Страсть. Ненависть. Любовь.

Ненависть.

  "Мама! Мама, смотри! Смотри, какой ливень! Смотри! Правда, классно?"

"Что? Ты где бегал? Я вся изволновалась, пока тебя искала. Быстро домой!"

"Но, мам..."

"Я сказала сейчас же! Ты и так уже весь промок, хочешь воспаление легких получить? Пошли".

"Ладно..."

Дождь был невероятно сильный, не даром с утра дали штормовое предупреждение. Ураган, не меньше. Ветер срывал листья, гнул ветки деревьев, наслаждаясь своим всесилием. Дождь смывал всю пыль, сменял бледность и тоску яростным безумием. Всё-таки, природа брала своё, и рыжая осень окончательно утверждалась в собственных правах.
Сасори тянул очередную сигарету, провожая взглядом непослушного мальчишку, бегущего вместе с матерью домой. Мальчишка прыгал по лужам, набирая воду в и без того хлюпающие кроссовки. Видно было, что им весело, несмотря на грозу, страшный ветер и промокшую насквозь одежду. Даже досюда доносились отголоски звонкого детского смеха. Забавно...

"Мама, смотри, какая молния! Мама!"

Учиха-сенсей просил зайти за рефератом после пяти. Собственно, тогда и будет вынесен окончательный вердикт. Акасуна, у которого занятия закончились в три, вынужден был сидеть, напряженно дожидаясь назначенного времени. Сидеть, давя ожидание сигаретным дымом, и наблюдать, как расходится буря. Хуже некуда. Стук капель по крыше с каждой минутой усиливался, превращаясь в давящий гул, от которого начинала болеть голова. Будто бы капли били не по железной крыше здания, а напрямую по натянутым нервам юноши. Черт возьми, да кто придумал этот проклятый дождь? Дождь, который Сасори не любил больше всего на свете. Мерзкую погоду, мешающую сосредоточится.

Мальчик спотыкается и падает прямо в лужу, а сердобольная мамаша бросается поднимать хулигана. Видимо, дома его долго будут отчитывать за испорченную одежду, но разве это сейчас важно? Сейчас главное отвести ребенка в тепло, переодеть и напоить горячим чаем, чтоб, не дай Бог, не простудился.

"Мам, ну постой! Давай ещё посмотрим на дождь. Мамочка..."

"Мама."

Сасори закрывает глаза, пытаясь прогнать неприятные воспоминания. Но память неумолимо рисует ему тот день. Комната, в которой всегда пахло корицей, но тогда стоял ясный запах медикаментов. Колючий свитер и плед. Руки греет кружка с горьким, травяным чаем. Он прижимается лбом к холодному стеклу, пытаясь разглядеть Её фигурку сквозь пелену дождя. Да, тогда тоже был страшный ливень, и Она обещала вернуться пораньше. А ещё обещала испечь вечером пирог, заварить его любимый фруктовый чай и побыть с ним, пока он не уснет. Такие простые обещания, которые Она не смогла сдержать. Не смогла. Глупо. Как глупо поскользнуться на лестнице из-за сломанного каблука. И свернуть шею. До неимоверности глупая смерть. Только тогда ему было наплевать на абсурдность произошедшего. Наплевать, что люди не вечны. Что мужчины не плачут. Наплевать на логику и рациональность. Наплевать на всё, кроме собственной боли и одиночества.
Но это было тогда. Воспоминания, которые запрятаны где-то глубоко в сознании и лишь изредка мучают, заставляя заново переживать прошлое. Всего лишь воспоминания. Глупые, как и этот дождь.

Кто-то из преподавателей выглянул на порог, поймав взглядом Акасуну, нахмурился и, разумеется, предложил войти внутрь, а не мерзнуть на улице. Нет, не забота – простая вежливость. Сасори кивнул, сказал что-то ответно-вежливое, и преподаватель, успокоившись, исчез в дверном проеме. Юноша мельком глянул на часы, докурил сигарету и решил последовать за педагогом. Холодно? Нет, просто вдруг захотелось скрыться от раздражающего стука капель.

