Страсть. Ненависть. Любовь.

Страсть.

  Юноша грустно вздохнул, в очередной раз бросив взгляд на тусклый пейзаж, открывавшийся ему из окна аудитории. Милый осенний вид, ничего не скажешь. Серое, с редкими прожилками облаков, небо, темнеющее к горизонту. Ни туч, ни солнца, ни даже намёка на то, чего ожидать дальше. Погода сама, видимо, впала в смятение: обрушиться ли беспросветным ливнем или позволить бледному, уже не греющему никого, солнцу ещё раз показаться на небосводе. Деревья ностальгически покачивали тускло-зелёными листьями, потерявшими свой сочный цвет. Вернее, оставившими его там, в ушедшем уже лете. Всепроникающий серый сплин охватил природу. Даже ветер дышал тоской и безликим холодом. Вроде бы не лето, но ещё и не осень. Меланхолично и грустно, такая погода не способна вызывать ничего, кроме хандры и повышенной сонливости.
Сасори прикрыл глаза и отвернулся от окна, натягивая рукава свитера на замёрзшие руки. Он выбрал это место только из-за того, что оно было отдалено от остальной кучи студентов. Оно, конечно, имело и свои минусы, например сквозящий в щели окна ветер, но в любом случае здесь он чувствовал себя спокойнее. Уединённо, думая о своем, и лишь изредка возвращаясь к лекции. Особенно сейчас. Монотонные голоса преподавателей, редкие реплики студентов – всё это было для юноши чем-то абсолютно посторонним. Сейчас другие проблемы занимали лохматую карминовую голову. Да и зачем повторно слушать то, что он давно уже прочитал в учебниках.
Правда, все мысли Сасори упрямо сходились на произошедшем две недели назад. На том, если так можно выразиться, проявлении более чем теплых чувств, что испытывает к нему друг детства. Сасори раз за разом прокручивал в голове их поцелуй. Робкую улыбку Дея и его беспрекословное послушание. А в сознании вязкой жижей расползалось презрение. Нет, не к гомосексуальным наклонностям своего друга, а к себе. К своей слабости. С чего Сасори вообще решил позволить себе такое недопустимое проявление эмоций? Да и по отношению к Дею это было, пожалуй, слишком грубо. Вот так вот запросто дать надежду, а потом ненавязчиво, но ясно, оттолкнуть. И делать вид, что ничего не было.
Дейдара после произошедшего, казалось, вел себя, как и раньше. Разве что старательно избегал любых тем, касающихся чувств. И временами слишком натянуто улыбался и шутил. Впрочем, за полмесяца у Сасори особо не было времени переживать по этому поводу. Большую часть занимала учёба и подготовка реферата к студенческой конференции. Только на прошлой неделе, когда пятидесятистраничный труд был, наконец, завершен и отдан преподавателю на правку, юноша смог вздохнуть спокойно. Нет, едва ли спокойно. Занятый рефератом, он хотя бы мог не думать о своих чувствах, а теперь они волной накатили на сознание. Эта проблема была куда труднее злосчастной подготовки к конференции. Просто потому, что из неё он не видел выхода.

