тех пор он никогда больше не бывал здесь. Последний раз приезжал вместе с полицией. Его руки тогда еще были по локоть забинтованы. Он показал полицейским, где сидела Микела. Они хотели видеть это место и сделали снимки сначала издалека, потом вблизи.
Когда они возвращались под вечер домой, он видел из машины, как экскаваторы погружали свои длинные щупальца в реку и извлекали оттуда темную, вязкую жижу, которая тяжело шлепалась на землю.
Маттиа заметил, что мать каждый раз сдерживала дыхание, пока эта жижа не растекалась. В ней, в этой жиже, могла оказаться Микела, но ее так и не нашли. Так никогда и не нашли.
- Идем отсюда. Пожалуйста, - повторил Маттиа. Он не просил. Скорее, выглядел сосредоточенным и расстроенным.
Аличе села в машину.
- Иногда я просто не понимаю...
- Я оставил там свою сестру-двойняшку, - прервал он ее ровным, почти беззвучным голосом. Поднял руку, указывая пальцем на деревья в парке, да так и не опустил, словно забыл о ней.
- Двойняшка? Что ты такое говоришь... У тебя нет никакой сестры-двойняшки...
Маттиа покачал головой, продолжая смотреть на деревья.
- Она была моей точной копией. Мы полные близнецы, - сказал он.
Потом, не дожидаясь расспросов Аличе, он рассказал ей все, как было. Выложил всю историю.
Словно плотину прорвало. Червяк, праздник, конструктор «Лего», река, разбитое стекло, больничная палата, судья Барардино, обращение по телевидению - все рассказал, как никогда еще и никому. Говорил, не глядя на нее, не волнуясь. Потом замолчал, правой рукой пошарил под сиденьем, но не нашел там ничего острого. Успокоился. И снова почувствовал себя где-то очень далеко, вне собственного тела.
Аличе ласково коснулась рукой его подборка и повернула к себе. Маттиа различил только тень, приблизившуюся к нему. Он инстинктивно закрыл глаза и ощутил на своих губах теплые губы девушки, ее или, может быть, свои собственные слезы на щеках и, наконец, ее руки - такие легкие, - державшие его голову, ловившие все его мысли и удерживавшие их в том пространстве, какого уже между ними не оставалось.