***

– Проходите, Акасуна-сан, – Мадара устало посмотрел на студента и указал в сторону парт. – Присаживайтесь. Я надеюсь, Вы не сильно спешите. Мне нужно отойти на пару минут в деканат. Посидите пока здесь?
– Разумеется.
– Хорошо, – мужчина удовлетворено кивнул и, забрав какие-то бумаги со стола, покинул кабинет.
Ещё пару минут. Сасори тяжело вздохнул, усаживаясь за парту и по привычке переводя взгляд на окно. Чем дальше, тем противнее становилось ожидание. Хотелось побыстрей разобраться с этим рефератом и спокойно пойти домой, съесть наскоро приготовленный Деем ужин и засесть за любую книгу. Лишь бы только отдохнуть от сжигающего нервы ожидания.
Глухой звук дождя, выбивающего дробь по подоконнику, вновь начинал давить на уши, ещё больше раздражая юношу. Невыносимо. Всё это напоминало какую-то изощренную пытку. Будто бы его намеренно посадили в клетку, и ждут, пока он сойдет с ума. Одна минута. Две. Три...

"Где черти носят этого Учиху?!"

– Сасори-сан, надеюсь, я не заставил Вас долго ждать, – буквально через пару мгновений донеслось до юноши. Преподаватель прошел к своему столу, достал из ящика папку с важными бумагами и вежливо улыбнулся, ловя напряженный взгляд Сасори.
– Так что? – резко выдал студент, не дожидаясь, пока Учиха-сенсей соизволит сам начать разговор.
– А Вы сами как думаете? – мужчина грустно покачал головой. – Я так и не добился от Вас того, чего хотел. Вы не проходите.
– Что на этот раз?
– То же, что и в прошлый. Ваше мнение. Где оно? – вздохнул преподаватель. – Да, я согласен, Вы изменили какие-то фрагменты Вашего реферата. Добавили массу умных цитат и прочей мишуры. И я не спорю, возможно, где-то что-то проскальзывает. Но это одиночные, несформировавшиеся мысли. Ваше собственное мнение так и осталось при Вас. Оно забыто и погребено под массой бессмысленных слов и предложений, – брюнет задумчиво потер переносицу, с разочарованием глядя на Сасори. – Видимо, Вы так и не задумывались над тем, что я Вам сказал в прошлый раз.
– Вы придираетесь, Учиха-сенсей, – нарочито спокойно и тихо произнес юноша. Сейчас главное взять себя в руки. – Я исправил всё, что мог. Если я Вам чем-то не нравлюсь – это не повод отстранять меня от конференции.
– Почему же Вы так думаете? – усмехнулся Учиха. – Я вхожу в состав её организаторов, и оцениваю и пропускаю почти все работы, которые будут там представлены. Ответственность за содержательность и качество той или иной работы полностью лежит на мне. Так же, как и ответственность за успех или неудачу самой конференции. А Вы, Акасуна-сан, я считаю, ничего не дадите той аудитории, ради которой Вы так рветесь выступать. Так что, уж простите, но я не собираюсь Вас пропускать.
– Хорошо, – юноша глубоко вздохнул, в попытке усмирить нервы. – Это окончательное решение?
– Окончательное-окончательное. Забудьте о конференции, это не для Вас. Возвращайтесь домой, отдохните. И, если найдется время – подумайте над тем, что я Вам тогда сказал, – секундная пауза, – или можете просто забыть об этом разговоре. Ваше дело.
– Разумеется, – Акасуна поднялся из-за парты и направился к двери. Смысла спорить и препираться больше не было, осталось только дикое раздражение из-за впустую потраченного времени. – До свидания, Учиха-сенсей.
– И Вам всего хорошего, Акасуна-сан, – разочарованно произнес преподаватель, возвращаясь к своим делам.
Сасори еле слышно фыркнул и дернул дверную ручку вниз. Дверь не поддалась.
– Учиха-сенсей, откройте, пожалуйста.
– А разве она заперта? – притворно удивился мужчина. – Дверь здесь иногда заедает, знаете ли. Вы подергайте посильнее, она откроется, – потянувшись, Мадара поднялся из-за стола и подошел к окну. Зачем-то открыл форточку, впуская в кабинет запах сырости и холодный осенний ветер. Сасори вновь принялся дергать ручку в тщетной попытке открыть дверь. Пока до него не дошло, что над ним просто издеваются.
– Откройте, – сквозь зубы процедил Сасори, с раздражением и злобой глядя на ухмыляющегося преподавателя.
– Вы слишком... – мужчина вздохнул, так и не закончив фразу, достал из кармана пиджака ключ с синей биркой-брелком. И протянул его Сасори, словно приманку. – Держите.
Студент тяжело вздохнул, пытаясь побороть в себе желание высказать преподавателю всё, что о нем думает. Придется возвращаться. Лишь бы поскорее уйти отсюда.

"Да что у него за развлечения такие?" – мысленно прорычал юноша, протягивая руку к ключу. – "Дурацкие и неприятные, как и он сам."