Дверь в аудиторию распахнулась с громким стуком, привлекая внимание студентов. Лектор уверенной, слегка вальяжной походкой прошел к своему столу. На этот раз его смоляная грива была убрана в хвост, но даже так он все равно выглядел несколько вызывающе.
– Доброе утро, студенты, – произнес преподаватель, обводя сидящих насмешливым взглядом. – Надеюсь, опоздавших нет. - Он бросил беглый взгляд на студенческий журнал, даже не удосужившись отметить отсутствующих, хмыкнув, закрыл его и отложил на край стола. – Впрочем, если и есть, то это их вина. Сегодня нам предстоит разобрать очень интересную тему.
Мужчина присел на край столешницы, задумчиво скрестив руки на груди, продолжал рассматривать студентов, пока его взгляд не скользнул по красноволосому юноше, сидящему за третьей партой у окна. Задумчивость сразу сменилось интересом, и губы слегка растянулись в ухмылке. Правда, только на долю секунды. Мгновение, и он уже продолжал свой монолог:
– Меня недавно отловил в коридоре один из студентов и задал вопрос о любви и ненависти. Наивный юноша хотел узнать, на чём основывается каждое из этих чувств, и не может ли одно из них вдруг взять и перерасти в другое. Вопрос интересный и неоднозначный, ведь у каждого на этот счёт своё мнение. У каждого своё восприятие любви и ненависти. Одного любовь заставляет проходить огонь и воду, другого на это толкает ненависть. Оба этих чувства достаточно сильные. Действительно интересно, в чём же их ключевое различие? Думаю, из психологии вам известно, что любовь и ненависть - высшие чувства, на которые способен только человек. Их можно назвать главными, основополагающими чувствами. Любовь обусловлена сильной привязанностью, ненависть – сильным отвращением. Два противовеса, две стороны одной монеты, – лектор на секунду замолчал, вновь оглядев сидящих, и продолжил с какой-то иронической улыбкой. – Но, на мой взгляд, в этой устоявшейся концепции "любовь-ненависть" не хватает третьего, ключевого элемента, – он едва заметно облизал губы. – Наверняка каждый из вас хоть раз в жизни испытывал дикое желание иметь что-либо, будь то вещь или человек. Бросал все силы на достижение этого, терял контроль над собой в азарте погони за желаемым. Что за чувство охватывало вас в тот момент? Сильное, опасное и безудержное... Хм, вижу, многие из вас поняли, о чём идет речь. Страсть, разумеется. Да, именно она толкает нас на необдуманные поступки. Заставляет жаждать, вожделеть. Охватывает сознание и сводит с ума. Не зря её сравнивают с огнём, таким неистовым и жарким. Она и правда похожа на пламя, охватывающее изнутри наш разум. Однако не все готовы признаться себе, что одержимы ею. Страсть так же является квинтэссенцией любви и ненависти, – мужчина слегка прищурился, выдерживая паузу. – И что же мы имеем в итоге? Любовь, ненависть и страсть. Три краеугольных камня, на которых и строятся человеческие отношения. Три сильнейших чувства, неразрывно связанных друг с другом. Три состояния – созидание, разрушение и желание. Три чувства, без которых не возможен человек.
А к вопросу о том, может ли любовь перерасти в ненависть, или наоборот... Ведь возможна же смена полюсов у магнита? Логично предположить, что и в случае с чувствами смена направленностей возможна, хоть и маловероятна. А теперь... – брюнет бегло взглянул на часы, – теперь, пожалуй, перейдём к самой лекции. Итак, записывайте тему...

"Чувства..."
Сасори фыркнул, вновь переводя взгляд с преподавателя на окно. Вот уж о чём ему не часто приходилось задумываться, так это о любви и ненависти. Не говоря уже о страсти. В сущности, он уже давно убедил себя в бессмысленности этих чувств. Ведь если задуматься, человек вполне может прожить и без них. Они не приносят никакой пользы, скорее наоборот, только вредят.
Страсть мешает трезво мыслить, замутняя сознание глупыми желаниями. Толкает на бессмысленные действия, для достижения бессмысленных вещей. Не позволяет объективно оценить ситуацию и здраво расставить приоритеты. Человеком должен править рациональный ум, а не амбиции и потребности. Разум, а не сердце...
Ненависть – пустая трата нервов. Она рушит внутреннее равновесие, загрязняет душу, затуманивает разум. Разрушает ради разрушения, при этом принося человеку не удовлетворение, а лишь пустоту. Глухую и сосущую пустоту. Бессмысленно. И мерзко.
Любовь... Да уж, самое глупое чувство. Любовь слишком непостоянна. Любить – значит привязывать себя к любимому. Но Сасори не видел смысла привязываться к тому, кто рано или поздно оставит тебя, уйдет, умрет. Это лишняя боль, проблемы. Умный человек не станет создавать себе лишние проблемы. Даже если очень захочет.
А вот Дей, видимо, не страдал такой рассудительностью. Да он вообще никогда не задумывался о последствиях – легко увлекался и очень быстро остывал. И так со всем, за что бы он ни брался – начиная от сборки модели самолета и заканчивая любовью. Со всем, кроме, пожалуй, скрипки – с ней Дейдара не расставался уже где-то десять лет.
Безответственный, ветреный мальчишка – вот уж к кому Акасуна никогда не хотел привязываться. Да, Дей хороший друг, не будь его – Сасори давно бы умер от скуки. Но он всего лишь друг. И пусть остаётся другом. Чтоб не было так больно вдруг лишиться его. А то, что было две недели назад – всего лишь глупое недоразумение. Сасори уже забыл о нем, забудет и Дей. И всё станет, как и раньше.