Краем глаза он заметил резко дернувшуюся руку преподавателя. В следующую секунду резкая боль в плече. Удар в затылок, заставляет приложиться лбом об столешницу. Слишком больно, чтобы что-то сообразить. Туман в голове, в мыслях. И гул, словно кто-то бьет в большой колокол, прямо в мозгу. Что он собирается?..

– Не хотелось бы идти на крайние меры, но, наверно, придется, – шипит Учиха ему на ухо, одновременно вытаскивая из его джинсов ремень, чтобы через пару секунд стянуть им запястья юноши. – Только не говорите об этом никому, Акасуна-сан.
Мадара усмехается. Он шепчет что-то ещё, обдавая горячим дыханием ухо, что-то, что Сасори не может разобрать из-за гула в голове. А потом кусает шею, сжимает губами сонную артерию. Впивается, оставляя красные пятна засосов. Водит кончиком языка по плечу и прикусывает кожу на нем почти до крови. Отстраняется, любуясь своей работой, и, улыбаясь, начинает поглаживать юношу по бедру.
Сасори медленно приходит в себя, со страхом осознавая, что происходит. Из горла невольно вырывается хрип. Охваченный ужасом, юноша пытается вырваться. Тщетно. Мадара со всей силы прижимает его к столу, не позволяя даже поднять голову.
– Сасори-сан, Вы же не хотите, чтобы нам помешали? – усмехается мужчина, затыкая его рот жесткой тканью пиджака, пропитанной резким запахом. Ваниль. Да эта ткань насквозь пропахла ей. Тошнотворно. Жутко. Жутко, от понимания того, что с ним собираются сделать. Жутко от беспомощности и безысходности. Сасори впивается в неё зубами, жмурится и дрожит всем телом. Нет. Это слишком нереально. Этого просто не может происходить на самом деле. С ним. Ещё одна бессмысленная попытка освободиться, но мужчина только сильнее прижимает его к столу.

Мадара, не церемонясь, спускает с него джинсы вместе с нижним бельем. Облизывает свой палец и резко вводит его вовнутрь парня, безошибочно нажимая на простату. Невольный стон удовольствия распаляет его ещё сильнее, и мужчина начинает двигать рукой, растягивая юношу изнутри.
– Расслабься, мать твою! – шипит Учиха, вводя второй палец.
Отвратительно. Когда мужчина начинает разводить пальцы в его внутренностях, Сасори вновь извивается, пытаясь вывернуться. Сжимает кулаки, но от этого жесткий кожаный ремень лишь сильнее врезается в запястья. Отвратительно. Пальцы Учихи в очередной раз касаются чувствительной точки, отчего тело юноши охватывает тупое наслаждение. Сасори чувствует, как его собственный член упирается в стол. Сдерживаться всё труднее и хочется ненавидеть себя за эту слабость. Он жертва, черт возьми. Всего лишь беспомощная жертва. Как же отвратительно!..
– Ненавижу! – шипит юноша сквозь ткань, и ещё сильнее жмурит глаза.
Пальцы уже довольно свободно двигаются внутри попки парня, и Учиха улыбается в сладком предвкушении самого интересного. Он отстраняется, убирает руку, позволяя Сасори на секунду почувствовать свободу, но всё ещё продолжая прижимать его к столу. Судорожный вдох, безуспешная попытка выровнять дыхание. Невозможно – запах ванили заполняет легкие и к горлу подкатывает тошнота. Юноша приоткрывает глаза и видит окно, за которым бушует дождь.
Дождь. Как же он ненавидит дождь...
Ненавидит дождь!
Ненавидит!..
Неожиданная резкая, разрывающая боль заставляет юношу забыть обо всем. Он со всей силы сжимает зубами пиджак, стараясь хоть как-то заглушить крик. Мадара вошел в него почти целиком и теперь принялся двигаться резкими, ритмичными толчками. Боль заполняет все мысли. Боль и жгучий стыд. Черт дери! Только бы никто не узнал об этом. Только бы никто не увидел. Сейчас он может только терпеть. Униженный, оскорбленный и беспомощный. Терпеть и ненавидеть.
Мадара чуть усмехается, задирая рубашку юноши. Пробегается языком по его позвоночнику, оставляя горячую мокрую дорожку. И входит ещё глубже, преодолевая тугое сопротивление и наслаждаясь очередным глухим криком. Каждое новое движение доставляет Акасуне боль и секундное наслаждение. Не хватает сил сдерживать стоны. Боль ломает его. Он устал. Он унижен и сходит с ума. И больше не может сопротивляться. По щекам потекли слезы, а тело забила крупная дрожь. Но Мадара всё двигается, и двигается внутри него, не позволяя закончится этой пытке, набирая темп. Раз за разом вбиваясь в юношу с каким-то остервенением. Потом, в какой-то момент, он хватает Сасори за волосы и резко притягивает к себе. Берёт тонкими, холодными пальцами за подбородок, заставляя выплюнуть кляп, и впивается в его губы грубым похотливым поцелуем. Кусает за язык, и с силой толкает обратно, затем сжимает ладонями бедра юноши и сам начинает двигать его зад. Грубо и быстро. Как безумец, с искаженным от страсти лицом. Сасори кончает на поверхность стола, и утыкается лицом в пиджак. Мадара кончает следом, не выходя, излив всю сперму внутрь юноши. И обессилено наваливается на студента, тяжело дыша ему на ухо. Сасори пару раз судорожно втягивает ртом воздух и, почувствовав, как Учиха, наконец, вышел из него, закрывает глаза. И впадает в беспамятство.