Резкий порыв ветра наклонил макушку растущей под окном вишни, волной колыхая ветви дерева. Оживляя его, добавляя движения в серую картину уличного пейзажа. Он будто захотел прогнать тоску, царящую вокруг, сорвать с деревьев тусклые листья, устроить ураган... Но в тот же момент вдруг передумал и успокоился.
Старая, действенная установка: меньше эмоций – меньше проблем.

– ...На этом, думаю, сегодня и остановимся. Всем спасибо, все свободны, – донеслось до Сасори. Юноша вздрогнул, прогоняя остатки ненужных мыслей. Беглый взгляд на часы, и верно – пара почти закончилась. Учиха-сенсей устало поднялся со стола и, видимо, совсем потеряв интерес к окружающим, принялся разбирать какие-то бумаги в папке.
– Да, что касается научной конференции в пятницу, – известил преподаватель, не поднимая взгляда с бумаг, – Ханзаши-сан, Такаба-сан, Сайто-сан – ваши работы я пропускаю. Можете забрать их. Акасуна-сан... – короткая пауза, – не принят.

Смысл слов доходит не сразу, слишком уж неожиданна новость. Не принят? Как его реферат может быть не принят? Почему? Там всё правильно, нет ни единой ошибки, объём и оформление соответствуют стандартам...
Сасори медленно собирает вещи в сумку. Сосредоточенно закрывает каждый карман. Медленно поднимается из-за парты и направляется к преподавательскому столу. Мадара всё ещё продолжает разбирать свои бумаги, внимательно изучая какие-то списки и делая пометки в записную книжку. Длинная челка закрывает лицо мужчины, так что даже не ясно, заметил он Акасуну или нет. Юноша чувствует едва различимый аромат ванили, не похожий ни на мужской одеколон, ни на женские духи. Неприятно находиться так близко к этому человеку. Тревожно.

– Почему? – громкий голос Сасори заставил мужчину поднять голову. – Объясните, почему вы не приняли мою работу, Учиха-сенсей!
– А как вы сами думаете, Акасуна-сан? Вероятно, она показалась мне негодной для конференции. – Мадара с иронией посмотрел на студента. – Ваша, как вы выразились, работа суха и шаблонна. Это больше напоминает выписки из разных учебников, нежели самостоятельный реферат. Я уверен, что всё, что там написано, я смогу найти в книгах из студенческой библиотеки.
– Любая работа учитывает использование дополнительной литературы. Я не учёный, что бы писать труды, основываясь на собственном опыте...
– Кажется, вы меня не поняли, Акасуна-сан, – мужчина чуть подался вперёд, внимательно разглядывая собеседника. – Скажите, что, как Вы думаете, должно отличать Вашу работу от работ остальных студентов?
– Тема?
– Мнение, Сасори-сан. Ваше мнение, – Сасори краем глаза заметил, что пальцы Учихи тихо выбивают по столу монотонный ритм. Один удар в секунду. – Ваша точка зрения, которой я не увидел в Вашей работе.
– Зачем? Всё, что можно было сказать, уже сказали до меня. Моё мнение ничего не даст ни Вам, ни науке.
– Тогда какой Вам смысл выступать на этой конференции? Всё, что вы им скажите, они смогут прочитать в тех же книгах. Разве не так? – стук стал громче, настойчивее, – у Вас нет своего мнения, нет мыслей. Я даже ни разу не видел, чтобы Вы улыбались или смеялись. Может, у Вас и эмоций нет? – оценивающий взгляд. – Знаете, Вы напоминаете мне мертвеца. У него тоже нет ни мнения, ни эмоций. Только он обычно лежит в могиле и никому не мешает, а Вы вот ходите и делаете вид, что живёте. Для чего? Может, это никому и не надо. – Мадара громко вздохнул, опираясь подбородком о ладонь, продолжая размышлять. – А зачем она вообще Вам нужна – конференция. Что это Вам даст? Ах да, кажется, Вас туда направил мой предшественник, верно? Как опрометчиво было с его стороны. Он полагал, что Вам есть, что сказать умным людям. Что Вы способны сделать что-то стоящее, но... – мужчина едко усмехнулся, – он, видимо, ошибся. Простите, Сасори-сан, но ваш реферат просто пустышка. Я не допускаю его к конференции.

Стук. Стук. Стук. Словно удары метронома, с одинаковым интервалом. Как же это давит на нервы. И эта чёртова ухмылка на губах Учихи. Противно. Бесит. Выводит из себя. Нет, теперь ни за что нельзя сдаться.
– Я всё равно не отступлюсь! – кажется, мужчина оживился, услышав это, усмешка стала ещё заметнее, а глаза с каким-то странным прищуром разглядывали юношу.
– Отлично, – заключил он. – Заберите свою работу и переделайте её к четвергу. Если Вам удастся сделать её более живой и интересной, я допущу Вас к конференции, – мужчина протянул Сасори увесистую папку с файлами. – На этом все, Акасуна-сан?
– Всё.
– Удачи, Акасуна-сан.
– До свидания, Учиха-сенсей. – Юноша вышел, громко хлопнув дверью.
Мадара хмыкнул и довольно улыбнулся, глядя в сторону ушедшего студента. И вновь вернулся к бумагам.

***

– Да заткнись ты... – блондин устало снял визжащий чайник с плиты, стараясь не обжечься валящим из носика паром. Дей не любил чайники со свистком, слишком они резали слух, но другого, к сожалению, не было. Поставив гадкое эмалированное чудовище на подставку, Дейдара попытался взглядом отыскать пачку с чаем. Бесполезно, видимо, Сасори по привычке убрал её "на место". Или сам Дей в спешке сунул пачку в какой-то из ящиков и забыл.
"Надо искать".
Парень дёрнул дверцу ближайшего шкафчика, оглядел обе полки. Коробки со специями, пачка муки, рис, банка растворимого кофе. Блондин пошарил ладонью в глубине полки, в надежде отыскать коробку там. Вместо этого нащупал что-то алюминиевое с пластмассовой воронкой на конце.
"Ингалятор".
Морщась от неприятных воспоминаний, Дей выудил аппарат из шкафа, и с презрением кинул в мусорку. Болезнь давно не давала знать о себе. Ну и прекрасно, пусть так будет и дальше.

Чай обнаружился в самом неожиданном месте – в холодильнике. "Хорошо, что не в морозилке", – заключил Дей, высыпая охлажденные чаинки в заварочный чайник. Нет, это совершенно нормально для их квартиры, в которой полотенца приходилось искать под кроватью, носки на подоконнике, а конспекты на кухне. Правда, обычно так было с вещами Дейдары, который, как творческая личность, везде разводил творческий бардак. Сасори умудрялся все свои вещи держать в почти идеальном порядке. Во всяком случае, всегда находил то, что ему нужно, без проведения раскопок в шкафу или поисковой экспедиции под кроватью. У него всегда так. Во всем. Он же хороший мальчик. Правильный. Дей достал из хлебницы половину вчерашнего багета. Решив, что хлеб достаточно свежий, начал нарезать неровными, толстыми кусками. Бутерброды на ужин. Скромно, но для студентов вполне сойдет.
А Сасори опять заседает за компьютером – печатает. Снова. Зачем? Вроде буркнул что-то насчет того, что надо переделать реферат, но толком как всегда не объяснил. Да и Дей особо не лез с расспросами. Смысла не было. Только лишний раз услышать что-то вроде "Займись своими делами!" или "Прости, у меня нет времени на бессмысленные разговоры". Нет, настроение и без того было плохим.

Дей слегка перегибается через порог комнаты, глядя в затылок своему соседу. В слабом свете компьютера, волосы того отливают гранатом. А Дей любит гранаты, но не хотелось бы думать, что любит только из-за того, что они напоминают Его волосы. Как не хотелось думать о тяжести, растущей внизу живота. О том, что сознание хочет повторить то, что случилось полмесяца назад. Не хотелось. Потому, что слишком долго пришлось бы загонять себя обратно, в рамки "просто друзья". Это и так далось не легко. Повторять не стоит. Поэтому просто улыбка и тихий усталый голос:
– Ужин готов.
– Бутерброды? – не оборачиваясь, спрашивает Сасори.
– Бутерброды. – кивает Дей.
– Сейчас приду.

***

"Нет своего мнения. Нет эмоций", – рука тянется к кружке с чаем. Сасори отпивает глоток, морщится и отодвигает её.
– Дей, можно кофе?
– Конечно. Сейчас сделаю.
– Спасибо.
Сасори машинально берет с блюда бутерброд и ест, хотя не голоден. Просто нужно чем-то занять руки и рот. Заодно позволить отдохнуть глазам и подумать.
"Мертвец".
Глупость. Мертвецы не могут мыслить, а он может. Дурацкое сравнение. Бессмысленное, с точки зрения логики. Не рациональное.
Но если так, то почему его это задело?
"Мертвец лежит в могиле и никому не мешает, а Вы вот ходите и делаете вид, что живёте. Может это никому и не надо?"
А вдруг Учиха прав? Вдруг и впрямь, то, что он делает никому не нужно? И жизнь его никому не нужна, кроме него самого?