***

В темном кабинете пахнет дождем. А он ненавидит дождь.
Раньше бы он не позволил себе ненавидеть что-либо. Но теперь...
Ненавидит.

Сасори с трудом открыл глаза, в первое мгновение, пытаясь понять, где он находится. Пустой кабинет. Одна из аудиторий, в которых у него проходят занятия. Он сидит за партой – ничком, уткнувшись в свои руки. Как он сюда попал? Нет, напоминать не надо. Он и так слишком хорошо запомнил. Как бы хотелось, чтоб всё это было сном. Дурным кошмаром, от которого можно отмахнуться и спать дальше. Но нет, слишком уж реально болит тело и гудит голова. Слишком ясный запах ванили стоит в горле и легких. Слишком хорошо видны полосы на запястьях. Слишком...
К горлу подступает тошнота. Надо дышать, ровно и глубоко – не хватало ещё, чтобы его вырвало.
Вдох-выдох.
Вдох-выдох.
Юноша попытался встать, колени подгибались, и пришлось опереться о стену, чтобы не упасть. Дверь открыта, спасибо хоть не заперли здесь. Учиха, мать его, даже в кабинете убрался. И его так заботливо одел и посадил за парту. Ни единого следа того, что произошло.
– Ненавижу!.. - выплюнул Сасори, опираясь спиной о стену и пытаясь побороть новый приступ тошноты.
Лестничные пролеты он прошел на автомате. У выхода кто-то окликнул его с вопросом, что он так поздно делает в университете, но юноша не отреагировал. Неровной, шаткой походкой он вышел из здания.
Дождь лил с чуть меньшей силой, чем пару часов назад. Но мало кому захотелось бы попасть под такой ливень. Поэтому и не было на улице людей. Только Сасори. Но он не замечал ничего вокруг. Ни крупные капли, бьющие с остервенением по макушке и стекающие по лицу. Ни промокшую за мгновения одежду. Наверно, ему должно быть холодно. Наверно, он подхватит простуду. Наверно...
Он остановился возле какого-то серого здания. Запах ванили вновь, с ещё большей силой ударил в нос. Захотелось выбить, прогнать его. Дрожащими пальцами юноша вытаскивает из пачки сигарету и тут же роняет её на землю. Нет. Опять тошнит. Надо держаться. Надо...
Резкий запах ванили. Её горький привкус на ткани.
Вдох-выдох.
Дождь, выбивающий дробь по подоконнику. Холодная поверхность стола.
Вдох-выдох.
Раз, за разом вбивающийся в него член...
Черт!..
Сасори успевает лишь согнуться, опираясь на стену, чтоб не запачкать себе одежду.

С трудом юноша доходит до дома. Квартира пуста, Дей где-то шляется. Сасори добирается до постели, на ходу стаскивая с себя промокшую насквозь одежду. Хочется залезть в душ, но нет сил. Он ложится под одеяло и сворачивается в клубок. Горло жжёт желчью, а во рту до сих пор чувствуется гадкий привкус рвоты. Сейчас бы воды...
Сейчас бы разрыдаться, душа слезы подушкой. Впиться пальцами в одеяло и кусать его, орать, плакать. Завыть от сломленности и страха. Повторять снова и снова "Ненавижу! Ненавижу!!!". Но это бессмысленно. Это глупо. Это ничего не даст. Ненавидеть нерационально. А он будет поступать рационально. Он... Юноша закрывает глаза, отрубаясь почти мгновенно. Засыпает без снов, сейчас для него это единственный способ не сойти с ума.

А дождь заканчивается только через пару часов.