– Кофе. – Дей осторожно ставит перед Сасори кружку с темно-коричневой жидкостью. Садится обратно, на место, и возвращается к своему чаю.
– Чай остыл, – констатирует блондин, глядя в кружку. – Да, тебе нравятся бутерброды?

Мертвец. Господи, какой бред! О чём он вообще думает? Это настолько глупо, что даже не стоит уделять ему внимание. Да и слова Учихи-сенсея всего лишь провокация...

– Хм, а мы сегодня разучивали новое произведение Вивальди. "Зима" из цикла "Времена года". Слышал? Я тебе сыграю как-нибудь, – блондин ёрзает на стуле, смотрит на собеседника. А потом снова устремляет взгляд в чашку, следя за тём, как чаинки медленно опускаются на дно. – А что у тебя нового? Что с рефератом?

Провокация, точно. Но для чего это нужно преподавателю? Неужели что бы Акасуна написал этот чертов реферат? Зачем? Что ему это даст?
А главное зачем сам Сасори повелся на эту провокацию? Хотел что-то доказать? Что? И главное кому?

– Ты выглядишь усталым. Что-то случилось? – Дейдара осторожно касается руки друга. Сасори вздрагивает, и смотрит на соседа.
– Ты что-то сказал?
– Я спрашивал, как у тебя дела в институте.
– Как всегда. – снова отрешенный взгляд.
– У тебя всегда "как всегда", – вздыхает Дей. – Неужели ничего нового не происходит?
– Не важно.
– Ты никогда мне не рассказываешь, будто я какой-то посторонний человек.
– Какая тебе разница, как я провел день?
– Большая! Знаешь ли, ты для меня очень... важен. – Юноша кусает губы, стараясь не смотреть на Сасори. Сейчас начнется.
– Опять ты об этом. Может тебе пора прекратить нянчиться со своей глупой привязанностью? Найди себе, наконец, девушку, и оставь меня в покое! – холодный тон режет слух скрипача. Лучше бы он начал орать. Лучше бы вскочил из-за стола и ушел курить на лестницу. Но так Сасори не сделает. Никогда.
– А может тебе, наконец, стоит прекратить бояться чувств и привязанностей? – Дей медленно поднимает взгляд на друга. Смотрит в глаза.
– О чем ты?
– О том самом, Сасори. Столько лет прошло, а ты до сих пор прячешься и боишься. Не пора ли забыть, и научиться ценить то, что имеешь?
– Нет. – Дей отводит взгляд, тяжело вздыхая. Он и не надеялся, что из этого разговора что-то выйдет. Но ведь он попробовал.
– Слушай, я тут легенду вспомнил, – грустно улыбается блондин. – Мне её бабушка рассказывала в детстве. Жил когда-то давно в маленьком городке мальчик. Он любил весь мир вокруг и розы. Но однажды ему в сердце попал осколок льда. И мальчик разучился чувствовать. И любить. Его кожа стала бледной, а глаза – ледяными. И он очень походил на мертвеца, только говорил и двигался. Он бы наверно умер, рано или поздно, превратившись в ледяную статую, если бы не его соседка. Девочка очень любила мальчика, и не хотела, чтобы он становился ледышкой. И когда он почти уже заледенел, девочка стала лить очень горячие слезы на его сердце. Она очень-очень боялась его потерять. И знаешь, льдинка в сердце мальчика растаяла, а вместе с ней оттаял и сам мальчик...
– И чем же всё закончилось? – Сасори устало взглянул на собеседника.
– Как все добрые сказки: "И жили они долго и счастливо".
– Бессмысленная легенда. – Юноша встал из-за стола, взял свою кружку с недопитым кофе и направился в комнату, привычно оставляя соседа в одиночестве.
Хлопнула дверь. Дей не стал оборачиваться, лишь устало поднялся и начал убирать со стола посуду.
– Я знаю – ты понял, что я имел в виду... – тихо произнес он отчего-то севшим голосом. – Разумеется, понял.

Значит, и ты считаешь, что я мертвец, Дей. Наверно, это действительно так.
Только менять я ничего не собираюсь. Меня устраивает жить так. Меня устраивает быть мертвецом. Меня устраивает быть нужным только себе. Меня всё устраивает.